Стражник

Взрыв.

Я стоял дальше Мольнара. Меня отбросило, посекло и местами нашпиговало каменной крошкой.

Остальным повезло меньше. Мольнар приземлился рядом со мной. Хрипел, а я не мог и пошевелиться.

Мольнар, пошатываясь, встал. И обернулся к дыре в стене, откуда валил дым. Из этого дыма выплыли три силуэта. Два мужских и один, если судить по походке, женский.

Мольнар вскинул руку с пистолем в наруче, но один из силуэтов его опередил. Выстрелив капитану в горло, грабитель подошел ко мне и направил на меня пистоль. Я бы испугался, если бы не контузия.

— Хватит уже на сегодня, — перехватив руку убийцы Мольнара, жестко произнес женский голос.

— Как скажешь. Да ты бессердечна, моя госпожа. "Жестянку" так нафаршировало осколками, что до прихода подкрепления он точно откинется, притом в муках, — промурлыкал ее подельник.

— Вопрос в том, почему они все здесь вообще оказались. Не по плану, — все так же холодно сказала женщина.

— Мы внутри, и у нас еще есть время. Давай его не терять на разговоры, госпожа, — подал голос третий.

Силуэты удалялись. Мне почему-то подумалось, что эта женщина — дворянка. Странная мысль для состояния, когда вырубаешься от потери крови. Падение Следующий месяц я помню хреново. Помню, как меня бросили на тележку и я было хотел заорать от боли, но вышел только сиплый писк. Кто-то крикнул что-то вроде 'смотри-ка, живой', и меня перенесли на другую телегу. Смутно вспоминаю, как какой-то мужик в белых перчатках сунул мне под нос тряпку с сильным запахом, от которого меня повело почти как от самогона мельника, только гораздо сильнее. В себя я пришел недели через две. И то ненадолго. Еще недели полторы я тупо спал. Периодически приходила монашка, по совместительству сестра милосердия. Страшная, как смертный грех, но тогда она была для меня посланником всевышнего, так как именно она меняла положение моих рук и ног на растяжках, перестилала белье и кормила меня. Ее, по моим ощущениям, нечастые визиты всегда приносили мне облегчение. Лежать без движения было сущей пыткой, и даже малейшие изменения в положении тела помогали. Мне становилось лучше. Иногда ко мне вместе с монашкой заходил тот самый мужик, который сунул мне тряпку с новомодным эфиром, как он назвал его, под нос. У него был говор прямо как у лжемельника Габена. Он снял меня с растяжек. — Я не представился. Мое имя — доктор Гарнье. Капрал Новак, считаю своим долгом вас поздравить. Мы пережили кризисную стадию. Вы уверенно идете на поправку. Возможно, вы даже сможете вернуться к работе. — В смысле 'возможно'? — как смог громко непроизвольно крикнул я. Уж настолько испугался шанса остаться калекой. — У вас в правой ноге и руке остались небольшие осколки. Я не рискнул их трогать. Они не должны доставить вам серьезных неудобств, но я не хотел бы вам врать и переоценивать ваши способности к регенерации. Вам уже за тридцать. Для людей из ваших мест это уже далеко не юность. — Я здоров как бык. — Бесспорно. Это доказывает хотя бы то, что мы сейчас с вами разговариваем. Я и сестра Лидия прилагаем все усилия для вашего скорейшего выздоровления. Вам не о чем беспокоится, капрал. Ходить вы сможете, самое страшное, что вам грозит, — это небольшая хромота и довольно щедрая пенсия. — Спасибо. Та монахиня. Ее, значит, Лидия зовут. Мне она не отвечает. Обиделась, что ли? — Сестра Лидия утратила голос много лет назад и стала мало восприимчива к речи. Если хотите выразить ей благодарность, рекомендую запомнить этот жест, — ответил мне Гарнье, сжал кулак и медленно его раскрыл пальцами вверх и ладонью ко мне. — Благо шины вам больше не понадобятся. — А что с ней случилось? — удивленно спросил я. — Большое горе. Она потеряла всех детей из-за войны с Империей. Известие о гибели последнего сына ее шокировало настолько, что она онемела. Я не смог на это ничего ответить. — Тем не менее она нашла в себе силы утешаться в помощи другим. Вам бы извлечь из этого выводы, капрал Новак. Хромота — это не конец света, особенно в вашем положении. В следующий приход сестры Лидии я повторил жест, который показал мне Гарнье. Она кивнула мне и слегка улыбнулась. Спустя неделю меня перевели из секции для тяжелобольных в общую. Я даже начал ходить. Медленно, конечно, но это было лучше, чем ничего. Сестра Лидия иногда дежурила у нас. Но в основном ночью. Днем же за мной и мужиками с двух соседних коек приглядывала сестра Мириам. Я привык к тому, что бабы много трындят, но эта перешибала все нормативы. Соседи были рады этому, а я начал откровенно скучать по сестре Лидии, несмотря на то, что Мириам была гораздо моложе и симпатичнее. Пекарь со сломанной рукой и молодой вышибала с пробитым черепом всякий раз выдавали пачку комплиментов, стоило сестре навестить нас. Кажется, мне она пыталась оказывать знаки внимания, хотя не берусь утверждать точно, возможно, девчушка просто хотела меня подбодрить, а я, старый дурак, корчил из