Сила разума. Часть 1. Обретение

— Ну же, — я чувствую лёгкое прикосновение воздуха, словно эти слова выдохнули прямо мне в ухо. — Не думала, что ты такая трусиха.

Голос управляющей парализует меня. Ноги начинают подкашиваться и приходится ещё сильнее вцепиться в гроб, чтобы удержаться. Видимо, замечая это, она сокращает расстояние между нами, и её рука плавно опускается мне на талию, не давая упасть. Свободной рукой управляющая касается моего затылка, который начинает гореть от адской боли, и заставляет поднять голову. Я пытаюсь бороться с ней, но всё равно уже всё вижу.

Ярко жёлтая обивка гроба придаёт и так бледному лицу бабушки ещё более сероватый цвет. Какая безвкусица! Теперь я понимаю бабушкину просьбу о том, чтобы её кремировали, а не выставляли на всеобщее обозрение словно экспонат. Лёгкий смешок вырывается из груди. Нет. Всё это лишь чья-то злая шутка. Видимо, любимый дядюшка как-то уговорил бабулю разыграть меня, ведь так? Она словно спит в этом чёртовом ящике и вот-вот откроет глаза.

— Очнись!

Я бросаюсь вперёд, хватаю бабушку за руку и начинаю трясти.

— Ну же, пожалуйста. Пожалуйста!

Перед глазами появляется туман и приходится часто моргать, чтобы видеть всё отчётливее. Лёгкие предательски сводит. Я больше не могу дышать, лишь всхлипывать. Слёзы, скатываясь по щекам, капают вниз, заливая бабушкино парадное платье. Маленьких тёмных пятнышек становится всё больше и больше. Я обнимаю её и пытаюсь поднять. Она должна встать. Она не может оставить меня здесь одну.

Комнату заливает громкий мышиный смех. Я резко оборачиваюсь в сторону, и расплывающаяся фигура дяди слегка подрагивает сквозь пелену слёз. Он делает пару шагов навстречу ко мне и разводит руки в стороны.

— Радостное известие, правда? Теперь я, наконец, смогу продать эту треклятую квартиру. Нашим малышам давно пора уже жить в отдельных комнатах вот мама и подсобила.

— Чтоб ты сдох...

Слова даются с трудом от охватившего меня гнева. Но дядя лишь усмехается и подходит ко мне вплотную. Он опускает руку мне на голову и начинает растрёпывать волосы.

— Элизабет, рано или поздно это должно было случиться. Я лишь ищу в данной ситуации положительную сторону.

Внутри всё начинает гореть. Дикое желание проучить этого ублюдка пульсирует в голове, придавая ослабленному телу сил. Оторвавшись от гроба, я встаю, слегка покачиваясь. Спасибо, дорогой дядюшка, что подошёл так близко. Выдохнув, я бросаюсь на него. Жаль, что у меня нет хотя бы ножа под рукой.

Когда между нами остаётся лишь несколько сантиметров, что-то останавливает меня, не давая вцепиться в него. На лице дяди появляется гримаса ужаса. Он кладёт свои руки поверх моей и переводит испуганные глаза вниз. Я тоже. Что-то торчит из его живота, но, что это, я не понимаю. Под моей рукой начинает расползаться что-то влажное. Волна тошноты подступает к горлу, и я резко делаю шаг назад, вырывая руку из его хватки. Дядя издаёт тихий вздох и падает на пол. Я держу в руках окровавленный нож.

Крик заполонил комнату и прекратился лишь, когда в лёгких закончился воздух. Оказалось, что кричала я. Сердце бешено колотилось в груди и норовило вырваться на свободу всеми невозможными путями. Вокруг было темно. Руками я попыталась нащупать что-нибудь, чтобы понять, где я, но где-то подсознательно всё начало вставать на свои места. Я крепко сжала пальцами краешек одеяла.

Это был всего лишь страшный сон, хотя больше он походил на реальность. Видимо, сказывалось напряжение вчерашнего дня, когда всю вторую половину я пыталась дозвониться до дома, но ничего кроме длинных гудков в ответ так и не услышала.

