| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Сидайте к столу, — сказала бабка Глафира, выплескивая грязную воду под толстое корневище дикого винограда. — Выпьем за встречу, да сбегаю, за шибеником своим присмотрю. — Она расправила мокрую тряпку и легким движением бросила под порог. — От горе мне, на старости лет! Ни книжки читать, ни уроки учить. Ночь-полночь, глаза вылупил — и забежал галасвета. Хуч кол ты ему на голове теши, не берется за вум. Ты бы сосед, повлиял на мальчонку, чай не чужой...
Фрол был мужиком зажиточным. На стене настоящий ковер, под потолком хрустальная люстра с основой из бронзы. В одном углу холодильник "Днепр", в другом — радиола "Весна". Даже кухонный стол был "покупным". Чтоб разместиться за ним вчетвером, пришлось бабке Глафире отодвигать его от стены.
— Кому борща? — зычно спросила она, перебирая пустые тарелки. — Теплынь на дворе, всё одно до завтрева пропадёт.
— Мне! — с готовностью пискнул я.
Вот сам не заметил, как стал фанатом этой еды. Как скажет лет через тридцать один малоизвестный поэт,
"Бледнеют перед ним супы и щи,
И борщ кубанский этого достоин.
Готовят по велению души
Его хозяйки, в праздничном настрое".
— Вот вумница! — вырвалось у бабки Глафиры.
Кроме меня, пол уполовника попросила налить бабушка Катя. А Фрола никто и не спрашивал. Ему нафигачили полную миску, как говорится, по умолчанию.
Я махал своей ложкой и думал: почему такой замечательный борщ обязательно должен пропасть при наличии холодильника?
Ведь "Днепр" очень надежная штука. У первой моей тещи на кухне стоял такой старичок. Уже дверь проржавела насквозь, а он всё морозил и останавливаться не собирался, а тут почти новый и не работает. Если змеевик не пробит, то причина неисправности может быть только одна — кугутская сущность местного населения. Скорее всего, в целях экономии электричества, Фрол отключал агрегат на зиму, хладагент сел, застоялся и без хорошей встряски, к жизни этот "Днепр" не вернёшь.
Колдун в три взмаха взломал сургуч, экономным движением вышиб пробку, разлил по граненым стаканчикам эксклюзивную водку. Я так не умею.
— Ну, с кем не чаял, за встречу!
Старушки выпили чинно, культурно, маленькими глотками. Когда надо, поморщились. Налегли на закуску.
— Бабушка Глаша, — сказал я, выждав момент, когда она собралась выйти из-за стола, — давайте, пока вы ещё здесь, холодильник починим?
— Тю на тебя! — отозвалась она.
— Напрасно ты так, — вступилась за меня бабушка Катя. — Толковый мальчонка и в этом деле он соображает. Деду сделал такую машину, что сама семена с веников очищает.
— Да ну! — Фрол уронил ложку и скептически посмотрел на меня единственным глазом. — Ну, раз он такой толковый, пусть тогда скажет, что там сломалось.
— Ничего не сломалось!
— А почему не работает?
— Потому, что вы его на зиму отключали.
— Отключал. Ну и что?
— А то. Охлаждающая жидкость из трубочек стекла в самый низ, и теперь холодильник работает вхолостую. Электричество жрёт, а не морозит.
— Тако-ое! — сказала бабка Глафира.
— Ты мать, погоди! — осадил ее Фрол. — Толковые вещи пацан говорит.
— Сашкой его зовут, — вставила слово Пимовна и легонько толкнула меня локтем. — Скажи им, что делать то нужно?
— Перевернуть кверху ногами. А потом поставить, как было.
— И всё-ё-ё? — изумленный колдун чуть ли ни выпрыгнул из-за стола. — Перевернуть я его и сам переверну. Ни хрен тяжесть.
Бабушки поспешили на помощь. Одна убрала хрустальную
вазу, другая — накрахмаленную салфетку.
Пару минут спустя, в комнате наступила мёртвая тишина. Взрослые с благоговением слушали, как тоненький ручеек журчит внутри холодильника.
Первой пробило Пимовну:
— Где у вас тут, отхожее место?
— Пойдем, покажу, — предложила бабка Глафира.
И пришлось нам с хозяином дома, по сермяжному прятаться за кустами. Крупные звезды усеяли окоём. Среди них, как секира на ратовище, плыл ведренный месяц. Голубоватое марево обрывалось над крышами хат и кронами тополей. Тонкая грань между земным и небесным, отсюда казалась ломаной линией, очерченной черным карандашом.
— Что там за агрегат ты сделал своему деду? — между делом, спросил Фрол. — Катерина проговорилась, что чуть ли ни сам веники очищает. Хитрая штука?
— Обычная насадка на двигатель, железный стакан с ребристой поверхностью. Семена с ним соприкасаются и отлетают.
— Да ну? — не поверил он. — Так сами и отлетают? Сверху наверное, нужно чем-нибудь придавить?
Я поперхнулся, закашлялся. Еле успел во время справиться с приступом внезапного смеха. Насколько живучи в каждом из нас стереотипы мышления!