себя буку. Но уж больно часто она отмечала, что ей нравятся высокие мужики в форме и что она поражается, как стражи банка справляются со своей работой. Личико у нее было милое, но до чего же она была тощая. Не то что дочка мясника. Шли дни. Я все увереннее держался на ногах. Головокружение ушло, а ноги почти не болели. Гарнье утверждал, что меня иногда будут беспокоить мигрени и что возможны другие осложнения — удар пришелся не только на мои конечности, но и на голову. Гарнье обозвал это каким-то заумным словом, которое я и сейчас не вспомню. Лицо пострадало меньше, чем я боялся. Пара узких полос, россыпь отметин, похожих на те, что остаются от оспы, и несколько покореженное правое ухо. Я выписался из госпиталя и тут же направился в банк. Нового капитана еще не назначили. Его обязанности временно взял на себя майор Байрон. Он кратко пояснил, что гибель Мольнара и лейтенантов всерьез усложнила выбор их приемников. Потому руководство банка не торопило стражу с выбором, призвав старшие чины взять ситуацию под контроль и навести порядок. Байрон направил меня в отпуск на месяц. Поначалу я обрадовался. Съездил к любимой сестре и ее семье. Ее муж не стал мне нравиться больше, чем в день их свадьбы, когда я вломил ему за амбаром и пообещал натянуть глаз на гузно, если он ее обидит; но вот дети — дело другое. Мелкие проказники проявили ко мне недюжинный интерес. Четверо сорванцов, как один похожих на сестру и на меня... Я начал понимать, что Гарнье в чем-то прав. Я не молодел, и как бы мне ни нравился бордель в Верхнем Городе, мне все равно чего-то не хватало. До меня дошли слухи о повышении пары ребят из моего взвода. И я не видел причин, по которым меня могли обойти. Сержант стражи банка — неплохая партия для дочери мясника с главной улицы. Мой отпуск продлили еще на месяц. Потом еще. Это уже совсем перестало меня радовать. Байрон вызвал меня в ставку. — Проходи, Новак. Присаживайся, — указав мне на место напротив себя, сказал офицер. Мы находились в кабинете Мольнара. Это навевало невеселое настроение. Причем явно не только у меня. — Благодарю, майор, — ответил я. — Капитан, Новак, капитан, — вздохнув, ответил Байрон. — Руководство банка долго собиралось с мыслями, но все-таки решило, что массовые повышения — это не лучшее решение, а вот чистка рядов и разжалование некоторых офицеров... М-да. Собственно, я хотел уведомить тебя, что банк выражает тебе благодарность за службу и обязуется выплачивать пожизненную пенсию, как ветерану, пострадавшему при исполнении. Немного меньше твоего оклада, но на жизнь в городе вполне должно хватить. — Но, май... В смысле, капитан, я здоров, полон сил, за мной опыт! Почему меня выкидывают, как паршивого пса? — вспыхнул я. — Еще не видел ни одного паршиво пса, которому платили бы пенсию. Извини, Данте, но это большее, что я могу для тебя сделать. Говоря совсем откровенно, я не думаю, что после всего произошедшего тебе стоит оставаться в рядах моего ведомства, — сказал мне разжалованный майор. — Это еще почему? — Мольнар взял тебя, чтобы без шума вызнать про шайку Фабиана-самозванца, так как считал, что ты с ними связан. Он ошибся и счел низким дать тебе пинка немедленно, буквально тянул за уши, чтобы ты соответствовал должности. Я его понимаю, но я не на его месте. Требования выросли, Данте, а я не Мольнар и не буду тебе нянькой. К тому же я до сих пор толком не понимаю, что именно произошло в подземельях. — Взрыв произошел! Что тут понимать?! Какие-то подонки пробрались через подземелья, убили моего командира и моих товарищей, что-то сперли и свалили! А меня делают крайним! — Я не обвиняю тебя в ограблении. Но из тех, кто был на том уровне, ты единственный, кто выжил. Разговор окончен, капрал. Возможно, тебе стоит попытать счастья по месту прошлой службы, если покой на пенсии тебя не прельщает. В кабинет вошел ординарец Байрона. Я вышел. Пожалуй, никогда в жизни я так не злился. Пока я шел к выходу, один из рядовых из моего взвода сказал мне что-то обидное. Я даже не помню, что именно. В башне словно переклинило. Я подошел к этому сопляку и двинул ему лбом в шнобель. Сбежались мои бывшие товарищи. — Отпустите его. Иди домой, Данте. И не натвори еще глупостей по дороге, — сказал вышедший из кабинета Байрон. Новый капитан не учел одного. Дома у меня не было. Пришлось снять комнату у пожилой вдовы на улице Ремесленников. Пенсия вполне покрывала мои простые запросы, но мне хотелось большего. Байрон, конечно, редкостный козел, но его совет податься обратно в городскую стражу не был лишен смысла. Оставалась сложность. Городская стража претерпела настолько сильные изменения, что, по бумажкам, перестала существовать. Ее место заняла городская полиция. Еще одно веяние с материков. Проклятие 'Городовые' мало чем отличались от городской стражи. Однако некоторые отличия бросались в глаза, а главное — чуть стоило с кем-то завести разговор на тему