Осколок империи: Опалённые

Заходя в кабинет начальника Иностранного отдела, я уже знал, что и как буду говорить Артузову. Более того, был готов немного менять направление разговора в зависимости от реакции последнего.

— А, товарищ Фомин. Надеюсь, что без маленького пистолета в кармане? — улыбнулся Артур Христианович, жестом предлагая присаживаться и не изображать статую нерукотворную. Ну а шутки насчёт пистолета в кармане... это уже привычно. — Можете чем то порадовать или как?

— Принёс важную аналитику. Артур Христианович, — произнёс я, усевшись в действительно удобное полукресло, и выкладывая на стол папку с составленной аналитической запиской. — Мне никак не удаётся докопаться до исполнителей, но думаю, что я понял, какими будут следующие действия Эмигранта.

Эмигрант — условное прозвище Троцкого, которое было предложено использовать и пришедшееся по душе Артузову. Мне оно и лучше, ведь порой полезно скрыть истину за флёром тайны и вуалью загадки.

— По последним сведениям агентуры, Эмигрант почти восстановил своё здоровье и вновь активно действует. Согласитесь, что потеря руки для отдающего приказы не столь важна.

— Знаю, мне докладывали.

— Покушение было совершено боевиками РОВС, это факт. СССР к нему не причастен. Однако Эмигрант может думать иначе и у него имеются на то веские основания.

— Интересно...

— Для нас скорее печально. В аналитической записке всё подробно расписано, но, если позволите, сейчас я кратко изложу, — дождавшись подтверждающего кивка, я продолжил. — У объекта остаётся много сторонников в СССР, а следовательно, он получает информацию не только общедоступную, но и скрытую от народа. Например, намерение лишить его советского гражданства. И если после таких известий следует покушение, то это могло натолкнуть Эмигранта на вполне определенные мысли.

— Он умён и понимает, что СССР никогда не станет использовать РОВС. Они даже не станут слушать, если вдруг у нас такое желание и появится.

— Не обязательно разговаривать напрямую, можно подбросить ценную информацию, которая сделает покушение привлекательным именно в ближайшей перспективе, — слегка улыбнулся я. — А после покушения люди Эмигранта следили за штаб-квартирами РОВС очень пристально. И кто знает, что могло прийти в голову чудом оставшемуся в живых и искалеченному человеку. Можно лишь строить предположения. Вот я и построил...

Сделав паузу, я бросил быстрый оценивающий взгляд на Артузова. Глава Иностранного отдела был мрачноват, но заинтересован. Ему не нравились возможные неприятности, но он осознавал, что лучше быть к ним готовыми, чем получить их, словно снег на голову. Это и подтвердил своими словами:

— Полагаете, товарищ Фомин, что Эмигрант может продолжить использовать методику устранения с целью распространения паники среди ОГПУ?

— Не среди ОГПУ, — покачал я головой. — Это уже пройденный этап, ему надо двигаться дальше, усиливать воздействие. Сначала он показывает, что никто, даже мы, чекисты, не может быть спокойными за свои жизни. Затем перейдёт к знаковым убийствам. Тот самый террор, которым многого достигали эсеры и анархисты. Всё новое — всего лишь хорошо забытое старое.

— И кто?

— Полагаю, что узнаваемые простыми людьми персоны, имеющие вес в партии. Те, чьи фотографии постоянно появляются в газетах. Сами понимаете, что даже к хорошо защищённому человеку можно подобраться. Выстрелы, бомбы... Люди у Эмигранта для этих дел найдутся. А имеющиеся компрометирующие бумаги из вывезенного с собой архива позволят ему использовать кое-кого из морально нестойких граждан, тем не менее, занимающих значимые посты. Последствия могут быть очень серьёзными, учитывая сложности во внутренней политике.

