Падение Голиафа

Да и сами предприятия понемногу должны были начать замораживать поставки хроническим неплательщикам. Но проблема была еще и в том, что в условиях высочайших инфляционных ожиданий оказалось довольно выгодным накопление нераспроданных товарных запасов. Под них банки давали кредит, а темпы роста цен позволяли "отбивать" зашкаливающие за 100% ставки по кредитам. Поэтому ограничения спроса, в которые должен был упереться рост цен, проявлялись очень медленно и слабо.

Когда же эти ограничения стали как-то доходить до предприятий, они могли реагировать на них только сокращением выпуска, но отнюдь не ценами.

Расчетная бомба

Второй причиной кризиса неплатежей стал переход в расчетах от межфилиальных оборотов (МФО) к корсчетам.

В СССР с 1933 года расчеты между учреждениями Госбанка осуществлялись с использованием системы межфилиальных оборотов, которые возникали при перечислении средств получателям, чьи счета находились в иногородних филиалах. При этом деньги доходили до получателя совершенно независимо от того, какой конкретно баланс складывался в отношениях двух филиалов. Более того, не имело значения, как суммарно выглядел конкретный филиал в отношениях со всеми остальными, что, по сути, означало автоматический беспроцентный и бессрочный межбанковский (точнее, межфилиальный) кредит. Ресурсы отдельных банков (филиалов) при этом фактически не разграничивались, да и особой нужды в этом не было.

Когда еще при Горбачеве, начиная с 1988 года, банковская система начала реформироваться, расчеты по МФО были распространены на учреждения всех возникших тогда пяти государственных специализированных банков. Практически это означало, что спецбанки через счета типа МФО могли автоматически привлекать средства Госбанка. Автоматически же они предоставляли друг другу и деньги взаймы независимо от их наличия. Этот межбанковский кредит тоже был обезличенным, бессрочным и бесплатным, что в переводе на простой язык означало: в СССР помимо Госбанка появилось еще минимум пять независимых центров кредитной эмиссии.

Пока цены и хозяйственные связи оставались зажатыми в тисках плановой системы, это было не страшно. Но со снятием ограничений с хозяйственной деятельности (появлением кооперативов, предоставлением промышленным предприятиям возможности продавать излишки продукции на биржах по свободным ценам и т. п.), то есть уже в 1990-1991 годах, эта бомба взорвалась. В системе контроля эмиссии появились зияющие пробоины, и экономика стала тонуть в денежном море.

Чтобы сосредоточить эмиссионную деятельность в Центральном банке в новых условиях, особенно когда банков стало много (в 1992 году их было уже около 700), требовался принципиально иной порядок взаиморасчетов. А именно — через корреспондентские счета, открываемые банками в учреждениях ЦБ (расчетно-кассовых центрах, РКЦ) и, при желании, друг у друга. Переход к этому порядку и произошел с появлением Банка России в начале 1990-х. МФО остались только для расчетов РКЦ между собой.

С распадом СССР на отношения с ЦБ РФ через корсчета были переведены и управления Госбанка СССР в бывших союзных республиках, которые таким образом получили в "рублевой зоне" ровно такой же статус, как и обычные коммерческие банки, разве что объемы их кредитования регулировались межгосударственными соглашениями.

Кардинальное отличие новой системы состояло в том, что остаток на корсчете, представляющий собой разницу между ресурсами банка и его активами и обязательными резервами, должен был оставаться положительным. Это означало, что кредитная активность любого банка ограничивалась его ресурсами, а ЦБ получал возможность взять под контроль денежную эмиссию.

Однако организация межбанковских расчетов через корсчета в РКЦ страдала серьезным недостатком — крайне низкой скоростью совершения расчетных операций. Расчеты клиентов банка с контрагентами, которые обслуживались в банках, прикрепленных к другим РКЦ, представляли собой весьма громоздкую бумажную операцию, в ходе которой банк должен был на каждый такой платеж сформировать пакет документов для пересылки в соответствующий РКЦ. А обслуживающий его РКЦ должен был, предваряя пересылку этих документов, просуммировать все данные о платежах, произвести у себя списания с корсчетов этого и других банков-плательщиков и направить в РКЦ банков-получателей специальные распоряжения — авизо, которые предписывали записать на корсчета банков-получателей соответствующие суммы.

Эти авизо запомнились главным образом тем, что с их помощью на корсчета подставных банков были записаны, а затем обналичены какие-то совершенно макроэкономические суммы, чуть ли не сопоставимые с доходами госбюджета РФ. Называются разные оценочные цифры, сколько-нибудь точных нет и, видимо, уже не будет, хотя по горячим следам их, наверное, нетрудно было бы подсчитать. Но, как видно, близко подходить к таким суммам не вполне безопасно и для проверяющих.