реформ, каждый считал своим долгом лишний раз ткнуть собеседника носом в эти отличия. Первое заключалось в обмундировании и новом оружии. Наши старые добрые кирасы и шлемы окончательно сплавили в утиль, заменив их плотными серыми шинелями и черно-белыми шапками с козырьком, у которых при плохой погоде можно было опускать 'уши'. На поясе шинель перетягивал широкий черный ремень с блестящей медной пряжкой с изображением нового герба — кинжала и пера на фоне щита. На ремне висели деревянная дубинка, обтянутая войлоком, небольшой пистоль и каптурга c капсулами пороха и пулями. Второе — требования к кандидатам. Безграмотных больше не брали, объясняя тем, что школ выстроили достаточно и тот, кто не полный идиот, вполне мог бы получить достаточное образование. Как будто в каждой деревушке только и ждали, пока в пяти верстах от нее появится место, где тех, кто пашет землю и убирает навоз, научат тому, что пригодится лишь одному из десяти из них. И третье, самое поганое. 'Деление по обязанностям, обязательное протоколирование' и куча куч бумажек. Уже не мог простой сержант службы охранения, стерегущий здание, поднять свой зад, самостоятельно найти скота, который разбил окно, и всыпать ему по первое число. Теперь требовалось подозвать рядового, чтобы тот отнес заполненный бланк с описанием инцидента лейтенанту службы правопорядка, а тот — отреагировал. Я долго думал, в какую из служб напроситься. В охранение не хотелось, так как я был уже сыт такой работой по горло. В элитный гренадерский городовой полк меня не взяли по возрасту, несмотря на рекомендации, любезно предоставленные козлом Байроном; для работы в службе пограничного контроля требовалось знание языков, а в особый жандармский корпус и соваться было бесполезно. Оставалась служба правопорядка. Туда я и направился. В первый день напроситься на беседу с капитаном не вышло, но миловидная девушка, сидящая за столом и деловито стучащая по кнопкам новенькой печатной машинки, заверила меня, что время встречи мне сообщат через голубиную почту. У нас пытались ввести подобное в банке, но голубей часто сбивали и вскрывали письма. Потому один из иммигрантов, любимчик нашего князя, чудаковатый гений Максимильян Кулибин, предложил и успешно осуществил более навороченную задумку. Вдоль труб для воды этот малый протянул еще ряд узких труб к указанным адресам. И из банка в банк — или между этими адресами — по трубам сильным потоком воздуха перебрасывались банки с письмами. Прямо как из трубки-плевалки, только под землей, на приличные расстояния и без особых усилий. Через два дня рано утром ко мне в окно постучался пухлый сизый курьер с маленьким мешочком за крыльями. В короткой записке на плотной бумаге было: 'Сержант Новак, прошу прибыть для личной встречи ровно в полдень. С уважением, капитан управления полиции службы правопорядка Э. фон Адрианн'. К припискам вроде 'искренне ваш', 'с уважением' и 'ваш покорный слуга' я уже привык и не особо обращал на них внимание, а вот то, что меня назвали сержантом, всерьез порадовало и обнадежило. Напрягло одно. Сучья приставка 'фон' к фамилии свидетельствовала о том, что ее владелец из дворян. И я уже мысленно готовился увидеть перед собой очередного мальчишку с маленькими мягкими ручонками и слабым пониманием сути своей работы. Я удивился, когда меня встретил мужик немного старше меня, к тому же с кучей шрамов. Он был одет в простой, без излишеств, гражданский костюм, которые быстро вошли у нас в моду, когда к нам нахлынули конфедераты. Однако стандартная офицерская прическа и усы были больше обычны для бывшего вояки, причем скорее ныне упраздненной кавалерии. Природа не обделила капитана ростом и статью. Только худое лицо и какие-то замученные глаза придавали ему вид смертельно уставшего человека. — В банке служили, Новак? — просматривая мое досье, первым делом спросил капитан фон Адрианн. — Так точно, капитан, — тут же по форме ответил я. — Почему ушли? Я не знал, что ответить. С одной стороны, подмывало хоть ему рассказать, как меня ни за что поперли, с другой, как-то совестно, что ли, было плакаться возможному начальнику на бывшую контору. — Новак. Скажу прямо. Я изучил ваше дело, и единственное, что меня остановило от того, чтобы не подписать документы о вашем поступлении на службу не глядя, — это упоминание о работе в стаже банка и об увольнении в запас. Потому либо вы мне сейчас честно рассказываете, что произошло, либо давайте не тратить время попусту. — А что не так с банком? Тяжелая работа, многому пришлось научиться. Ценный опыт, как говорили наши архивариусы. — Не спорю. В стражу банка нелегко попасть, в ней тяжело работать, но и вылететь опытному служаке раньше пенсионного возраста не так уж просто, — резонно заметил капитан. — Я в курсе, что вас отправили на покой после странного инцидента. Служащие банка и посетители оказались усыплены, очевидно, что в банк проникли посторонние, однако