Сложности — это я ещё мягко выразился. СССР весны тридцать второго года представлял собой весьма печальное и своеобразное зрелище. Взятый курс на индустриализацию был сам по себе разумен. Но вот методы, которыми предполагалось достигнуть развития промышленности, откровенно ужасали. Промышленность по сути решено было развивать, опираясь на уничтожение аграрного сектора. Раскулачивание с последующей коллективизацией были первым шагом. Плюс низкие закупочные цены на зерно и иные экспортируемые сельским хозяйством товары с одновременным повышением плана по их сдаче государству. Те самые низкие цены, из-за которых крестьяне не желали сдавать продукцию соввласти сверх минимума. И из-за чего было принято решение взять всё силой, попутно выселив в дальние края или физически истребив всех мало-мальски зажиточных. То есть начало двадцатых, вновь повторившееся.

Колхозы... Те самые коммуны, где люди погружались даже не в бедность, а в нищету и тотальное бесправие. Чего там говорить, если вместо денег с ними рассчитывались так называемыми трудоднями, а колхозники не имели при себе документов. Для любого вояжа за пределы колхоза и окрестностей требовалось согласие председателя и выданная им справка. Возрожденное крепостное право? Пожалуй, гораздо хуже оного. Помещики старого времени хотя бы понимали. что голодный крестьянин и работать толком не будет, да и обобществлять весь скот им бы и в голову не пришло. В отличие от разного рода товарищей!

Стоило ли удивляться, что немалая часть сгоняемого в колхозы крестьянства ударными темпами теряла любую лояльность советской власти. Оставался лишь страх, усиленный недавней памятью о том, что было сотворено с 'кулаками', частью высланными в жуткие условия, частью расстрелянными.

Городское население тоже было хоть и придавлено, но поводов любить 'товарищей' у некоторых было маловато. Полная ликвидация остатков НЭПа ударила по тем, кто поверил соввласти и не один год развивал собственные мастерские, магазины, иные дела. Теперь всё это было конфисковано 'в пользу государства', а они выкинуты пинком под зад. В лучшем случае, потому как у многих ещё и квартиры стали уплотнять, и проводить обыски с последующим изъятием 'неправедно нажитого'.

А ещё... Неурожай прошлого года недвусмысленно намекал о том, что страна может вновь встретиться с голодом. Любая власть, обладающая хотя бы осколками здравого смысла, создаёт стратегические запасы продовольствия. Любая, но только не советская! Партия приняла решение скорейшей индустриализации во что бы то ни стало? Вот и двинулись 'товарищи' напролом, игнорируя законы здравого смысла и даже инстинкты самосохранения. ЦК поставил задачу. а нижестоящие инстанции принялись проводить её в жизнь. Тупо, грязно, примитивно. И умные люди, которые в системе покамест оставались, это понимали.

Артузов тоже был ни разу не дурак. Циник, приспособленец, хамелеон, но не дурак. Потому и сказал:

— Если будет неурожай или даже просто плохой урожай, может начаться голод. План по сбору зерновых и прочего не понизят. Таково принятое решение, индустриализацию будут проводить в сжатые сроки. И если начнутся политические убийства, могут начаться бунты. Да, Троцкий мог решиться на такое! Я внимательно прочитаю ваш доклад, товарищ Фомин, очень внимательно. Надеюсь, что вы ошибаетесь.

— Я тоже на это надеюсь, — тут пришлось скорчить подобающую мину. Положение обязывало. — К сожалению, я редко ошибаюсь.

— Была возможность убедиться, — не слишком весело усмехнулся Артузов. — В случае, если вы снова окажетесь правы в своих прогнозах, нужно будет решать проблему с Эмигрантом.

— Отрубив змею голову, можно решить многие проблемы. Это дракон, а не лернейская гидра. Новая голова не отрастёт, я не вижу фигуры, сравнимой с Львом Давидовичем, среди его верных сторонников. Пока не вижу! Так что в любом случае его ликвидация даст выигрыш по времени.

