— Простите, Семен Аркадьевич, что перебиваю, но вы можете назвать конкретные имена?
Он осекся на полуслове, глянул на меня недобро и выговорил через губу:
— Имя им легион. — После чего насупился, словно ребенок, которому не дали рассказать стишок для Деда Мороза, чем лишили новогоднего подарка, и поставил вопрос ребром: — Так вы беретесь за это дело?
Едва сдержав улыбку (надо же, обидчивый какой), я уточнил:
— А чего вы от меня, Семен Аркадьевич, собственно, хотите? Чтобы я нашел заказчика и наказал убийцу? Этого?
— Наказать — само собой, — старательно отводя взгляд, произнес он. — Но, прежде всего, я хочу, чтобы вы сняли с нас проклятие. Я очень и очень переживаю за своих сотрудников. Очень я за них... Да и за себя, не буду скрывать, тоже переживаю. Жить-то хочется, и планов громадьё.
В эту минуту он, наверное, впервые за все время визита стал походить на человека, который на самом деле переживает крупные неприятности. Теперь его можно было и пожалеть.
— Планы — это хорошо, — сочувственно покивал я, — планы — это здорово.
— Конечно, здорово. А тут, признаться, даже текучкой заниматься невмоготу, поскольку терзают дурные предчувствия. Ужасное, знаете ли, состояние, все из рук валится. Поэтому такая просьба: снимите проклятие. Снимите, ради всех святых.
— Вы думаете, мне это по силам?
— Михаил Петрович сказал, что да.
Я удивился, и удивился изрядно:
— Он что, на самом деле так сказал?
— Ну да. Так и сказал.
— Вы его, наверное, неправильно поняли. Увы и ах, но я не могу отменить проклятие. Даже ради всех святых. Не в моих силах.
— Почему?
— Потому что отменить его может только тот, кто наложил. Не я это придумал, таково положение вещей.
— Как же так, — растерялся писатель. — Но Михаил Петрович, он же... Вот только вчера же... И теперь это как же... Точно не можете?
— Точно, — подтвердил я, выдержал садистскую паузу и сказал, будто рассуждая вслух: — Другое дело, что могу попытаться найти проклявшего вас колдуна, если таковой, конечно, существует, и... И, скажем так, убедить его, чтобы пошел на попятную.
У писателя отлегло от сердца, он просветлел лицом.
— А-а! Такая вот, значит, схема?
— Да, вот такая вот.
— Ну, хорошо, такая — так такая. Так вы беретесь?
Я подумал немного, кивнул:
— Да. — И показал ему три пальца: — При соблюдении с вашей стороны трех обязательных условий.
Писатель вновь напрягся:
— Это каких же?
— Во-первых, — загнул я средний палец, — вы не задаете лишних вопросов, вопросы буду задавать только я. Во-вторых, — загнул я безымянный, — что бы ни случилось в процессе расследования, все детали должны остаться в тайне. И, наконец, в третьих, у нас тут не Красный Крест, я не мать Тереза, поэтому вы оплатите работу согласно прейскуранту. Вот, собственно, и все.
И я загнул мизинец.
Глядя на мой грозный кулак, господин Холобыстин заерзал:
— А можно узнать расценки?
В этом непростом месте разговора с клиентом я всегда достаю верный кольт. Не ради дешевых понтов, ради предания словам дополнительного веса. Дескать, смотрите, господин хороший, вот у меня боевое оружие, а это значит, что работа моя опасна. Опасная работа должна надлежащим образом оплачиваться. Либо так, либо никак.
На этот раз хромированный агрегат, способный пустить под откос летящий вдаль бронепоезд, уже лежал на столе, правда, в разобранном виде. Я быстро, перекрыв все мыслимые нормативы, собрал его, передернул затвор, заслал в паз обойму, поставил на предохранитель и, аккуратно положив на стол, сообщил напряженно следящему за моими манипуляциями писателю:
— Я беру три тысячи в час плюс пятнадцать процентов от общей суммы контракта на накладные расходы. Рабочий мой день — в среднем десять часов. По вашему делу буду работать три дня. Больше — нет смысла.