— Слюна не в то горло попала, — спросил колдун, охаживая меня по спине заскорузлой ладонью, — или смешинка?
— И то, и другое, — виновато ответил я. — Не обижайтесь, дяденька Фрол, только все рассуждают так же как вы и тоже не верят в чистилку. Сосед наш, Иван Прокопьевич, лопатку из дерева упоминал. Я тоже о ней думал, пока первый раз не увидел её в действии.
— Не сам, значит, придумал?
— У людей подсмотрел.
— Ладно, пошли в хату. Чего уж там обижаться? Просто чудно. Никогда б не подумал, что такое возможно, а кто-то возьми да сделай! Мне что ль попробовать? Двигатель в хозяйстве найдется, всякого железа навалом, есть кому подсказать...
— Дяденька Фрол, — пытаясь поспеть за его широченным шагом, я озвучил свой давний вопрос — у вас в палисаднике кто похоронен?
— Люди, — нахмурился он.
— А почему не на кладбище?
— Долго тебе объяснять. Всё равно не поймёшь.
— Я постараюсь.
— Понимаешь, Сашок? Девяносто семь человек в одночасье покололи штыками, да саблями порубали. Шутка ли? — девяносто семь человек! У кого сбережения были, те своих родственников выкупили, да тут же похоронили. Остальные целых три дня на церковной площади провалялись. Ну, собаки да свиньи растаскали по закоулкам то, что смогли унести, закопали на чёрный день. До сих пор в огородах, кто кусок черепушки найдёт, кто руку, кто нижнюю челюсть. А куда это всё? Вот ко мне и несут. Я ведь там тоже лежал.
— Вы?!
— Ты Сашка, ненужных вопросов не задавай. Рано тебе ещё копаться в изнанке жизни. Это такие знания, что тебе не помогут, а навредят. Пойдём, пойдём! — Он обнял меня за плечо и не отпускал до самых дверей.
— Не журчить! — сказала бабка Глафира, как только мы переступили порог. — Что делать?
— Переворачивать и ставить на ножки, — скомандовал я и прикусил язык.
Фрол, кряхтя, сделал холодильнику оверкиль и вытер ладонью пот.
— Теперь можно включать.
— Не рано ли? — поосторожничал он. — Жидкость теперича вся наверху?
— В самый раз! Система лишнего не заморозит.
— Вот никуда не уйду, пока не увижу, чем дело закончится! — сказала бабка Глафира, усаживаясь за стол. Кому борща разогреть?
Допили бутылку. Закусили бутербродами с докторской колбасой. Специально для меня, в хозяйстве нашелся клубничный компот, плитка ванильного шоколада и леденцы "Монпансье" в квадратной жестяной банке. О холодильнике, казалось, забыли. А может и не казалось. В разговоре, чаще всего, вспоминали общих знакомых. Кто кого видел в последний раз, где и когда это было.
— Ладно, пойду. Засиделась. Уже и внучок, наверное, спит, а я тут всё лясы точу, — спохватилась соседка.
— Глянь там заодно агрегат — попросил её Фрол.
— Тю! А я и забыла, — бабка Глафира прошлепала мимо своих "чувяков", приоткрыла дверь холодильника. — Кажись, морозит!
— Так морозит, или кажись? — Хозяин выбрался из-за стола, попробовал пальцем тонюсенький слой инея и изумленно сказал. — Су-у-ка! С меня в прошлом годе, за такую же точно поломку, Васька бутылку взял!
— Ну, ради такого дела...
Пимовна водрузила на стол еще один "эксклюзив".
— Не, не! — замахала руками Глафира. — И не упрашивайте!
Пойду я. Вы, Кать, если что, приходите ко мне ночевать. Я вам в маленькой комнате постелю.
— Ушла, — констатировала бабушка Катя, прислушиваясь к шагам за окном. — А я ведь, Фрол, по делу к тебе.
— А иначе-то как? Возраст такой подошёл, что только по делу. Тем паче, в такую даль. Посмотрел я, Катюша мальчонку твово. Здоровенький он и с душой у него всё нормально. Только на водку жалостливо так смотрит. Как будто бы тоже хочет. Ну, это можно заговорить. А так, ежели не сопьётся, хороший человек вырастет.
— Сашка! — прикрикнула Пимовна, — вот я тебя жигукой по сраке!
— Ну, ну, не строжи! С душой, говорю, всё нормально, только болить она у него. Как у взрослого человека болить.
Я съёжился за столом, стараясь не смотреть в сторону колдуна и вообще ни о чём не думать. А ну, как расколет?! Было страшно до памороков в глазах.
— Ещё б не болела! — вздохнула бабушка Катя. — Сны ему снятся, Фрол. Видит мальчонка, кто и когда на нашей улице будет болеть или помрёть. Про мамку свою сказывал, как она тронется головой. Про подругу мою, Федоровну, всё по полочкам разложил: сколько сестер у неё, и какая племянница вступит в наследство, когда они все, одна за одной, преставятся.