— Не тебе принимать решение. И не мне. Даже не Менжинскому. Это прерогатива самого! — палец главы ИНО устремился вверх, к 'небесам'. Но кого он имел в виду, нам обоим было понятно. — Я оценил твою работу. На всякий случай попробуй продумать варианты устранения Эмигранта. И чтобы ни одна живая душа не видела.

— Само собой. Артур Христианович, я к болтовне не склонен.

— В том числе за это тебя и ценю, — да-а, если Артузов в беседе не один раз обратился на 'ты', а стал делать это постоянно, но это очень хороший знак. Проверено. — Я хочу в будущем использовать тебя не только тут, но и за пределами СССР. Не как нелегала, а как наблюдателя за работой других. Прояви себя ещё раз, и это станет из возможности реальностью.

Тут оставалось лишь поблагодарить за предоставленную возможность. По меркам ОГПУ этого времени перевод на работу то здесь то за границей было знаком серьёзного доверия и признанием имеющихся заслуг. Да уж, заслуги у меня были те ещё! А вот упомянутая возможность периодического выезда за границу откровенно порадовала. Равно как и пожелание Артузова заняться возможными вариантами устранения Троцкого.

Я уже собрался было покинуть кабинет, как Артур Христианович, глядя на меня с несколько необычным выражением, выдал такое, от чего я чуть было воздухом не подавился:

— Молодость — это хорошо, товарищ старший сотрудник особых поручений Фомин. И вашу тягу к красивым юным девушкам я понимаю и даже разделяю. Но для сотрудника ОГПУ в не самом низком звании приходит время, когда следует задуматься и о семье. Особенно для тех сотрудниках, которые выезжают за границу. Вы меня понимаете?

Подтверждаю своё понимание, а вместе с тем убеждаюсь, что слова насчёт возможных выездов за границу становятся всё более реальными. Почему? Один из любимых приёмов соввласти — наличие своего рода заложников. Дескать, если ты, будучи за пределами СССР, вдруг решишь туда не возвращаться, то за это расплатятся твои родные: родители, жена, дети, сёстры-братья... Подобная тактика, испробованная во время гражданской на так называемых военспецах — офицерах старой ещё армии, которые в большинстве своём воевали на красных исключительно из страха за взятых в заложники родных — была должным образом оценена и принята на постоянное использование. А поскольку у моей личины близкой родни не было, то логичным было хоть так обезопаситься. К слову сказать, это не идея лично Артузова. Скорее уж обычная, стандартная процедура для таких вот одиночек, которых нельзя отнести к числу фанатично преданных соввласти.

— Это действительно необходимо? И если да. то в какие сроки мне придётся сковать себя кандалами Гименея?

— Таковы установленные правила игры, Алексей. Сроки же в разумных пределах. Но я советую не затягивать дольше нескольких месяцев.

— Я понял, Артур Христианович.

— И будь осторожнее при выборе невесты. Она не должна доставлять неприятности.

Тут же убеждаю Артузова, что благодарен за предупреждение и ни в коем случае не собираюсь создавать себе проблемы на пустом месте. Равно как и в том, что есть на примете, хм, кандидатура на роль 'добропорядочной супруги сотрудника ОГПУ'. И вместе с тем намекаю, что амплуа верного мужа — явно не мой случай. Впрочем, тут глава ИНО никаких иллюзий не питал.

Вот и отлично. Оставалось лишь поблагодарить Артузова за высказанное доверие и дельные советы, после чего поинтересоваться, не нужно ли что-либо ещё сделать... И получив отрицательный ответ вкупе с пожеланием идти и заниматься своими делами, покинуть кабинет начальства.

Вот и что тут сказать? Месяцы напряжённой работы принесли свои плоды. Созданная репутация аналитика, который практически не ошибается, дала возможность выхода на новый уровень. Для шага на следующую ступень незримой пирамиды в структуре под названием ОГПУ не хватает ещё одного успешного действия. А раз его не хватает, то... его надо самому организовать. Особенно учитывая тот факт, что это идеально сходится с моими планами.