Рухнув обратно на подушку, я тупо уставилась в потолок, пытаясь утихомирить бешеное сердцебиение. Перебирание цифр в голове не помогало, как раньше, а перед глазами всё равно стояли испуганные глаза дяди. Не хотела бы я увидеть их в реальности, но, если он совершит нечто подобное.

— Вот чёрт!

Я резко повернулась на бок и по затылку будто кто-то ударил бейсбольной битой. Тонкие пульсирующие ниточки потянулись по всей голове, разнося боль, добираясь, кажется, до самого мозга. Головная боль уже больше походила на проклятие и буквально с каждым часом становилась просто невыносимой. Конечно, за последние пару лет я уже успела смириться с ней, объясняя всё сильными нагрузками из-за учёбы, но сейчас причина исчезла, а боли стали лишь сильнее.

Кое-как собрав волю в кулак, я выбралась из кровати, встала на ноги и получила очередной "удар" по затылку. Желание упасть на пол, скорчившись от боли, не заставило себя долго ждать. Схватившись за прикроватную тумбочку, я нечаянно задела что-то и раздался глухой металлический звон. Вроде ничего не разбилось. Я дотянулась до висюльки ночника и включила свет.

Тёмные пятна мелькали перед глазами в течение почти минуты, вызывая приступы тошноты. Когда, наконец, организм привык к полумраку, я смогла опустить голову вниз. Прямо у моих ног лежала массивная рукоять ножа. Нервно сглотнув, я потянулась за ним, чтобы поднять. И как только он не впился мне в ногу. Пора было прекращать есть яблоки в комнате, либо резать их на кухне. В следующий раз мне могло так не повести.

Путь до кухни оказался чрезвычайно долгим. Закрыв глаза, я включила свет и бросила несчастный нож в мойку. Благо с моей светочувствительностью я знала дом как свои пять пальцев и могла передвигаться в нём, не задевая ни одного угла. Пузырёк с таблетками нашёлся так же быстро, но оказался пуст. Если Анжела узнает, с какой скоростью я поглощаю обезболивающие, то точно осуществит свою угрозу и сдаст меня врачам. Хотя последнее время хотелось сделать это самостоятельно с просьбой отрезать старую голову и пришить на её место новую. Только вот надежды на то, что поможет, было маловато.

Глаза открыть всё-таки пришлось, чтобы найти новый пузырёк таблеток. Взяв его, я стала отвинчивать крышку и застыла на месте. Почти вся правая рука была словно опущена в банку с тёмно-бардовой, почти чёрной, краской. На вид она казалась уже засохшей. Коснувшись испачканной ладони, на удивление чистыми пальцами левой руки, я поскребла ногтём неизвестную субстанцию. Корочка с лёгкостью отошла, и тёмная жидкость стала размазываться.

Очень похоже на кровь. Такого ведь просто не может быть. Скорее всего, у меня просто пошла кровь из носа и я во сне как-то умудрилась закрыть его рукой. Вот и всё.

Что-то внутри в районе, где заканчиваются рёбра и начинается желудок, требовало немедленное подтверждение догадки. Приподнявшись на цыпочки, я взглянула на своё отражение в верхней и единственной застеклённой полке серванта. Ничего. Ни единого намёка. Я даже открыла рот и высунула язык, чтобы удостовериться окончательно. Теория провалилась с треском, отдаваясь очередным ударом в затылок.

Когда я смогла вновь сфокусировать взгляд на отражении, вместо моего лица я увидела испуганные глаза дяди из сна. Вскрик сам непроизвольно вырвался из груди, и я попятилась назад, натыкаясь поясницей на что-то острое.

— Твою...

Я уже была готова отразить любую атаку, адресованную в мой адрес, но соперником оказался лишь угол стола. Казалось, что он с презрением смотрит на меня и гляди того покрутит деревянной ножкой у края столешницы. Спина в месте удара саднила, и я слегка потёрла бок, зависая от очередной порции ужаса. Та самая краска уже окончательно размазалась и казалось была теперь по всему телу. Начало возникать неприятное зудящее чувство и невыносимое желание оттереть это всё с себя, причём немедля.