Господин Холобыстин задумался, поскреб гладко выбритый подбородок, после чего поинтересовался:
— А если раньше управитесь?
— Верну деньги.
— А как можно будет проверить?
— Правильный вопрос, — ухмыльнулся я. — Ответ: никак. Захочу обмануть — обману. Но я не захочу. Принимаете условия?
Писатель ответил не сразу, какое-то время молчал, мучительно перебирая варианты, но в конце концов решился:
— Принимаю.
Кто бы сомневался, самоуверенно подумал я. И стал ковать железо, пока горячо:
— Тогда считайте. И как в подобных делах принято: вечером деньги — утром стулья.
— Надо понимать, речь идет о предоплате?
— Так точно. И лучше наличными.
Вот уж чего я никак не ожидал, так это того, что расчет произойдет незамедлительно. Однако писатель, решив не откладывать свое спасение на неопределенное "потом", тут же засунул руку в портфель и выудил из него пухлый пакет.
Товарищ пришел хорошо подготовленным, поразился я. Крепко, видать, припекло.
А он, понянчив деньги на ладони, сказал:
— Тут пяти тысяч не хватает. Можно их чуть позже занести?
— Можно, — великодушно разрешил я, но затем поразмыслил чуток и обрисовал иной вариант возмещения недостачи: — А давайте так сделаем. Я забуду про эти пять штук, а вы за это опубликуете в очередном номере подборку стихов моего брата. Как вам такое предложение?
— У вас есть брат поэт? — скорее удивился, чем спросил Холобыстин.
— В некотором смысле брат, — ответил я и, поправив очки, чтобы скрыть смущение, добавил: — И в некотором — поэт.
Писатель подумал секунду и неожиданно легко согласился на эту бартерную сделку.
— Ну что ж, давайте так и сделаем, — сказал он и протянул мне деньги. Однако взять я их не успел. В последний момент он вдруг одернул руку, положил пакет на стол, накрыл его ладонью и с какого-то перепуга стал кочевряжиться: — Знаете, господин частный сыщик, я вам, конечно, верю, и Михаилу Петровичу тоже верю, он дал гарантии, однако, учитывая все обстоятельства... Как бы это сказать? Хм... Не хотелось бы никого обижать, но...
— Вы сомневаетесь в моих сверхъестественных способностях? — догадался я.
— Не то чтобы совсем, однако...
Я не дал ему договорить. Прикрыл глаза, подобрался весь, сконцентрировался, подхватил его сознание своим и, устраивая себе (а стало быть, теперь и ему) легкий морок, произнес тихо и нараспев:
Отпустим сознанье в приволье полета
И взглянем на то, что скрывает фасад.
Давай за ворота
До поворота
Два шага вместе
И тут же назад.
Открыв глаза, обнаружил, что сижу на циновке.
Огляделся.
Ветхая лачуга. Бледное пятно света на полу. Оконце без стекла. На выцветшей и мятой шторке косая тень сломанной ветки.
Я потянулся всем телом, чуть наклонившись вправо, и оконный проем тут же превратился в такую вот картину: безжизненная узловатая ветка на переднем плане, на среднем — песчаные дюны, на дальнем — где-то в полутора ри от хижины — темная полоса, разделяющая берег и море. Небо за окном казалось мертвым, воздух — неподвижным, унылые, цвета прогорклого майонеза облака стояли на месте.
Нет, подумал я, должно быть не так.
Сфокусировал взгляд на ветке, затем на облаках, потом снова на ветке, вновь на облаках и снова на ветке. Картинка стала пульсировать, пространство — дышать, мир, обретя ритм, очнулся. Вздрогнула ветка, каркнула невидимая в раме окна ворона, порыв ветра принес запах мокрых рыбацких сетей.
Вот.
Оно.
То, что нужно.
Поднявшись с пола, я сунул руки в потрепанные рукава кимоно, поежился (промозгло было в хижине и по-осеннему сыро), просеменил к окну, а когда дошел до него, увидел скрюченное сухое дерево, напоминающее иероглиф "тако" — "бумажный змей".