Было сделано предупреждение о том, что сторонники Троцкого перейдут к новой фазе активных действий? Следовательно, надо воплотить это в жизнь. И вот тогда ранее сделанные прогнозы станут особенно значимыми, от них в принципе нельзя будет отмахнуться. Равно как и от тех планов, которыми рекомендовал заняться Артузов. А уж я ими непременно займусь. Троцкий, как ни крути, очень вреден. Зато его знаменитый архив, который не рискнули изъять — это совсем даже наоборот. Его обладатель может получить такое весомое оружие, от которого способна содрогнуться вся громоздкая машина госаппарата СССР. Остаётся лишь придумать, как добраться до этого сокровища. Всё же у меня явная тяга к архивам! В хорошем смысле этого слова.

Глава 2

СССР, Москва, апрель 1932 года

Несколько дней после разговора с Артузовым прошли своим чередом. Разве что я куда более часто приглашал к себе Ларису. Ну да, именно её, кого ж ещё! Вот только о своих планах относительно будущего официального статуса девушки пока не распространялся. Ждал, так сказать, подходящего момента. потому как создание хоть и прекрасное, но порой очень уж горячее. Лара вполне могла воспринять это как в чисто деловом стиле, так и устроить скандал на ровном месте. Согласиться, но устроить, и это было бы вполне в её стиле.

А затем, двадцатого апреля, Лариса обнаружила знак, свидетельствующий о том, что группа Ларионова уже в Москве. Знак простенький, никого не могущий удивить. Всего лишь матерное слово, нацарапанное на стене одного из домов. Не особенно заметное даже для внимательного взгляда и уж тем более не вызывающее подозрений. Что до места и времени встречи, то они были заранее обговорены, Лариса их знала ещё до прибытия сюда. На следующий день после появления сигнала о прибытии и пять дней после. В случае сорванной встречи — резервный вариант, но это уже не то. о чём стоит упоминать.

Разумеется, открыто и без предосторожностей идти на место встречи — это было не для меня. И не для Лары, которая и так была не слишком доверчивой, а уж после общения со мной переняла немалую толику моей откровенной паранойи, сильно помогающей выживать в абсолютно враждебном окружении.. Поэтому оба мы собирались идти на встречу, будучи не только вооружёнными, но и хорошо загримированными. Готовься к худшему, а лучшее пусть будет приятным сюрпризом. Пожалуй, эта фраза могла бы стать девизом почти всей моей сознательной жизни, как бы грустно это ни прозвучало.

Меня немного забавлял тот факт, что из собственной квартиры порой приходилось выскальзывать незаметно для соседей. Из собственной, чтоб ёё, квартиры! Ирония судьбы во всей красе. Но не мы такие, обстановка вокруг столь нехорошая. Учитывая же то, что встреча была назначена в восемь часов вечера, фактор времени также работал на нас. В темноте все кошки серы. И в Ботаническом саду, где должна была состояться встреча, тоже.

Разделение. Я отдельно, Лариса отдельно. Так гораздо лучше и надёжнее. Она будет выходить на контакт, ну а я — осуществлять прикрытие. Случись что, можно будет решить ситуацию либо с помощью удостоверения работника ОГПУ — настоящего, но с вклеенной фотографией моей нынешней личины — либо с помощью оружия. Бесшумного оружия, конечно, ведь оно до сих пор является большой редкостью и на его применение мало кто рассчитывает.

Без пяти минут восемь. Всегда лучше быть пунктуальными и даже более того, появляться на месте рандеву немного раньше другой стороны. Вот Лариса и появилась. Причём, что самое важное, именно она должна первой подойти к Ларионову. Лариса знает его телосложение, цвет глаз, походку, цвет волос. Ларионов же не знает ту маску, под прикрытием которой появится девушка. Ему известны лишь кодовые фразы, которые та должна произнести и то, как должен отвечать он сам. И это правильно, потому как значительно снижает возможный риск.