— Родовое проклятие? — Хозяин, начавший было, оббивать сургуч с горлышка эксклюзивной казенки, поставил бутылку на место, насупился, посерьёзнел. — Поганое это дело!
— Вот ты, в одночасье столько народу проклял. Расскажи, как это бывает? Ты их всех ненавидел?
— Мальчонка услышит, — замялся колдун.
— Ничего, этому можно. У него в роду ведуны такие, что чище тебя будут. Только не матюкайся.
— Не то чтобы, Катя, ненависть, — Фрол достал из фабричного портсигара передавленную резинкой, самодельную папиросу, — изумление какое-то было. Четырнадцать годочков прожил на земле, от христианского труда не отлынивал, никогда ничего не украл, не успел никого убить. Ну, взял Армавир генерал Покровский, а я-то причём?! Лежу среди станичников мертвяков, одним глазом в небо смотрю. Комок какой-то в груди рвётся наружу: за что?! Чтоб, думаю, вам паразитам и детям вашим, до седьмого колена, такие же муки принять! А помирать хорошо-хорошо! Ничего не болить, облака надо мною плывуть и качаются, как будто баюкають...
Фрол высморкался, вытер лицо подолом рубахи и побрел на крыльцо. Не сговариваясь, мы потянулись за ним.
— Вот до казни ещё, то да, — колдун, как будто увидел, что мы стоим за спиной. — До казни я этого Проскурню ненавидел. За то, что он гад, сестренку мою среднюю социализировал.
— Как это? — вырвалось у меня.
— А так. К солдатам увёз, в Вознесенку. Пришёл с конвоирами и увёз. Матери мандат показал. "Предъявителю сего, товарищу Проскурне, предоставляется право социализировать в станице Ерёминской шесть душ девиц возрастом от шестнадцати до двадцати лет, на кого укажет данный товарищ". Главком Ивашев, комиссар по внутренним делам Бронштейн. Подписи и печать. Мать кричала, соседей звала, метрики им показывала, что Маришке только-только пятнадцать исполнилось. А он говорит: "Вот, видишь винтовку? Она тебе бог, царь и милость. Будешь орать, на штык посажу. И тебя, и её".
— Вот, если бы, — Пимовна положила ладонь на его плечо, хотела что-то сказать, но передумала. — Пошли, женишок, врежем!
Она сама открыла бутылку, убрала рюмки и поставила на стол два граненых стакана.
Выпили, закусили.
— Ой, у мэнэ есть коняка, та й гарний коняка, — начала бабушка Катя.
— Ой, який вин волоцюга, який разбишака! — подхватил Фрол
— Ой того-то я коняку поважати буду, за него, не взяв би срибла хоч повную груду, — завели они на два голоса.
Обо мне, казалось, забыли. Пели еще "Заржи, заржи, мой конёчек, подай голосочек", "Ой при лужке, при лужке, при счастливой доле".
— А вот, если бы нашёлся такой человек, который за детей твоих душегубов стал бы у бога просить? Если бы ты услышал, не проклял? — спросила вдруг бабушка Катя.
— Я-то? — задумался Фрол. — Я их всех, Катя, давно простил. Только слово моё от бога. То, что сказано, не поймаешь, обратно в рот не засунешь и не проглотишь.
— Почему ты решил, что от бога?
— Я ведь тогда совсем помирать собрался. И помер бы, если б перед собой Богородицу не увидел. Наклонилась она над моим увечным лицом и говорит: "Что же ты, Фролка лежишь, ай дел впереди никаких нет? Тебе ж ещё жить да жить. Ползи-ка, сынок, вон к тому ерику, да в кушерях схоронись. Душегубы твои поехали за телегами. Покушают заодно, да выпьют после таких-то трудов". Было такое, да. Но ты ведь, Катя, другое хотела спросить, не ударит ли слово по тому, кто захочет его отменить? Так я тебе так скажу: это в зависимости от того, кто будет просить.
— А ежели я попрошу?
— Ты?! За моих врагов?
— И всё-то он знает! — усмехнулась Пимовна. — Успокойся, колдун, когда над семьей этого мальчугана нависло проклятье, твоих деда с бабкой еще и в помине не было. Старинный это замок. Так просто не отомкнуть.
— Вдвоём надо, — сказал Фрол и разлил по стаканам остатки спиртного.
— Если согласен, я помогу.
— Ты?! — засмеялся колдун. Нешто могёшь?!
Бабушка Катя неспешно вышла из-за стола, сверкнула глазами и вдруг, с нежданной для меня грацией, сделала стремительный шаг. Тело её изогнулось в каком-то шаманском танце. Левая рука потянулась вперед и вверх, а правая пошла полукругом.
— Оболокусь я оболоком, опояшусь белой зарей...
Я вжал голову в плечи и зажмурил глаза.
Слова распадались на слоги, сталкивались, падали на пол и снова взлетали. Воздух в маленькой комнате наэлектризовывался и еле слышно звенел. Вдобавок ко всему, где-то на горизонте недовольно зарокотал не вовремя разбуженный гром.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
