Свежая прода "4-го Интернационала"

— Это важная часть программы сотрудничества. Видите ли, в СССР — почти вся страна является зоной рискованного земледелия. Поэтому для них жизненно важно создавать запас зерна, как для выпечки хлеба, так и кормового, на случай неурожая. У нас же тут два урожая в год. Поэтому этот спирт, используемый как для приготовления напитков, так и для технических нужд — это сэкономленный советской стороной товарный хлеб. Потому-то они поставили нам ректификационные колонны в одну из первых очередей… Так вот. Чтобы как-то разнообразить поставки, советская сторона предложила нам передать в счет долга кое-какие технические раритеты, из числа того, что нам самим не нужно. В первую очередь это касается старой военной техники и оружия.

— Но для чего им такие вещи?

— Для музеев и киносъемок. Они же организовали этот киношный концерн, вместе с югославами, немцами, и индусами. Теперь вот проводят тщательный сбор реквизита везде, где только могут найти. Не только у нас и в странах-участниках концерна. В ОАР, в странах Юго-Восточной Азии, даже в Финляндии, Франции и Англии, в других странах. Я уже поговорил с товарищами из ВВС, сухопутных войск и Комитетов Защиты Революции. На местах, как известно, знают больше, чем в центре. Выгребли все, что смогли найти: нелетающие самолеты, автомобили, танкетки Marmon Herrington CTMS, М2А2, «Стюарты», броневики и всякое такое. Удивительно, сколько у нас осталось этого барахла. О многих вещах мы с товарищами и не догадывались. Вот я, помимо прочего, хотел и вас спросить: может быть, по вашему ведомству тоже есть нечто такое?

Ник задумался, теребя карандаш в руках.

— Ну, не сказать, чтобы особенно много ценного. Есть пулеметы системы Мендоса — они, во всяком случае, редкие, особенно в Европе. Но они числятся на вооружении шести батальонов милисианос. Даже если взамен поставят нужное количество РПД, сразу заменить мексиканские пулеметы будет нечем, ведь бойцы уже обучены обращению с ними, надо будет переучить. Если они хотят снимать кино про Корею, или про гражданскую войну в Китае, мы можем поделиться большим количеством американского оружия времен войны. Оно в хорошем состоянии, и его вполне можно отдать, если дадут что-то взамен для восполнения мобрезерва. Несколько сот испанских «Ремингтонов» и американских М1873 «Trapdoor» времен войны 1899 года, Винчестеров образца 1895 года, под патрон .30 Краг-Йоргенсон. Вот от них толку точно не предвидится. Пара-тройка «картофелекопалок» Кольт-Браунинг 1895 года. Несколько «Гатлингов», «Гарднеров», «Пальмерстонов» и «Гочкисов» разного калибра: некоторые сломанные, и ни к одному не осталось патронов. Разные охотничьи ружья, карабины и пистолеты, которые вы конфисковали у контрреволюционеров. Преимущественно, американские. Возможно, найдется немало разных американских револьверов, которые раньше были у полиции, до введения пистолетов «Стар» 9 мм. Даже совсем старые есть, Смиты-Вессоны модели «Скофилд» и Кольты одинарного действия. Но, вообще, на многое я не рассчитывал бы. Прежнее правительство мало внимания уделяло сохранению раритетов. Да и потом старье хранилось без специальной консервации, навалом в самых дальних углах. Все это в довольно паршивом состоянии.

— Выберете то, что выглядит попристойнее. Ну и потом, ржавчину можно почистить, может, даже, нанести новое воронение, если аутентичность состояния не так уж важна. Для наших музеев оставьте по два-три экземпляра самого интересного, все-таки, это наша история. А остальное смело отдавайте. Десятого числа к вам приедет один из советских представителей, и поможет отобрать в Арсенале то, что им нужно. В любом случае, как это дико, в нынешней ситуации, не прозвучит, эта сделка очень для нас важна, поскольку мы лишь избавимся от лишнего металлолома, а долги закроем на весьма основательный процент. Поэтому лучше сделать это сразу, пока у нас тут есть погрузочные места в судах, и определиться с этим вопросом.