заявления об ограблении не последовало. Более того, руководство банка отрицает, цитирую, 'что сохранность имущества клиентов была нарушена'. — Если вы хотите знать, обнесли ли банк или нет, то я вам не помощник. Туда действительно проникли посторонние, но кто и сумели ли они взять что-то, я не знаю. Меня вырубило взрывом, — ответил я. — Так за что вас сплавили на пенсию, Новак? — У вас, аристократов, это называется 'утратил доверие'. Командир, лейтенанты и мои люди погибли, а я выжил. Никто не стал толком разбираться. Дали пенсию и сказали радоваться, что жив и обеспечен. Разрешите спросить, раз уж вы задаете мне столько вопросов? — Пожалуйста, — спокойно ответил фон Адрианн. — Почему вы ушли из армии? Я почти уверен, что вы служили в кавалерии. — Откуда такие мысли? — заинтересованно спросил капитан. — Ну, у вас выправка приметная, усы, прическа, манеры, да и у дворян, особенно вашего возраста, больше в почете военная служба, чем в страже... В смысле, в полиции. — Не ожидал, что вы проявите хоть какую-то наблюдательность, Новак. Видимо, служба в банке не прошла для вас бесследно, — хмыкнув, сказал офицер. Я промолчал. — Я признаю более высокий уровень квалификации 'жестянок', чем даже у современных городовых, но все же довольно сложно сходу дать добро человеку, утратившему, по вашим же словам, доверие на прошлой работе. Капитан прошелся по кабинету. — Вот что, Новак. Вполне вероятно, я пожалею о своем решении, но предлагаю вам следующее. Вы заступаете на службу в звании сержанта. Если оправдаете доверие в ближайшие три месяца — получите звание лейтенанта. — Это большая честь для меня, господин капитан, но я ведь совсем не дворянин. — От реформ все же есть определенная польза. Теперь дворянство обязательно только для старших чинов офицеров, и то при управлении имеется фонд под покровительством княгини, в который можно подавать прошение о приобретении дворянства для лица, достойного мундира и чина от майора и старше. Пока, правда, фонд не облагодетельствовал никого. Так вы готовы приступить к службе? — Так точно, господин капитан. — Это я и рассчитывал услышать. В ближайшее время вам придется жить где жили. Большая часть казарм при ставке переоборудована под служебные нужды, а оставшиеся действуют для размещения дежурного взвода. Часть средств на съем жилья вам будет компенсироваться. В дальнейшем при благоприятном исходе вам выделят служебные апартаменты в квартале-двух отсюда. — Благодарю, господин капитан. — Не стоит, сержант. Не стану скрывать, я рассматриваю вашу кандидатуру не просто так. Меня категорически не устраивает, что в наше управление по наследству от городской стражи перешла традиция делать из чина лейтенанта полиции трамплин для молодых офицеров высокого сословия. Наводить порядок в подразделении силами одних сержантов затруднительно. Мне нужен опытный боец с железной глоткой, способный найти общий язык с крестьянами, выходцами из домов призрения и молодыми романтиками.

* * *

Не сказать, чтобы работа городового-сержанта была очень тяжела для меня. Расследования вели офицеры-следователи, которых не набирали с улицы, а обучали в свежеотстроенной академии; охраной особых объектов так вообще занималась отдельная служба. Печалила только выросшая гора бумажек, которые следовало в нескольких экземплярах марать по каждому чиху. Скучал ли я по службе в банке? Немного. Жалование у 'жестянок' было на порядок выше, и, что скрывать, пока служил в банке, я приобрел ряд привычек, из-за которых мои люди стали за глаза обзывать меня чистоплюем, а я их — свиньями. К примеру, один новобранец очень обижался на то, что я после кучи предупреждений дал ему по шее, так что он едва не воткнулся в миску с супом, когда он положил головной убор на обеденный стол рядом с тарелкой. Через полгода, а не через три месяца, как изначально говорил капитан, мне все-таки дали лейтенанта. Несмотря на эту проволочку, я ничуть не обижался на фон Адрианна. Работать под его началом было довольно приятно, хотя меня и удручало то, что капралом в банке я получал немного больше, чем лейтенантом в городовых. Спасало то, что пенсию никто не отменял и вкупе с жалованием выходило достаточно, чтобы я чувствовал себя комфортно. Надо сказать, я сдружился с капитаном, несмотря на его некоторую нелюдимость и то, что у нас было довольно мало общего. Он даже позвал меня, лейтенантов и пару старых сержантов отметить мое повышение в свою квартиру в доме на улице Канониров. Для меня такое жилище было совсем не по карману, но было странно видеть, что потомственный дворянин обитает в жилище, тик в тик рассчитанном на семью и одну престарелую служанку. После небольшого, но непривычного для меня роскошного банкета сослуживцы расползлись по домам, а я засел с фон Адрианном в его кабинете. — Небось, рассчитывал выбраться за город в поместье, когда я тебя позвал? — со смешком спросил меня капитан после уже