На кой ляд оно тут?
Взмах ресниц, и просветы между лысыми ветвями залило темно-серым. Еще один миг, и само дерево превратилось в серое, похожее на кляксу пятно. Я улыбнулся, чихнул два раза, еще раз чихнул, затем махнул рукой и повелел:
— Лети.
Дерево, ставшее по моей воле бесформенным нечто, будто ждало этого приказа. Вздрогнув, сорвалось с места и начало взлетать, оставляя за собой тонкую струйку-нить выцветшей туши. Поднялось выше. И выше. И выше. Добралось до бестолково разбегающихся сразу во все стороны облаков. Поднялось еще выше. Еще. И вскоре исчезло, поглощенное невозможной высью.
Воздушный змей, подумал я. Почти дракон.
Опустив взгляд, глянул в упоительную даль, вздохнул восхищенно и решил немедля направиться к морю. Так захотелось. И та-а-ак захотелось. Но с прогулкой к морю, увы, ничего не вышло. Только сделал шаг к двери, пустяковое заклятие потеряло надо мной всякую власть, и я очнулся.
Я — да, писатель — нет.
Потехе час, решил я и, ударив рукоятью кольта по столу, отпустил сознание клиента на волю.
— Что это было? — спросил он, обводя ошалелым взглядом кабинет. — Где я сейчас был? В Японии? Да?
Не желая его разочаровывать, я промолчал. Хочет думать, что побывал в Японии, пусть так и думает. На самом деле, конечно, все время сидел в кресле и никуда не отлучался. Я не идиот тратить тысячи и тысячи кроулей на реальное перемещение чужого сознания. С крайней Ночи Полета прошло немного, я был при Силе, но это не повод разбазаривать ее по пустякам. Если можно кого-то в чем-то уверить дешевым мороком, надо этим пользоваться. Как говорят в рекламе стирального порошка, зачем платить больше, если разницы нет.
Прошла минута и еще одна, прежде чем клиент наконец успокоился. Правда, после этого он впал в несколько меланхоличное состояние. Но тут уж ничего не поделаешь, с замороченными иногда так случается. Зато дальше пошло как по маслу. Поверив, что я действительно умею нечто такое, что обычному человеку неподвластно, господин писатель вручил мне деньги. И, между прочим, правильно сделал. Не нужно бояться отдавать свои деньги тому, кому собрался доверить собственную жизнь.
Закинув плотно набитый купюрами пакет в стол (не пересчитывая и выказывая тем самым клиенту свое полное по отношению к нему доверие), я задал еще несколько уточняющих вопросов, записал нужные имена, координаты и номера телефонов. Напоследок мы с господином писателем договорились встретиться в пять часов вечера в помещении редакции. Вообще-то, я хотел сразу осмотреться на месте, но, к большому моему сожалению, он раньше пяти не мог.
— Я на вас надеюсь, — сказал он, поднимаясь из кресла. — Вы уж постарайтесь.
Обойдя стол, я вытащил из кармана и протянул новоиспеченному клиенту не требующий авторизации перстень-оберег самого общего действия:
— Наденьте, пожалуйста, Семен Аркадьевич, вот это колечко и ни при каких обстоятельствах его не снимайте. До поры до времени оно будет вас охранять. А что касается меня, будьте уверены, сделаю все, что в моих силах.
Приняв кольцо, господин Холобыстин счел нужным поблагодарить меня. Чуть поклонился и сказал:
— Спасибо, господин частный сыщик.
— Пока еще не за что, — отмахнулся я.
— Взялись за дело, уже хорошо.
— Как не взяться? Именно такими делами, позвольте напомнить, я на хлеб и зарабатываю.
— Понимаю. И все же.
С этими словами он осторожно-осторожно, явно волнуясь, натянул кольцо на безымянный палец. Кольцо село как влитое. Еще бы оно волшебное не село. Волшебное, оно любому впору.