— В принципе, этим может заняться Салли. Парни и девушки на приемке, которых она обучает, уже вполне сносно работают самостоятельно. По крайней мере, в последние два месяца к ним не было ни одной серьезной претензии. А в старом железе она разбирается, уж точно, не хуже меня. Как ни крути, но производственные дела, которые передо мной стоят сейчас, важнее. Ваши же слова, товарищ Сьенфуэгос: «Зенитные установки для нас сейчас — залог выживания!».

— Да я и сейчас это повторить могу. Когда есть перспектива схватиться с янки, зениток мало не бывает. Уж простите, Ник…

— Не за что, — улыбнулся Ник, — Я не патриот США, а если бы и был им, то мне бы подобное утверждение лишь польстило бы… А вы считаете, нас будут бомбить американцы?

— Это весьма вероятно. В разведке сомневаются, что norteamericanos пойдут на открытую интервенцию. Кеннеди вряд ли нужен такой скандал. Но вот воздушная поддержка «неизвестных» самолетов с закрашенными знаками будет почти наверняка. Есть много признаков подготовки воздушной операции. Я уже слышал, что некоторые приезжие, и отнюдь не только американцы, жалуются на регулярные учения у вас, в Ольгине. Мол, эти парни из Комитетов Защиты Революции мешают работать и отдыхать, гонят всех в бункера, заставляют обучаться пользоваться противогазами из чистого садизма… Поверьте, друг мой, это совсем не лишнее дело. И бункера эти мы строили не из чистой паранойи… Противник отлично знает, что Ольгин наш промышленный центр, и, есть мнение, что они попытаются нанести тут удар, даже в случае срыва интервенции. Просто, чтобы под шумок испортить то, что мы с вами создали.

Ник пожал плечами. Ему учения по гражданской обороне не особенно мешали: как бы много времени не уходило на эвакуацию в убежища и сидение там до отбоя, его рабочие тратили на это существенно меньше времени, чем раньше на сиесту. К тому же, в бомбоубежище все они, рабочие, инженеры и управленцы, продолжали общаться, пили кофе, обсуждали текущие планы, шутили и вообще, можно сказать, не прекращали производственного взаимодействия. По сравнению с прежними месяцами, когда завод в обеденное время превращался в сонное царство, это было очень и очень полезно. Была надежда, что в будущем удастся совсем отучить кубинских рабочих от полуденного сна, заменив его такими вот паузами наполовину отдыха, наполовину планерок. Сиеста, вполне понятная, и даже, пожалуй, необходимая мера, для рубщика тростника, который по нескольку недель подряд трудиться на жаре, по 16 часов и без выходных. Для рабочего же, который по закону был загружен не более 8 часов, включая сюда обед, и работал в прохладном капитальном цеху, сиеста была, скорее, пагубна. Вообще-то, кубинцы вовсе не были лентяями, да и квалификация у них росла быстро (положа руку на сердце, быстрее, чем у американцев аналогичного возраста и уровня образования), однако, сиесту они считали чем-то вроде неотъемлемого и исконного права трудящегося человека, и то, что она нарушает рабочий ритм, их не капли не смущало. Мол, выпил кофе, всполоснул лицо, за полчасика вспомнил все, что делал до сна — и порядок!

Что же до КЗР, то в них революционное руководство специально отбирало самых сметливых и сообразительных из местных жителей. Во всяком случае, в Ольгине КЗР возглавлял совсем молодой, но очень умный и тактичный парень, Патрис Эрейра, который умудрился быстрейшим образом подружиться со всей разноплеменной публикой, и если кого и раздражал, то только немного, и лишь тех, к кому не приходил на барбекю по выходным из-за занятости, хотя и давал обещание.

