Все эти несколько дней Такео с волнением и страхом ждал этой встречи. Он не знал, как останется с Юки наедине, как будет вести себя, что скажет. С одной стороны он безумно хотел поговорить с ним, узнать о нем больше, хотел слышать его голос, видеть, как он обращается только к нему, Такео, и слушает только его; хотел сам рассказать ему что-нибудь. Но с другой он страшно боялся того, что, помимо желания подружиться с ним, в его душе растет и другое, запретное желание — познать близость этого человека... Поэтому, когда Асанте, как и обещал, вечером заехал за ним, он был уже настолько истощен этими противоречивыми чувствами, что сел в машину, словно во сне, почти в бессознательном состоянии... Юки видел и понимал, что происходит с мальчиком. Но он не хотел пугать его еще больше, не хотел обижать или причинять ему боль, поэтому, когда они уже ехали, он начал рассказывать ему что-то, не умолкая ни на минуту, заговаривая его и отвлекая. И постепенно Такео успокоился, стал расспрашивать его о чем-то, даже смеялся. И внезапно им обоим вдруг стало так тепло и легко вместе, что они даже не заметили, как добрались до места.

— Приехали, — сказал Юки спокойно, останавливая машину. — Вот в этом доме — мой магазин. Пойдем, я покажу тебе то, что обещал.

Такео пробежался по волосам тонкими нервными пальцами, сказал тихо:

— Да, конечно...

Юки, не спеша, открыл дверь, — звякнул колокольчик, — не говоря ни слова, провел юношу внутрь, зажег свет, потом присел на край стола и тихо произнес:

— Ну, вот, смотри. Это — моя сокровищница.

Такео ошеломленно осмотрелся. Никогда в своей жизни он не видел такой красоты. Мечи, сабли, шпаги, старинные пистолеты — все здесь было настоящим! Каждый предмет находился на своем месте, нигде не было нагромождений и завалов, в помещении был идеальный порядок. Мягкая подсветка специальных ламп, зеленый, красный, черный бархат подложек, блеск идеального стекла витрин... Неяркий свет выгодно подчеркивал каждую деталь, каждый драгоценный камень на рукоятке, каждую грань стального лезвия, каждый оттенок старинного металла. Такео оглядывался, не в силах сдержать мальчишеского восторга. Это действительно была сокровищница! Здесь было столько всего! И каждая вещь была так изысканна, так прекрасна! Он переходил от одной витрины к другой, не смея касаться стекла руками, просто пожирая все вокруг глазами. Юки наблюдал за мальчиком, и лицо его сияло. Он не удержался, подошел, стал рассказывать Такео историю оружия, и радовался, видя, как тот жадно слушает, буквально, впитывая каждое его слово. Тому же хотелось взять каждую вещь в руки, ощутить ее тяжесть и холод в своей ладони, но он не смел даже подумать, не смел заикнуться о такой дерзости. Он только слушал, затаив дыхание и смотрел на Юки горящими глазами.

Между тем они подошли к дальней витрине, в которой находился только один предмет. Это был персидский кинжал необычной формы, более изящный и меньший по размерам, чем все, что Такео видел до этого. Его резко изогнутый клинок был украшен золотой гравировкой в виде мелких вьющихся веток и листьев, на пяте был изображен оскалившийся лев. Рукоять кинжала была сделана из слоновой кости с удивительно изысканной гравировкой, напоминающей арабские письмена; в центре сиял кроваво-красный камень в форме восьмигранника. Деревянные ножны, оклеенные темной кожей со сложным орнаментом, и украшенные такими же, как на рукояти, но более мелкими, красными камнями, лежали рядом. Он был прекрасен, так завораживающе прекрасен...

Юки покопался где-то, выудил из найденной связки небольшой ключ и открыл им витрину, потом осторожно взял кинжал и медленно протянул его Такео.

Тот вздрогнул, отшатнулся, у него перехватило дыхание:

— Я не могу... нет..., — прошептал он.

— Не бойся, — Юки улыбался, — возьми его. Попробуй.