Разобравшись с охранительным подарком, господин Холобыстин приложил к груди свою пижонскую шляпу и отвесил еще один полупоклон. Я же, стряхнув с его плеча несуществующую дождевую каплю, сказал на прощание:
— Такая просьба у меня к вам, уважаемый Семен Аркадьевич. Все-таки попытайтесь вспомнить, кому насолили. Не умозрительные поползновения клевретов массовой культуры имею в виду, а конкретных из плоти и крови недругов. Если вспомните, сразу звоните. День, ночь — все равно.
Он пробурчал:
— Да, хорошо.
На том и расстались.
Я проводил его до двери, подождал, пока оставит офис, и попросил Леру:
— Зайди ко мне.
— Ага, шеф, — кивнула она, на секунду подняв взгляд от клавиатуры. — Только вот добью до точки.
И снова — щелк, щелк, щелк.
Для меня не было секретом, чем она занимается. Знамо дело, рождает очередную курсовую работу по какому-нибудь там судопроизводству или гражданскому праву. Моя верная помощница, помимо того, что умница, спортсменка, просто красавица и великий специалист по склеиванию рваных купюр скотчем, еще и заочница юрфака. Я не против, я за, и поощряю это дело, как могу. И уж тем более не наезжаю по поводу того, что она закрывает "хвосты" в служебное время.
— Как тебе клиент? — спросил я, когда Лера наконец появилась в кабинете (прошло всего ничего — семь минут).
— Солидный чел, — оценила она. — Только с парфюмом у него явно перебор.
— Чтоб знала: берем в работу.
— Дела пошли в гору?
— Побежали.
— Это хорошо, — искренне обрадовалась Лера. — Это просто замечательно. А что у него, шеф? Жена изменяет или любовница? Или чего похуже?
— Возникли неурядицы с партнером по бизнесу, — соврал я на голубом глазу. — Наша задача: обнулить накал и не допустить смертоубийства.
— А он кто по жизни? Банкир? Да?
— Банкир? Почему банкир? Нет, не банкир он, издатель. Журнал издает.
— Вот как?! — на лице девушки появилась мечтательная улыбка. — Журнал — это сильно. Журнал — это круто. А вам, шеф, с этим делом сложно будет?
Я повертел в руке невидимое яблоко:
— Да так.
Моя славная помощница никакая не посвященная, поэтому постоянно дурю ей голову и использую втемную. Вот станет она, синеокая моя краля, постарше, затащу в койку (все идет к тому), сделаю ведьмой, тогда глаза ей на все и раскрою, тогда и выложу всю подноготную. Если до того времени, конечно, не умыкнет ее какой-нибудь залетный рыцарь в сияющих доспехах. По мне, так лучше пусть умыкнет. Честно говоря, не хочу девчонке жизнь ломать. Хотя, разумеется, облизываюсь. А кто бы на моем месте не облизывался? У нее ведь и там, и там, и там все по высшему разряду. Джулия Робертс отдыхает, Дженнифер Лопес нервничает.
Прежде чем поставить задачу, я перегнулся через стол и протянул Лере альманах, оставленный Холобыстиным.
— Что это? — машинально приняв журнал, справилась она.
— Это тот самый журнал, который издает наш клиент.
— Ой, а я подумала, он "глянец" издает.
— Зря.
— Что "зря"?
— Зря подумала.
— Точно, шеф, — слету согласилась Лера, — офисным креветкам думать вредно. А блондинке так еще и не к лицу. — И наиграно хохотнув, вслух прочитала название журнала: — "Сибирские зори".
— Слушай задачу, — переходя на деловой тон, начал я. — Пошарь в Сети, узнай про это духоподъемное издание все, что можно узнать. Угу?
— Хорошо, шеф. Это все?
— Нет, не все.
Я вытащил пакет Холобыстина, вынул все деньги, половину скинул назад в ящик, вторую вернул в пакет и сказал Лере, которая все это время не спускала с меня глаз:
— Оплати счета, разберись с расходными материалами, что останется — твое.
— Шеф, можно я новый чайник в офис куплю?
— Валяй, — разрешил я и набавил еще две штуки.
Забирая пакет со стола, Лера случайно столкнула лежащий на краю фолиант — старинную книгу в потертом кожаном переплете.