В народное сознание прочно вбит образ небритого жителя гор, приносившего в банк какую-то нарисованную на коленке смятую бумажку, по которой ему без особых раздумий тут же нагружали наличностью пару "КамАЗов", беспрепятственно отправлявшихся к южным окраинам родины. На самом деле авизо — это электронный (телеграфный) документ с достаточно высокой степенью криптозащиты (к началу 1993 года к работе в РКЦ было подготовлено 6000 шифровальщиков — больше, чем за все время Великой Отечественной войны), применявшийся в расчетах исключительно между учреждениями ЦБ. И, стало быть, фальшивки могли быть отправлены только из самих РКЦ людьми, имевшими доступ к кодовым ключам, либо путем хакерского взлома системы защиты. Соблазн воспользоваться в личных целях подручным "печатным станком" (а запись на корсчета банков — это и есть в современных условиях та самая "эмиссия") в обстановке всеобщего хаоса начала 1990-х оказался слишком велик. Запеленговать же источники утечки задним числом, когда баланс движения денег по корсчетам сводился раз в месяц, было довольно проблематично.

Но вернемся к неплатежам. Даже если движение денег между корсчетами банков происходило достаточно оперативно, документы о зачислении средств на счет конечного получателя приходили в банк в бумажной форме по почте с большой задержкой. По отзывам очевидцев, РКЦ того времени походили на склад мешков с платежками, которые обрабатывались неделями.

Для банков в пределах одного региона, скажем московских, ситуация выглядела не так грустно. К тому же выручали и возникшие тогда частные межбанковские расчетные (клиринговые) центры. Но денег из регионов можно было ждать неделями. К тому же банк, получивший на корсчет ваши деньги, тут же начинал их "прокручивать", так что к моменту прихода подтверждающих платеж документов на этом корсчете могло уже не быть ничего. Распорядиться своими деньгами вы в этом случае все равно не могли, и требовалось опять ждать, пока на корсчете у банка появятся средства. Причем таких ожидающих у него, скорее всего, хватало и помимо вас.

Таким образом, возникшая в России двухуровневая банковская система на первых порах явно заваливала свое тестирование в реальном времени. Теоретически продумано там было все неплохо — или, если угодно, скопировано с зарубежных образцов. Просто требовались время и организационные усилия для "обкатки и отладки", и это время довольно неудачно совпало, как это и всегда бывает, с критическим периодом реформ в остальных сферах.

Выпрямление диспропорций

Третьим и, пожалуй, главным источником происхождения кризиса неплатежей стали структурные перекосы в начальной системе цен, доставшейся в наследство от советской экономики. Такие перекосы поддерживались сознательно. Это было частью социальной и структурной политики советской власти. Например, помимо дотационных цен на мясо-молочную продукцию, которые не менялись с 1962 года, очень низкий уровень относительных цен сохранялся на топливо и сырье, электроэнергию, грузоперевозки и многое другое.

Через занижение этих цен осуществлялось скрытое субсидирование машиностроительных отраслей, прежде всего связанных с военно-промышленным комплексом, а также села. Поддерживалась сравнительно низкая стоимость строительства. Например, однокомнатная кооперативная квартира в Москве в первой половине 1970-х стоила заметно дешевле вазовской "копейки".

Облегчался также доступ к топливно-сырьевым ресурсам для регионов страны, которые сами ими не обладали. И в конечном счете это способствовало выравниванию уровня жизни в разных союзных республиках в дополнение к прямому бюджетному субсидированию.

При централизованном ценообразовании рентабельность производства обеспечивалась этими ценами далеко не всегда. Основная масса инвестиций, в том числе на действующих производствах, по-прежнему осуществлялась из бюджета, в который "нераспределенный остаток" этой прибыли в основном и реквизировался. Мало чем отличавшиеся от прибыли амортизационные отчисления в основном не оставлялись предприятию, а централизовались на уровне министерств. В промышленности, особенно в добывающих отраслях, существовала масса планово-убыточных предприятий. Их издержки тоже покрывались из бюджета.

Банкротства же были исключены. Для планово-убыточных предприятий, которые не могли сами обслуживать и погашать кредиты, предусматривалось бюджетное субсидирование. Таковой была, например, значительная часть добывающей промышленности, скажем, многие угольные шахты. Уголь был по нынешним меркам дармовой, выводить оптовые цены на уровень хотя бы среднеотраслевой безубыточности добычи, не говоря уже об учете в цене рентной составляющей, было нельзя.

Это немедленно сказалось бы на продовольственных ценах, а они после новочеркасского восстания 1962 года стали абсолютно "неприкасаемыми" аж до павловской реформы розничных цен 2 апреля 1991 года, когда в свободной продаже все равно уже ничего не было, а популярность властей упала так, что ниже некуда.