Дрожащими руками Такео взял кинжал. Он был сделан словно под его руку, небольшой, приятно тяжелый, опасный. Такео кожей чувствовал прохладную резную кость рукояти, он поворачивал его в ладони, то влево, то вправо, наблюдая, как играет свет на стальном клинке и дробится красными каплями в гранях драгоценного камня у его пальцев. Он будто изучал, как выглядит его рука, сжимающая этот удивительный нож: она сразу стала другой, такой сильной. Он смотрел и смотрел на это произведение искусства, не в силах отвести взгляд. Как бы он хотел, чтобы у него был такой нож...

Спустя несколько минут, скрепя сердце, он все-таки вернул его Юки. Все вокруг вдруг как-то сразу побледнело по сравнению с ним. Эмоции захлестывали Такео и, не дожидаясь, пока Юки уберет оружие и закроет прозрачную дверь, он отошел подальше от витрины и почти без сил опустился на стоящее у стены кресло. Он снова разволновался, как мальчишка... Что за непростительная слабость?.. Рука его еще помнила костяную гравировку рукояти, и он сжал пальцы, будто хотел сохранить это ощущение внутри ладони...

Внезапно где-то в глубине зала раздался громкий щелчок, и тут же везде погас свет. Темнота обрушилась на Такео, как черное удушливое покрывало. Он вжался в кресло, мертвой хваткой вцепившись в подлокотники. Дыхание сбилось, и его мгновенно охватила такая безумная, неконтролируемая паника, что он потерял всякое ощущение реальности. Он хотел двинуться, но не мог: все тело будто заиндевело. Кольцом сдавило горло, внутри все похолодело от ужаса.

Диким усилием воли преодолевая навалившееся оцепенение, он смог лишь прошептать:

— Юки...

Но вокруг было тихо, — ни звука, ни шороха. Такео мучительно вслушивался в тишину, всматривался в черную пустоту перед собой, но ничего не слышал, не видел. Он будто разом и ослеп, и оглох. В ушах зашумело. Сердце билось о ребра, казалось, еще минута, и грудь его разорвется от этих бешеных толчков изнутри. Он почувствовал, как по его лицу побежали потоки слез, но ничего не мог с собой поделать, ему было так страшно... Вдруг он увидел слабый отсвет справа от себя, который разгорался все ярче и ярче. И вот уже он видит Юки, он идет прямо к нему. Он здесь, он рядом...

Когда отключился свет, Юки только успел закрыть дверь витрины. "Вот черт! — выругался он про себя. — Уже третий раз за неделю!" Он по памяти дошел до внутренней комнаты, прошел к шкафу в дальнем углу, пошарил по полке, достал свечу, спички, спокойно зажег фитиль. Надо найти Такео, еще разобьет что-нибудь, тыкаясь, куда ни попадя, в темноте, словно слепой котенок. Он улыбнулся и, не спеша, пошел в зал.

Такео сидел в кресле, вцепившись в него скрюченными пальцами, бледный, как полотно, глаза его были расширены от ужаса, по щекам в три ручья текли слезы. Он был напуган почти до обморока. Увидев Юки, он как-то судорожно всхлипнул, поджал ноги, словно ребенок, прижал колени к груди, обхватил их руками.

— Что с тобой?

Юки быстро поставил свечу на стол, опустился на колени перед креслом. Тот не говорил ни слова, только смотрел на него остекленевшими глазами, полными слез. Юки медленно накрыл своей ладонью его руку, попытался расцепить судорожно сжатые пальцы; руки мальчика были холодны, как лед.

— Такео, успокойся, — прошептал он. — Скажи мне, что с тобой.

Но тот продолжал молчать, казалось, он не может вымолвить ни слова. Тогда Юки провел пальцами по его мокрым ресницам и произнес, нежно, но властно:

— Ответь мне, малыш, что с тобой? Ты слышишь меня?

— Я... я не знаю... Так темно...