Бросившись к мойке, я раскрутила винтили на полную и подставила руки под воду. Кристально чистые струи мгновенно окрашивались в красный цвет и уже стекали алыми потоками вниз. Но краска всё равно лишь только больше размазывалась по рукам, не желая оттираться. Она забивалась под ногти, словно въедалась в кожу, но никак не отходила. Мыло тоже никак не помогало. Лишь белый кусок в руках приобрёл слегка малиновую окраску.

— Отмывайся, — ногти начали оставлять на руках лёгкие, еле заметные, следы. По-моему, было даже немного больно. — Отмывайся... Чёрт, чёрт, чёрт...

Мыло выскальзывает и приземляется на стопку тарелок, которые никто никогда не мыл, пока они не заканчивались совсем. Я касаюсь его, чтобы поднять, но взгляд натыкается на нож. Почти всё его лезвие точно также измазано той непонятной... кровью. В висках начинает пульсировать с невероятной силой. Я пытаюсь их зажать, чтобы прекратить пытку, но ничего не помогает. Боль начинает накатывать волнами вместе с приступами тошноты. Слышится какой-то скрежет, а позвоночник вновь начинает ныть. Похоже, я опять встретилась со столом.

Глава III

— Эл.

— Ммм...

— Эл! Вставай давай.

Чувствую прикосновение к плечу, меня начинают трясти. Рука сама собой поднимается в воздух, воюя с ним, но она слишком тяжёлая. Домогательства со стороны, похоже, прекращаются. Я натягиваю одеяло на лицо.

— Подождите секунду. Я стараюсь её разбудить.

Такой далёкий голос Анжелы пытается пробиться в сознание, но мягкая подушка более весомый аргумент в споре с реальностью.

— Я сказала — вставай!

Одеяло со свистом исчезает у меня из рук и по телу прокатывается неприятный холодок. Хочется завернуться в него обратно, как в кокон, и проспать хотя бы ещё пару часов. Приятный полумрак также исчезает, сопровождаясь звуком отодвигающихся в сторону штор. Похоже, бой всё-таки позорно проигран.

— На.

Анжела от меня явно что-то хочет, только не говорит прямо, что именно. Приходится открыть один глаз, перед которым возникают ноги, а затем уже и мой мобильный телефон. Анжела слегка покачивает им у меня перед носом, а этот жест обычно означаёт то, что она начинает злиться. Беру у неё трубку и, прислонив её к уху, закрываю глаз.

— Алло.

Одеяло возвращается на своё законное место — чуть ниже носа. Идеально.

— Элизабет, у тебя что-то случилось?

Я чуть не подскакиваю на кровати. Все остатки сна мгновенно испаряются, а сознание начинает активно переходить в рабочую фазу. Я резко сажусь.

— Бабуль, как ты там?

Мысленно радуюсь тому, что голос после сна немного низкий и слегка похрипывает, поэтому не слышно как он дрожит. До ответа с той стороны как будто проходит целая вечность.

— Всё хорошо, солнышко. Только скажи, зачем ты звонила мне целых сорок восемь раз за вечер?

— Я?!

Еле сдерживаю себя, чтобы не добавить: "сколько?". Нет, вчера я действительно была на взводе, но чтобы настолько не контролировать себя? Надо будет поспрашивать у кого-нибудь из знакомых о существовании программы, которая бы ограничивала твои звонки. Пошёл, к примеру, в бар, включил её и тебе не страшны удивлённые голоса бывших на другом конце провода посреди ночи. Или как сейчас.

— Ты сама мне не отвечала! Что я могла подумать? Ты мне раз не ответила, потом второй. Я уже хотела ехать домой, между прочим!

Я не врала, хотя нутром чуяла, что ещё придётся. До бабушки всегда можно было дозвониться без особых проблем. Она даже освоила ради меня сообщения и активно отвечала на них. Как-то она даже пожаловалась мне на своих подруг, потому что чисто ради них приходилось держать дома стационарный телефон.

— Элизабет, извини. Я ездила к Виктору и оставила дома телефон, — я поморщилась. — Совсем забегалась там и забыла тебе позвонить. Как-то не подумала тебя предупредить.