не первой порции бренди. — Был грешок. В кавалерии вроде как бедняки не служили. — Да я и не был совсем уж нищим, когда шел в кавалерию. Это была традиция моего рода. Все старшие сыновья должны были отслужить в кавалерии. Но отец спустил кучу денег на какие-то сомнительные делишки и еще кучу занял, чтобы снарядить меня для службы и оплатить квоту в кавалерию. — В смысле снарядить? — переспросил я, хотя то, что за поступление на службу в кавалерию также следовало платить, для меня тоже было новостью. — Ну все эти доспехи с гравировкой, дорогое оружие и первосортные лошади. Ты действительно думаешь, что этим всем нас облагодетельствовал князь? — с желчью спросил фон Адрианн. — Вообще-то, думал. Хотя я кавалеристов видал только на парадах и когда болтался возле ставки вербовщиков, думая записаться в гренадеры. — В гренадеры? Возможно, из тебя бы гренадер и вышел, но хорошо, что не пошел. В крайней войне с южной маркой только на моих глазах их убило не меньше двух манипул... Ну то есть около эскадрона или роты. Хорошо хоть сейчас эту ерунду с названиями подразделений убрали, одно из немногих, за что я сильно благодарен людям с материков. — Не любите конфедератов с имперцами? — спросил я. — Объективно они принесли нам больше блага, чем бед. Но субъективно — из-за них разогнали кавалерию. И меня выкинули со службы раньше, чем я и моя семья успели расплатиться с долгами, в которые мы влезли, чтобы я на эту службу попал. — Это как? — удивленно спросил я. — Я же говорил. Доспехи, оружие, лошадь и квота в кавалерию стоят уйму денег. Мой папенька взял заем и заложил дом в сучьем банке 'Анкастер'. Меня поперли, а возвращать заем было почти нечем. Да, за пару лет службы я заработал куда больше целой манипулы гренадеров, но там и десятой части не было, чтобы выкупить поместье, и то не считая процентов. — И нахрена было огород городить с этой кавалерией? У меня вот предки поле веками возделывали и навоз раскидывали, но как приперло, никто не стал возражать, чтобы я строевым в городскую стражу пошел. Неожиданно капитан рассмеялся. — Моим бы предкам рассудительность твоих, — явно с сарказмом ответил он, но, быстро посерьезнев, продолжил: — Мы бы выкрутились со временем, но уж без обид, твоя бывшая контора подкинула нам жирную свинью. — На что тут обижаться? Я вот чуть хромым не остался, пол-уха в подземельях оставил, а меня под зад. Анкастеры — ребята безжалостные. — Так это тебя от взрыва? — переспросил уже изрядно захмелевший капитан. — Да. И рябь на роже, кстати, оттуда же. Звездануло от души, еле выкарабкался... — с хмеля вновь почувствовав обиду, поведал я. — Так что за свинья? — А. Банк имел право продать поместье. Я пытался договориться с ними, чтобы платить в рассрочку, давал слово офицера кавалерии и дворянина, что я и моя семья выплатим все за двадцать лет. Они сослались на то, что я единственный сын у родителей, да и у меня всего один ребенок, и риск того, что род прервется, не выплатив рассрочку, велик, а в этом случае по закону поместье отойдет государству. В общем, накрутили такой процент из-за рисков, что рассрочку мне просто не одобрили. Теперь я вынужден еще платить откупные сверху того, что они имеют с моих крестьян, чтобы поместье и прилегающие земли просто не ушли с молотка, и ждать, что случится чудо, мне повысят жалование и одобрят рассрочку на двадцать лет. — Да зачем вообще вам это поместье? Купили бы еще квартиру сбоку, сделали бы ремонт, и почти дворец был бы. — Данте, я не 'потомственный нувориш' вроде Анкастеров, а принадлежу к древнейшему роду, со времен основания подчинявшемуся законам нашей страны. И один из основных законов гласит, что дворянин — это не тот, у кого герб на плаще и плюмаж на шляпе, а тот, кто владеет землей и честью отвечает за тех, кто на этой земле живет. Я не хочу, чтобы мой сын находился вне этого закона, а Анкастеры жировали на моем наследии. Я промолчал. Повисла тишина. — Ты чего такой смурной вдруг стал, Новак? — первым спросил капитан. — Я уже слышал подобное. Мой первый командир. Сержант Фаркас очень сокрушался, что ему не дают звание лейтенанта из-за низкого происхождения. Он погиб. Позже я узнал, что он хотел обнести банк 'Анкастер', чтобы купить себе дворянство, но его пришили подельники. — Я не люблю Анкастеров, особенно их банк, но до воровства точно опускаться не стану, — со смешком ответил мне фон Адрианн. — Надеюсь, а то что-то мне не везет с командирами. Фаркас, Патаки, Мольнар... — Я сам, пока служил в кавалерии, двоих потерял. Что делать? Работа такая... Ну, не будем о грустном. Слушай, Новак, ты играешь в карты? — Половину роты уже обул, — не сумев сдержаться, прихвастнул я. Зря я это сказал. Спасло только то, что мы не играли на деньги. Начиная с этого вечера, мы часто собирались с капитаном, а иногда и с другими офицерами, чтобы сыграть в карты. Ни разу не видел, чтобы он проиграл или хотя бы выходил в ничью.

