Драгонвик. Гл. 5

— Но кто она такая, эта мисс Уэллс? — спросил чей-то незнакомый женский голос, на что Харриет презрительно ответила:

— Ничего особенного, просто гувернантка. Джоанна рассказывала мне.

— Но она выглядит как леди и мистер Ван Рин представил ее как свою кузину.

— Полагаю, что это одна из тех бедных неудачников Гаансеванов, приехала сюда прямо с фермы. Николас покровительствует ей. Вы же знаете, как Ван Рины преданы своему роду. Он старается что-нибудь сделать для нее.

— А ваш брат Герман, похоже, нашел ее очень привлекательной, — не без иронии произнес другой голос.

— Ну, Герману нравятся смазливые личики, как и любому мужчине, но нет никаких оснований думать, что он увлечется, когда выяснит, кто она такая. Я вообще не пойму, что она здесь делает. Джоанне это тоже не нравится. Уж мои-то гувернантки никогда не выходили к гостям! Манеры у этой девушки тоже странные — сказывается отсутствие породы.

Миранда прижалась пылающей щекой к холодной панели из орехового дерева. Проклятые задаваки! Это все не так, все неправда. Первым ее порывом было немедленно ворваться в комнату и гневно набросится на Хариет, но затем она сумела взять себя в руки.

Все, что они сказали, было чистой правдой. Она действительно была фермерской девчонкой, бедной родственницей и гувернанткой. Что же касается странных манер и недостатка породы, то разве и это не соответствовало истине?

Ее охватило отчаяние. Она сделала несколько неверных шагов по направлению к своей комнате. Она не вернется на бал. Она останется у себя. Никто не будет страдать из-за ее отсутствия, даже Николас. А Джоанна будет только рада. Что же до остальных, то если они о ней и вспомнят, то просто равнодушно пожмут плечами.

Пока она стояла в нерешительности, собравшиеся внизу музыканты заиграли мелодию, которую она выучила для Николаса. "Я мечтала, что буду жить в мраморном дворце", пели скрипки. Миранда гордо подняла голову. Эти скрипки пели для нее.

Я не пойду в свою комнату, крадучись словно преступница, решила она. Я пойду вниз. Она глубоко вздохнула, крепко сжала веер и носовой платок, и, спустившись по лестнице, гордо прошла перед другими леди, которые немедленно замолчали при виде ее вызывающе прямой спины.

Этот вызов поддерживал ее весь вечер. Пусть Джоанна испепеляет ее взглядом со своего трона, пусть пожилые леди в креслах бросают на нее косые взгляды и перешептываются, если им так хочется. Джентльмены, по крайней мере, добрее. Герман сразу же ее пригласил, а так как от природы она была очень пластична, то уже вскоре научилась неплохо танцевать и польку, и вальс.

Она танцевала с Ливингстонами, Ван Ренсселирами и с Джоном Ван Буреном, чья больная жена осталась дома. Хотя его имбирные бакенбарды щекотали ее лоб, ей особенно понравилось танцевать с ним, потому что мистер Ван Бурен сразу же шепнул ей, что у нее грация юной королевы. И ему было очень жаль, что на следующий танец ее пригласил уже другой кавалер. Сожаление, которое Миранда не разделяла, потому что этим кавалером оказался Николас.

Об этом моменте она молила весь вечер. Танцы менялись один за другим, и она почти оставила надежду, что Николас вообще когда-нибудь пригласит ее.

Действительно, к ней уже приблизился французский граф:

— Мадмуазель, не окажете ли вы мне честь...

Но в этот момент к ним подошел Николас.

— Граф уже пригласил вас на танец, Миранда? — спросил он.

— О нет, — с горячностью, весьма нелестной для маленького пухлого француза, воскликнула она. — Еще нет, кузен Николас.

Граф, криво улыбнулся про себя, тихо пробормотав: "В любом случае, меня сбросили со счетов". Вслух же он сказал:

— Я надеюсь, что мадмуазель окажет мне честь в следующий раз. А пока я утешусь с мадмуазель Ван Рансселир.

Он направился к одному из раззолоченных стульев у дальней стены, где Харриет тоскливо ожидала приглашения на танец.