— Что им снова было жалко денег нанять няню?

— Элизабет, не говори так, — голос бабушки вдруг стал затихать и грустнеть. — Он попал в серьёзную аварию.

Укол совести не заставил себя долго ждать. Пусть я и не любила дядю и всё его семейство, всегда считая, что он лишь пользуется бабушкиной добротой, но сейчас мне было действительно жаль его. Уж я как никто другой знаю, что значит потерять близкого человека в автокатастрофе. Всех сразу.

— Как он там? Всё нормально?

— Да, слава Богу. Его уже перевели из реанимации в обычную палату, состояние стабилизировалось. Врачи говорят, что жизненно важные органы не задеты. Он уже даже встаёт. Выпишут только его ещё не скоро, а ты сама знаешь, как у него на работе этого не любят.

— Знаю.

Повисло минутное молчание. В голову невольно начинали лезть мысли о родителях. У бабушки, наверное, тоже. Она уже потеряла так старшего сына восемнадцать лет назад вместе с невесткой и внуком. А потерять ещё и младшего было бы просто невыносимо.

— Элизабет, как там у тебя с учёбой? Уже успела адаптироваться к новому семестру?

Ну вот. А я так надеялась на то, что разговор о моём образовании всё-таки обойдёт стороной хотя бы ещё разок. Пора вешать лапшу на уши любимой бабуле всё-таки настала, хоть я этого очень не хотела. Меня с детства учили, что нужно говорить лишь правду, какой бы жестокой она ни была. Обычно я старалась придерживаться этого правила, за что иногда хорошенько получала от знакомых. Либо просто не говорила ничего, ведь молчание, на мой взгляд, ложью не являлось.

Конечно, рассказать когда-то всё равно пришлось бы, но сейчас явно был неподходящий момент. Вряд ли бабушка обрадуется, если я заявлю ей радостным голосом: "Знаешь, я отчислилась ещё полгода назад. Но ничего страшного. Я тут в кафе поработала, денег скопила...". Да, не для такой жизни меня готовили и отдавали кучу денег репетиторам по точным наукам. Можно сказать, что они даже не пропали даром, ведь на физический факультет я всё-таки поступила, даже получила льготу. Только вот любовь к цифрам, а точнее сказать их отсутствию почти во всех дисциплинах я так и не смогла полюбить. Приходилось сидеть сутки напролёт, чтобы найти какую-нибудь очередную неизвестную, а затем приступать к новой. Это было невыносимо даже для меня.

Постепенно я начинала задумываться о том, чтобы не явиться на очередное не очень важное занятие. Изначально такие мысли пугали, но со временем я смирилась с ними и начала изредка прогуливать пары, засиживаясь в библиотеке за очередной книгой. В один из таких дней я по чистой случайности обнаружила в разделе с классической литературой учебник по зоологии. Видимо, какой-то очумелый студент вроде меня, по ошибке оставил его здесь, но я потеряла покой. Детское желание стать ветеринаром нахлынуло, словно лавина, и постоянно напоминало о себе. На улице, в транспорте всё чаще стали появляться люди с кошечками в корзинках или с собаками в попонах. Иногда доходило до того, что хотелось остановить кого-нибудь из владельцев бедной живности и поинтересоваться за что они так надо мной издеваются.

Физика тем временем всё больше начинала раздражать, чем усиливала головную боль.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказались экзамены. Месяц почти бессонных ночей привели меня к одному интересному вопросу, который, наверное, стоило задать ещё в самом начале — к чему меня всё это может привести. И вот, получив своё законное "хорошо", я с чистой совестью изучила места своей возможной будущей работы, а также смежных с ней областей.

Через час я уже сидела у секретаря и подписывала заявление об отчислении. На следующий день в одной руке уже появился пакет с милой униформой, а в другой поднос с напитками, но я ни о чём не жалела. Ощущение моей правоты и правильности ситуации придавало немало сил. С каждым новым днём я чувствовала себя всё более счастливой и лёгкой, чего не было уже давно. А работа оставляла достаточно много времени для подготовки к поступлению на ветеринара.