— Ты боишься темноты? — Юки не хотел, чтобы эти слова прозвучали грубо, но полностью скрыть иронии все же не смог.

Юноша тут же вырвал руку, краска прилила к щекам, глаза мгновенно стали сухими. Он попытался отодвинуться, но не смог, заключенный в кольцо рук Юки. И тут произошло нечто странное — страх Такео вдруг сменился в нем тем самым, неподдающимся объяснению чувством, так же, как и тогда, снова накрывая его с головой.

Он снова, до помрачения рассудка, захотел ощутить губы Юки, его жаркий поцелуй, его руки. Он дернулся, пытаясь вырваться, но тот не пускал его.

— Куда ты, глупый! Постой! — прошептал он хрипло. — Не убегай от меня.

Этот голос заставил Такео забыть обо всем; внезапно его опять охватила непонятная слабость, будто лишь голосом этот человек лишал его воли, силы, пробуждая лишь желание отдаться ему, слиться с ним в единое целое. Он судорожно вздохнул, отвернулся, закрывая глаза...

Юки боролся с собой, как мог, но чувствовал, что его, словно щепку, подхватывает и уносит такой водоворот страсти, что он уже не владеет собой, не контролирует ничего, и забывает обо всем на свете, кроме этого мальчика! Если он сейчас не прикоснется к Такео, не обнимет его, то будет потом жалеть об этом всю свою жизнь. Но все же...

Асанте привстал, посмотрел на Такео сверху вниз, потом взял его за подбородок, поднял его лицо, заставляя посмотреть на себя.

— Ты ... сводишь меня с ума! — проговорил он, не размыкая рук. — Когда ты рядом, я все время боюсь, что еще чуть-чуть, и я уже не смогу остановиться.

Он прервался, резко выдохнул и продолжил, уже выпрямляясь:

— Но, если ты скажешь... если ты не хочешь этого... я не стану ... и отпущу тебя.

Такео смотрит Юки в глаза, и в его душе уже нет борьбы, лишь ясное понимание того, что он хочет, того, что он ждет и желает больше всего на свете. И он снова опускает ресницы, покоряясь этому бушующему пламени; в свете свечи они отбрасывают длинные тени на его горящие щеки. И Юки понимает. Он нежно берет в ладони лицо Такео и целует его прямо в губы, жадно и горячо, чувствуя, как тают последние капли его воли, и как Такео весь подается вперед, к нему, как изгибается его спина... И стон вырывается из его груди, смешиваясь с тихим вздохом мальчика в его объятиях. Мучительно долго Юки не может оторваться от него, доводя его до исступления одним этим поцелуем, сам почти теряя сознание от безумного желания. Он вскакивает, подхватывает Такео на руки и несет его вглубь дома, туда, где находится его спальня. Он не зажигает свет, не приносит свечу, тусклый свет улицы едва проникает в комнату. Почти ничего не видно вокруг, но для Такео это — уже другая темнота, в которой нет страха, лишь наслаждение, лишь любовь.

Юки бережно опускает его на постель, накрывает его своим телом, прижимается к нему, такому хрупкому, такому податливому, такому робкому. Он не в силах больше сдерживаться, но заставляет себя помнить о том, что для Такео — это первый опыт, и он должен быть с ним особенно нежным, особенно ласковым. Он аккуратно раздевает его, едва касаясь его тела пылающими кончиками пальцев. Мальчик дрожит и стонет от этих невесомых прикосновений и что-то шепчет одними губами. Юки приподнимается, заглядывает в его горящее лицо, но не видит там страха, лишь желание продолжения. Глаза Такео прикрыты, ресницы дрожат, он прерывисто дышит, и от него идет такой жар... И Юки снова целует его, сначала нежно, потом все более настойчиво раздвигая его губы, исследуя языком весь его трепетный рот. Такео обхватывает его за шею, тонкие пальцы зарываются в волосы Юки, нежно ласкают его затылок. Юки задыхается, заставляя себя оторваться от его губ. Он продолжает раздевать его, пока Такео не остается совсем обнаженным, не имеющим больше ничего, что может укрыть его от жадного взгляда его любовника. Юки смотрит на него, он ласкает взглядом каждый сантиметр его стройного тела, и только потом, через тысячу лет прикасается к нему. От этого первого прикосновения, Такео выгибается и кричит почти в голос. Юки убирает руку и обнимает его, прижимает к себе так сильно, что Такео становится нечем дышать, он больше не помнит себя, он дрожит в сильных объятиях и жарко, прерывисто шепчет ему в шею:

— Пожалуйста... Юки, милый! Еще... Пожалуйста!