Задание Ник и Салли успешно выполнили: кажется, советский представитель, с которым они по очереди выезжали в Арсенал и оружейные комнаты милиционных подразделений, остался даже более довольным, чем рассчитывал сам. Откровенно говоря, Ник и сам был рад хотя бы на время отвлечься от производственных дел, а, кроме того, в Гаване удалось купить для сына настоящую, «космическую» игрушечную лису советского производства, в натуральном размере и настоящем «космическом» ошейнике, такую красивую, что самому из рук выпускать не хотелось. Дети Кубы, вне зависимости от национальности и возраста, просто сходили от этих лис с ума, так что в продаже их всегда было недостаточно. Управились за два дня, а Сьенфуэгос, который был весьма рад тому, как быстро удалось спихнуть с себя лишнее дело, в приказном порядке заставил супругов взять выходной. Так что утро 11 апреля супруги встретили дома, в собственной спальне, и никуда не торопились с четким осознанием выполненного долга.

Выходной провели в относительной тишине и спокойствии. У всех был рабочий день, и Джозеф ушел с утра в школу. Поэтому Ник и Салли от души выспались, потом занимались любовью, потом, не торопясь позавтракали, потом снова занимались любовью, пили кофе, и беседовали на отвлеченные темы, не касающиеся ни оружия, ни предстоящих налетов доблестной американской авиации. Потом собрали немного съестного, сели на велосипеды, и скатались в парк Баиа де Наранхо, в четырех километрах от города. Там погуляли среди зарослей, искупались в недавно сооруженном общественном бассейне. Пребывание на острове, тренировки в Интербригаде и здоровое (хотя, по началу, и несколько однообразное) питание пошли обоим на пользу. И Ник, и его супруга загорели, подтянулись, и даже, как будто помолодели внешне, и темперамента у них заметно прибавилось. Ежедневное общение с кубинцами невольно меняло и отношение к жизни: уж точно, оба стали более эмоциональными, открытыми и активными, чем во времена монотонной работы на заводе в Илионе. Ну и на личной жизни перемены сказались самым благотворным образом.

Правда, в обед Джозеф вернулся с учебы, так что расслабленности слегка поубавилось: надо было кормить его, помогать с уроками, обсуждать с ним перспективы использования безгильзовых боеприпасов (парень увлекался, кажется, всем на свете, но и про семейное дело не забывал), однако, отдохнули, все равно, очень хорошо.

Утром супруги пошли, как и полагается, на работу. Вот только рабочего дня, как такового, почти не получилось: после трех часов пришло сообщение, что в СССР был успешно осуществлен первый полет человека в космос. Все население острова охватила такая экзальтация, что конструктивные планы пришлось, волей неволей, на время отложить. В цеху прошел стихийный митинг, все громко кричали «ура», обнимали друг друга и поздравляли. На улице тоже творилось черте что: громко играла музыка, народ шумно скандировал нечто восторженное, кто-то даже выстрелил несколько раз в воздух, правда, это быстро пресекли. Начиная с некоторого момента, стало понятно, что полноценной работы не будет, и, получив разрешение от Сьенфуэгоса, Ник махнул рукой, позволив мастеру Эстебасу отпустить людей на три часа раньше. Салли, то ли убеждением, то ли обаянием, заставила, таки, свою приемку доработать до конца: у них скопилось слишком много переделанных винтовок для интербригады, и она считала, что с ними следует закончить, несмотря на внезапный праздник. Поэтому домой Ник пошел один.