* * *

Я быстро освоился на должности лейтенанта. Мне дали небольшую квартирку на улице Канониров, в четырех кварталов от дома капитана, зато в двадцати минутах ходьбы от главной улицы. Это послужило серьезным толчком к тому, чтобы перейти к действиям в планах женитьбы на дочке мясника. Я стал часто наведываться в лавку, где она помогала родителям. Они быстро раскусили мои намерения и не слишком возражали. Все-таки зять лейтенант службы правопорядка — хорошее подспорье для предпринимателя. Отношение Мелиссы ко мне долгое время было загадкой. Она не отказывала мне во встречах, принимала подарки, но вела себя очень скованно, хоть и доброжелательно. Явись я в свою родную деревню в форме, с отполированными до блеска сапогами и пряжкой ремня, как я делал, идя к Мелиссе, то все, от девчонок до старух, вешались бы мне на шею. Выдержав приличия, я пришел к ее отцу вместе с капитаном, выступившим, согласно традиции, моим гарантом, и попросил ее руки. Старик Золтан, несмотря на суровость, подошел к вопросу достаточно мягко и сказал, что решение принимать его дочери и он поддержит любое. Вот тут Мелисса наконец растаяла. Только когда у нас родилась первая дочка, Мелисса призналась, что до одури боялась, что я хочу ею лишь воспользоваться. Да и мой немного разбойничий вид поначалу не внушал доверия. Благодаря поддержке управления и тестя и моим скоромным сбережениям, свадьба вышла шикарнее, чем у всех моих братьев и сестер вместе взятых. Неплохое приданное Мелиссы помогло нам немного расширить жилплощадь. Все складывалось удачно. Жаль только, что на первых порах я ругался с новоявленной супругой по поводу ее желания дальше помогать родителям в лавке. Но в конце концов я настоял на своем. Меньше чем через год у меня родилась дочка, на следующий год — сын. Забот и волнений прибавилось, но я наконец стал ощущать себя целым, что ли. Забавно это. Я все увереннее чувствовал себя на службе, так как сумел раскидать большую часть своих бумажных обязанностей по подчиненным. Мне даже начало казаться, что Анкастеры здорово лопухнулись, сплавив меня куда подальше. Помню, через три дня после рождения моего сына вечером ко мне прибежал ординарец и сообщил, что за попытку дуэли задержан один из Анкастеров. Я, естественно, сорвался и помчался в управление. Шутка ли? Анкастер по крови в камере среди пьяниц и дебоширов. По приходе выяснилось, что капитан тоже получил сообщение и тут же явился. — Ну и что мы с ним будем делать? — поинтересовался я. — Давид, Хорват и Тот из твоей роты их скрутили. Так что я бы хотел знать твое мнение, — ответил мне фон Адрианн. — Их? — Да, изначально задержали четверых, но троих уже выкупили под залог. Студенты. Все высокого происхождения. Естественно, родители тут же озаботились свободой отпрысков. — И все богаче Анкастеров, что ли? Или этого весь клан не любит? — со смешком спросил я. — Нет конечно. Слышал про кодекс Анкастеров? Я помотал головой. — Ясное дело, не слышал, — вздохнув, ответил за меня капитан. — Если не углубляться в подробности, то они не выкупают своих ни у полиции, ни у шантажистов, за исключением особых случаев. Но сомневаюсь, что члены совета банка даже между собой обсуждали судьбу этого паренька, не говоря уж о сборе совета, голосовании и прочих процессуальных действиях. — Хех, не думал, что они сволочи и по отношению к своим, — ответил я. — Смех смехом, а лучше этого щегла выпустить из клетки, — задумчиво сказал фон Адрианн. — Серьезно? — Более чем. Анкастеры не вытаскивают своих, но если его здесь убьют или покалечат, то тут их кодекс закончится и нам устроят сладкую жизнь. — По закону, при данной статье, если стороны не предъявили друг к другу претензий, то мы должны будем его отпустить через сутки. — Хорошо, что ты это помнишь, Данте. Но учитывая, кто это парень, он и суток не продержится. — Согласен. Так что? Мне просто так взять и отпустить его? — недоуменно спросил я. — Просто так действительно не стоит. Я хотел бы просить тебя об одолжении, Данте. Говоря совсем прямо, у меня есть мысль, как бы поиметь с этой ситуации выгоду, но для себя. — С паршивой овцы — шерсти клок, как говорил мой дед. Делай с ним что хочешь, — спокойно ответил я. — Благодарю. Пройдем к задержанному. Задержанным оказался невысокий, но крепко сбитый паренек в очках. Сквозь стекла поблескивали хитрые глаза зеленого оттенка, редко встречающегося в нашем княжестве — пожалуй, только у представителей его дома. Согласно протоколу задержания, студенты собирались драться на палашах, а у задержанного были свежие ссадины на костяшках. Было очень похоже, что Анкастер уже успел встретиться с трудностями в камере, но судя по тому, что шел он бодро и на нем не было других повреждений, он с ними пока справлялся. Жаль, что одиночные камеры выделяли только под особо опасных преступников и, чтобы добиться помещения туда простого и несостоявшегося дуэлянта, без содействия его клана ушла бы пара дней. — Персиваль фон Анкастер, — по