Юки снова отодвигается, он хочет видеть лицо своего горячего мальчика, он хочет упиваться его наслаждением, продлевая его сладкую муку как можно дольше, не давая ему возможности достичь вершины до того момента, который выберет он сам. Он начинает целовать трепещущее тело Такео, оставляя горячие влажные дорожки на его коже, спускаясь все ниже и ниже, туда, где бьется пульсом его цветок. Уверенными пальцами он ласкает его вздрагивающий живот, его бедра, старательно обходя центр его желания. Такео изгибается, прижимается к нему, призывая его, своего жестокого мучителя, дотронуться рукой, губами, избавить его от этого невыносимого, жаркого ожидания. Каждая жилка его пульсирует в этом безумном ритме, он стонет:

— Прошу тебя... прошу... я не могу больше...

Но Юки неумолим, он продолжает возбуждать Такео, уводя его за границы наслаждения, но не позволяя ему испытать все до конца... Наконец, он останавливается на мгновенье, понимая, что, еще немного, и не выдержит сам, и спрашивает из темноты:

— Ты, правда, хочешь этого, малыш?

Такео сквозь стон, сквозь помутневшее от страсти сознание, шепчет:

— Да.

— Скажи мне! — властно приказывает Юки, его руки ласкают бедра возлюбленного, все выше, выше...

— Я — твой... весь твой... возьми меня... прошу... умоляю...

Юки берет его руки, прижимает к постели, шепчет:

— Не двигайся... Я сейчас...

Он встает с постели, начинает что-то искать в темноте. Такео лежит, вытянувшись на простынях, его пальцы сминают шелк, но он не шевелится, повинуясь приказу своего любовника, и это неподвижное, томительное, сладкое ожидание возбуждает его не меньше, чем его прикосновения... Наконец, тот возвращается к нему, буквально, за несколько секунд стаскивает с себя оставшуюся одежду, ложится рядом.

Голова на согнутом локте, смотрит на замершего Такео, легко целует его в висок, шепчет, одновременно удивленно и ласково:

— Мой...

Потом — в губы, нежно, долго, сладко. Спрашивает:

— Тебе не страшно?

Такео вертит головой. Юки снова начинает ласкать его, заставляя забыть обо всем, потом бережно поворачивает, обнимает одной рукой, прижимает к себе, другой, гладкими мягкими пальцами, проникает внутрь в пылающую тайну Такео. Тот выгибается, вскрикивает... Потом стонет, снова вскрикивает, но уже от наслаждения, и повинуясь необъяснимому порыву, подается навстречу сводящим его с ума рукам, все сильнее, сильнее... Юки, не в силах больше противиться этой жаркому вихрю, отпускает Такео, стискивает его бедра обеими руками и одним уверенным, сильным движением входит в него ... и тут же замирает, зарывается в мягкие волосы Такео, хрипло шепчет:

— Мальчик мой ... как ты ... прекрасен ...

Тот содрогается всем телом, всхлипывает, судорожно сгребает руками шелк простыней. Юки целует его в волосы, в висок, в шею, а потом сначала очень аккуратно, а затем все жарче и порывистее начинает двигаться в нем, задавая единый сумасшедший ритм, мгновенно сводящий с ума их обоих. И Такео отвечает ему, несмелыми, горячими движениями своего тела...

Жаркое дыхание, шепот в темноте:

— Тише, малыш... постой... что же ты делаешь?...

— Юки... Юки, милый... я... люблю тебя...