Для сельхозпредприятий (они в массе своей были нерентабельными по той же причине), где кредитование носит сезонный характер (посевная и уборочная), субсидирование осуществлялось в форме периодического "прощения долгов". Как ни странно может показаться, но после отпуска цен необходимость в субсидировании села сохранилась и даже выросла. В огне гиперинфляции выручка селян в период от посевной до уборочной полностью сгорала, каким бы хорошим ни был урожай. И выходило, что они отдают его не по заниженным ценам, как раньше, а просто даром.

После того как цены были отпущены, следствием исправления всех этих перекосов в относительных ценах, несовместимых с рыночной экономикой, стал процесс нащупывания равновесных рыночных цен, сопровождавшийся очень быстрым повышением их общего уровня. Этот рост было практически невозможно сдерживать чисто монетарными средствами, через ограничение денежной эмиссии. Других же рычагов, не считая временного замораживания цен на энергоресурсы, после перевода хозяйства на рыночные отношения у властей не оставалось.

Вынужденный зачет

Одну из главных причин неудач шокотерапии многие усматривают в назначении летом 1992 года на пост председателя ЦБ РФ Виктора Геращенко и проведении им взаимозачетов.

В принципе схемы работы с взаимными неплатежами (кризисами ликвидности) достаточно однотипны и сводятся к предоставлению должникам, всем или какой-то их части, короткого кредита ЦБ. Он устроен так, что его можно использовать только для платежей в счет задолженности, для чего открываются счета со специальным режимом. После проведения цикла расчетов по уплате долгов на этих счетах возникают некие остатки, из которых гасится предоставленный кредит ЦБ. В случае дебетового (отрицательного) остатка "чистый" должник понуждается к взятию более долгосрочного кредита (или, потенциально, — к банкротству; правда, в конкретной схеме, примененной осенью 1992 года, до этого дело не доходило, все были прокредитованы). Но поскольку неплатежи — взаимные, таких случаев в итоге должно оказаться не так уж много, а вливание дополнительных денег, грозящее инфляцией, — не таким уж большим.

Избранная Геращенко схема расшивки неплатежей наносила серьезный удар по антиинфляционной политике. Она предполагала прощение долгов на огромную сумму и кредитную эмиссию в размере более 1 трлн рублей для погашения долгов, не вошедших во взаимные зачеты (см. график 3).

http://expert.ru/expert/2011/27/pochemu-shokoterapiya-v-rossii-zahlebnulas/media/93738/

Осенью 1992 года это вернуло темпы роста потребительских цен к исходному пункту, к тому, с чего начиналась стабилизационная операция. Теперь все надо было начинать сызнова.

Но была ли альтернатива тому, что сделал Геращенко, — а именно продолжать "лечить" предприятия от ожиданий роста цен дефляционным шоком, когда вброс денег прекращается, производство останавливается и, постояв, сбрасывает цены? Сказать легко, но сделать... На носу уборочная, близится также окончание завоза на севера (а это у нас по территории чуть не полстраны), куда потом, с концом навигации, до весны ни на чем уже не доедешь. И остановка экономики в эту пору — гарантия скорого голода. Уже настоящего, а не виртуального, который якобы был предотвращен исключительно благодаря либерализации цен (кстати, как раз на хлеб, как и на нефтепродукты, они оставались регулируемыми до лета 1992 года). Либо — заливание пожара деньгами, что и было проделано.

От блицкрига к позиционной войне

Примерно через полгода после старта реформ постепенно оформляется новая макроэкономическая ситуация, которую можно обозначить фразой "деньги имеют все большее значение, но все меньше поддаются контролю". По сравнению с тем, что наблюдалось в первые месяцы после начала реформ, произошло несколько принципиальных изменений.

Во-первых, можно говорить об определенной стабилизации спроса на реальные деньги и скорости их обращения. К этому времени процесс сокращения реальных денежных остатков у хозяйствующих субъектов достигает дна и на довольно продолжительное время замирает на этой весьма низкой отметке (порядка 12-15% от долиберализационного уровня). Дальнейшее повышение скорости обращения денег уже технически невозможно, если только не выплачивать зарплату каждый день, а то и по нескольку раз в день, что имело место в настоящих гиперинфляционных эпизодах. К лету 1992 года население нормализовало остатки денег в кошельках, вернув их уровень по отношению к размеру покупок почти к состоянию на 1 января; там оно с небольшими вариациями и оставалось в дальнейшем, отличаясь от привычного еще с советских времен уровня лишь на 20-30%. Это сигнализировало о завершении процесса заполнения "налично-денежной ниши", образовавшейся в ходе январской корректирующей гиперинфляции. Последствия оказались довольно неприятными. Если в период примерно с апреля по июль 1992 года основная масса наличной эмиссии проваливалась в эту нишу, накапливалась населением и не вызывала дополнительной инфляции, то в последующие месяцы темп эмиссии уже напрямую определял рост цен на потребительском рынке.