протоколу зачитал капитан. — Это неполное мое имя и титул, — явно с усмешкой сказал парень. — Ну и как бы вы предпочли, чтобы вас именовали? — в той же манере ответил ему фон Адрианн. — Ваша светлость вполне бы подошло, капитан, — ответил ему сопляк. — Что ж, ваша светлость, у меня для вас не очень хорошие новости. Обвинений со стороны вашего оппонента пока не поступило, но мы должны вас держать еще трое суток. — Скорее всего, за это время мои сокамерники скооперируются, изловчатся и отправят меня к Всевышнему. Вы об этом мне хотели сообщить? — с каким-то недобрым прищуром спросил Анкастер. Надо сказать, я не ожидал от этого богатенького сынка такой выдержки. Возможно, он просто возлагал надежды на свои кулаки, которыми он, видимо, хорошо умел пользоваться, а возможно, просчитал ситуацию не хуже фон Адрианна. — Именно, ваше сиятельство. Но я бы мог содействовать вашему немедленному освобождению, — ответил мой командир. — Вы что-то за это хотите. Боюсь, мы не сойдемся в цене. Кодекс оставляет за мной право предпринимать любые действия для своего освобождения, если они не противоречат закону и интересам семьи. У меня нет при себе достаточной суммы, а мой личный счет семья точно заблокировала до момента снятия с меня обвинений. То есть не меньше, чем на месяц, а то и на полгода. — Уверяю вас, что ни закон, ни интересы вашего семейства не будут нарушены, — глядя в глаза собеседнику, заверил фон Адрианн. — Я вас слушаю, — совершенно спокойно ответил мальчишка. Если бы я не видел его и его дело, то точно бы не поверил, что ему всего восемнадцать. — Я хотел бы, чтобы вы стали моим поручителем в получении рассрочки. Анкастер в поручителях — это настоящий козырь при получении займа. Я начал понимать, что хотел сделать капитан. Я не осуждал его, но плохие предчувствия грызли меня, словно блохи в подвалах нижнего города. — Вы мне соврали, капитан. Вы сказали, что интересы моей семьи не будут затронуты, и тут же просите меня пойти на проталкивание рассрочки неблагонадежному клиенту. — Щенок! Какое ты имеешь право называть меня неблагонадежным! — неожиданно рявкнул фон Адрианн. — Банк отказал вам в рассрочке, капитан. Надо думать, не без причин. И теперь вы хотите сбросить на меня риски. Какие вы можете дать мне гарантии? — Слово чести дворянина. Если для вас это хоть что-то значит, ваше сиятельство. Я прошу лишь выступить поручителем и обязуюсь полностью выполнять договор, который подпишу. — Слово чести дворянина... Помимо слов иногда требуются действия, в моем случае — соблюдение кодекса своего дома. А вы просите меня его нарушить, — развел руками Анкастер. Фон Адрианн задумался. Чуть помолчав, он сказал: — Послушайте, ваша светлость. Вы действительно хотите быть забитым насмерть или зарезанным, как свинья, отбросами общества, да еще и в грязном подвале? — Разумеется, не хотелось бы. Но вы сами поставили меня в такое положение. — Я знаю, что дуэль затевалась из-за карточного долга. Как насчет сыграть, ваше сиятельство? — На мою свободу? — уточнил мальчишка. — Условимся. Отказываетесь — возвращаетесь в камеру и молите Всевышнего, чтобы вы выжили и не получили серьезные душевные и физические увечья. Проигрываете — соглашаетесь на мое предложение. Выигрываете — я сам оплачиваю вам залог и содействую в скорейшем снятии обвинений. Мальчишка явно сомневался, но все же сказал: — Я согласен. Прикажите вашему порученцу подготовить документы по залогу. — Давайте не торопить события, ваша светлость. У вас не так много шансов, как вам кажется, — с усмешкой ответил ему фон Адрианн. Я молча достал из кармана футляр с любимой колодой и подал капитану. — Благодарю, Новак, — сказал он мне и обратился к Анкастеру: — Начнем? — Раздавайте, капитан, — все так же блеснув глазами, ответил задержанный. Произошло то, чего ни я, ни фон Адрианн никак не ожидали. Мальчишка обул его подчистую. Естественно, Анкастера тут же выпустили под честное слово капитана, который теперь еще был вынужден с утра выплатить за задержанного залог. Анкастер не издевался, не радовался в открытую и даже не позволял себе высокомерных взглядов на капитана или меня. Он вел себя так, словно все было спланировано и происходило ровно как задумано. Это страшно раздражало. Лицо фон Адрианна было серым. Мне показалось, что за полчаса, что ушли на вызволение Анкастера, капитан постарел лет на пятнадцать. Залог был неподъемной суммой для фон Адрианна, находящегося в и без того затруднительном положении. Капитан явно не рассчитывал, что может проиграть мальчишке. Кавалерийская закалка даже с возрастом дает о себе знать. Она заставляла думать быстро и принимать рискованные решения, что в мирной жизни иногда подводит. Мне следовало пойти в тот вечер с ним. Напроситься в гости, напоить его до отключки, в конце концов. Но я не решился лезть к нему в душу и просто проводил его до дома и направился к себе. Как я узнал на следующий день, придя домой, капитан Эмиль фон Адрианн заперся в своем кабинете