Куба ликовала. Улицы Ольгина уже украсились красными и национальными флагами, люди пели и танцевали прямо на улицах, играли на гитарах, проводили стихийные митинги. Со всех сторон скандировали «¡Viva Rusia!» и «¡Viva Gagarin!!!». Несмотря на то, что большинство кубинцев алкоголизмом вовсе не страдало, из домов постоянно выносили выпивку, пиво, и смесь рома с апельсиновым соком, которые разливали всем подряд, и соседям, и случайным прохожим. В толпе было полно проживающих в городе иностранцев, русских, корейцев, восточных славян, американцев и канадцев из консульства, и все были в равной степени исполнены ликования. Складывалось ощущение, что каждый воспринимал свою причастность к событию, каждый чувствовал, что в советский успех — это успех всего человечества. Но русские, определенно, были героями дня: едва на улице показывался советский специалист, как мужчины норовили напоить его, женщины — расцеловать, а дети радостно визжали и дарили им цветы. Ника, каким-то загадочным образом, все, даже незнакомцы, сходу идентифицировали как norteamericano, но веселье захлестнуло и его. Пока он шел до дома, ему два раза пришлось выпить пива с какими-то студентами, принять (не без удовольствия, впрочем) жаркие поцелуи от юных мулаток, негритянок и метисок, и пережить множественные рукопожатия и похлопывания по плечам. В сущности, кажется, мало кто понимал в полной мере, что именно произошло. Но ощущение чего-то грандиозного охватило всех без исключения. К тому же, надо понимать, что кубинцы в последние месяцы жили в огромном напряжении, и радостная новость была хорошим поводом, чтобы, хотя бы ненадолго, это напряжение сбросить. На самом деле, конечно, Ник тоже ощущал душевный подъем от мысли, что человечество сделало первый шаг на пути к звездам, но, увы, пока еще не смог осознать этого полностью, и, когда он смог, все-таки, присесть на крыльцо своего подъезда, то ощущал себя довольно-таки усталым. Едва он вытер пот со лба, как увидел на соседнем крыльце Николая Ивановича, который с таким же усталым видом цедил кофе из кружки, и напряженно разглядывал свежую краску на крыльце, которая пошла пузырями и облупилась. Сосед был в непривычном облачении — на нем была тщательно наглаженная тропическая советская форма светло-оливкового цвета, начищенные кожаные туфли и аккуратная небольшая фуражка с золоченной кокардой, похожая на те, что носят американские моряки. На груди виднелись орденские планки, а в петлицах — значки в виде стилизованной баллистической ракеты с двумя молниями. Кажется, подозрения Ника относительно профессиональной специализации Николая Ивановича оправдались.

Поздоровались.

— Взгляните на эту покраску, — озадаченно проворчал Николай Иванович, — Очень странное дело, как мне кажется: я брал краску в магазине, это американский продукт, завезенный еще до блокады. Мне он показался очень качественным, удобная упаковка, приятный цвет. И ведь красил в соответствии с инструкцией, и срок годности еще не вышел, специально проверял! Как же такое получилось?

— Можно взглянуть на банку? — спросил Ник.

— Да, конечно. Там еще осталось немного.

Ник осмотрел этикетку, и убедился, что сосед был прав: банка была завезена на Кубу сравнительно недавно, а выпустил краску известный во всем мире химический концерн (ему самому куда более известный в контексте производства пороха для стрелкового оружия). Но была одна тонкость: несмотря на известность, лаки и краски этой фирмы имели неважную репутацию, напоминая в отношении качества рулетку. Причем, рулетку в далеко не самом солидном казино. Чаще всего, их использовали на государственных подрядах, на которых в США красть считалось даже и не вполне преступлением, а, скорее, великосветским спортом с большими ставками. О чем Ник честно и сообщил соседу.

— Но это странно! — озадаченно проворчал Иван Николаевич, — Мы привыкли считать, что в Америке делают качественные вещи. Почти все, что поставлялось в СССР из США, было отличным, и служило долгие годы. Многое и сейчас используется, кстати. Одежда, обувь, грузовики, средства связи, разные другие вещи. У меня вот с самой войны остались американские ботинки, им нет износа. Как же могут капиталисты выпускать плохой товар на рынок?! Их же моментально «съедят» конкуренты.