и пустил себе пулю в лоб. Я стал всерьез задумываться, что на мне лежит проклятие. Эпилог Я думаю, что капитан действовал не совсем сгоряча. Компенсация по страховке жизни фон Адрианна дала возможность покрыть выплаты по откупным на много лет вперед. Хотя, на мой взгляд, не надо было ввязываться в эту кабалу, а стоило вложить деньги куда-нибудь еще. Также фонд при полицейском управлении гарантировал семье капитана выплаты и квоту на место в академии сыну. Я замял дело, пользуясь определенными связями и тем, что командование само не хотело, чтобы эта история получила широкую огласку. За инициативу меня поставили на место фон Адрианна. Я долго привыкал к этому и неуютно себя чувствовал на месте капитана. Нервы вкупе с возрастом стали всерьез расшатывать мое здоровье. Начали сильно болеть ноги и почти невыносимо — голова. Я стал чаще срываться на подчиненных. Единственное, что удерживало меня на плаву, — это моя семья. Возня детей и щебетание Мелиссы с кухни помогали мне хоть дома обрести покой. Помню, я решил загладить вину перед женой за свое поганое настроение последних месяцев и повел ее на центральную улицу в лавку портного Зингера. Мелисса долго мне про нее рассказывала, говоря, что там часто отовариваются занятные высокородные особы. Мелисса что-то радостно рассказывала мне, когда мы вошли в лавку. Я широким жестом дал добро на выбор любого платья стоимостью не дороже моего месячного жалования. В лавке также присутствовала молодая девушка явно дворянского сословия, которая придирчиво выбирала себе перчатки. Она была одета по имперской дворянской моде. Длинный приталенный плащ с разрезом до середины бедра, высокие сапоги на шнуровке и брюки узкого покроя в тон плащу. Последнее вызывало у меня не лучшие чувства. Своей дочери я бы не позволил так одеваться. Эта дворянка была рослой, с осиной талией, но достаточно широкими плечами. Для девушки ее происхождения странное сочетание. Я подумал, что, возможно, она играет в поло или крокет при гимназии. Я уже потерял интерес и отвел взгляд от девчонки, вокруг которой вертелся сам престарелый маэстро Зингер. — У вас прелестные руки, ваше сиятельство. Если бы вы их только берегли, — с сожалением отметил портной. — Ваши руки стоят гораздо дороже моих, маэстро, однако же вы их тоже не щадите, — ответила девушка. Ее голос. Я словно оцепенел. Я уже слышал его и словно опять оказался в подвале банка 'Анкастер'. Тем временем она расплатилась и проследовала к выходу. Знакомый силуэт и знакомая походка. А я застыл и не мог и пошевелиться. Сердце стучало, как бешеное, а в голове пульсировала сильная боль. Мне начало казаться, что я задыхаюсь. — Господин, вам плохо? — спросил меня подлетевший внучатый племянник Зингера и усадил меня на стул. Я не сумел ему тут же ответить. Из ступора меня вывела жена. — Данте! Данте, дорогой! Мне сбегать за доктором? — обеспокоенно коснувшись моего лица, спросила Мелисса. — Нет-нет. Я... Я просто немного перегрелся, вот и все. Я пойду подышу свежим воздухом и вернусь, — отойдя, ответил я и вышел на улицу. Девушки и след простыл. Я вернулся в лавку. Мелисса выбрала совсем недорогое платье. Думаю, она просто решила, что мне стало плохо от расценок в этой лавке. — Спасибо тебе, любимый. Я и не думала, что у меня когда-нибудь будет такая одежда, — поцеловав меня, сказала она. — Привыкай. Я все же ни много ни мало капитан теперь, — как мог весело ответил я. Когда мы вышли от Зингера, я спросил Мелиссу: — Дорогая, а кто была та девчонка в лавке? — А еще капитан полиции, — с осуждением сказала мне супруга, и я навострил уши. — Это же леди Беатрисс фон Анкастер. — А она была судима? — Что ты?! Но ты же городовой и работал на Анкастеров, уж ты-то должен о них знать все, — ответила мне Мелисса. Я поник. — А почему ты спросил? — Она мне показалась очень похожей на женщину, которую я видел при ограблении банка. — Данте, ей от силы лет шестнадцать. Когда грабили банк, она еще пешком под стол ходила, — заметила Мелисса. — Знаю. Не обращай внимания. Я просто заработался. — Я вижу. Кстати, она совсем недавно наделала много шума и... — Дорогая, давай сегодня без светской хроники. Мне не очень интересно, с кем она спит и кто за ней бегает, — взмолился я, зная, что Мелисса обожает сплетни про дворян и их окружение. — Ладно, — разочарованно ответила она, но тут же добавила: — Совсем забыла. Помнишь, ты упоминал, что встречал Персиваля фон Анкастера? — Ну да, видел как-то, — ответил я, понимая, что не отвяжусь, хотя и скрыл все подробности нашей с ним встречи от семьи и подчиненных. — Так вот, эта девушка — его младшая сестра. Не знаю почему, но это меня взволновало. Наверное, я действительно уже старею и стал многие вещи воспринимать гораздо сильнее, чем в юности. Я не нашел в себе сил и идей, чтобы начать расследование. Быть может, это из-за изношенного тела и духа, а может, потому, что я так и остался простым стражником, поручать расследование которому было бы опрометчиво.