По крайней мере, возбужденно подумала Миранда, я не испытываю недостатка в кавалерах, даже если у меня странные манеры и мне не хватает породы. Но эта мысль исчезла, как и все остальные, когда оркестр заиграл вальс, и Николас закружил ее в волшебном танце.

Его руки в перчатках едва касались ее талии, обтянутой розовым атласом. Он держал ее даже дальше чем в двенадцати дюймах, как это предписывалось правилами, но когда они последовали за сладостными звуками вальса, она была потрясена ощущением его близости. Можно было подумать, будто они заключены в один мерцающий шар, сквозь который она могла видеть гостиную и всех танцующих совершенно искаженными.

Ничто не имело значения, кроме Николаса и близости их тел. Ее сердце бешено колотилось, рука, которая лежала в его руке, дрожала, а дыхание было прерывистым. Она лихорадочно говорила о вечере, о музыке, о том бессвязном разговоре, который ранее состоялся у нее с Германом Ван Рансселиром. Неожиданно Николас оборвал весь этот поток слов.

— Успокойтесь, Миранда, — приказал он. Он не смотрел на нее. Его смуглое, точеное лицо было поднято, глаза устремлены на какую-то точку далеко позади нее. Сейчас, когда он заговорил, он по-прежнему не смотрел на нее, но к смутившему ее упреку, он мягко добавил два слова: "моя дорогая".

Сначала Миранда усомнилась, верно ли расслышала, и боялась поверить, что он произнес эти два слова не мимоходом, а с определенным значением. Но его рука так ободряюще сжала ее руку, что ей стало ясно: она поняла его совершенно правильно.

Для всех остальных этот вальс казался бесконечным. Музыканты, наблюдавшие за Николасом и ожидавшие его знака, не получили его, и потому, умело переведя финал во вступление, начали вновь.

Граф прыгал вокруг Харриет, обильно потея, так как та была прекрасно сложенной молодой леди и гораздо выше его самого, что не мешало ему внимательно следить за Николасом и Мирандой и думать при этом: "Он неосторожен, этот молодой человек, люди же начнут что-то подозревать, ведь по лицу девушки можно читать как по книге..."

Но еще до того, как о Миранде и Николасе начали сплетничать, буквально в тот самый момент, когда миссис Стивен Ван Ренсселир наклонилась ко вдове Мэри Ливингстон и зашептала, прикрываясь веером: "Если бы это был не Николас, можно было бы подумать...", граф сам совершил оплошность. Он вовсе не собирался жертвовать собой ради интересующей его молодой пары — все произошло совершенно случайно.

Его пухлые маленькие ножки стали уставать, его шаги делались все короче и короче, пока оркестр, набирая скорость для второго финала, не вдохновил его на один безумный поступок. Он крепко обхватил затянутую до невозможности талию Харриет и совершил великолепный пируэт. Но одна из его тугих черных туфель соскользнула, стопа зацепилась за ножку стула и граф вместе с Харриет рухнул на скользкий паркет, закричав одновременно от боли и испуга.

Харриет вскоре поднялась с пола с помощью не менее дюжины заботливых рук и стремительно удалилась, чтобы привести в порядок свой наряд и немного прийти в себя. Но граф остался лежать на полу, сопротивляясь всем попыткам поднять его и испуская целый поток стонов и французских проклятий.

— Un medicin! Un medicin!* — вопила графиня, ломая руки и суетливо бегая вокруг распростертого супруга.

* Врача! Врача! (фр. яз)

— Конечно, мадам, — согласился Николас. — Пожалуйста, успокойтесь. Я послал за доктором. Граф, думаю, вам будет удобнее, если вас все-таки поднимут с пола.

Четыре лакея положили протестующего графа на крышку стола и вынесли из гостиной, в то время как Николас отдавал необходимые распоряжения. Затем вышел за своим страдающим гостем.

Остальные некоторое время стояли, обсуждая инцидент, затем оркестр заиграл польку, и гости, верные своему принципу не слишком погружаться в неприятности, как ни в чем не бывало вернулись к танцам. Джоанна, сделавшая, было, несколько шагов к тому месту, где произошел несчастный случай, вернулась в свое кресло, но поймав взгляд Миранды, подозвала ее. Миранда послушно подошла к золоченому креслу.

— Идите подождите в холле врача, — приказала Джоанна. — Все слуги сейчас заняты. Когда доктор придет, отведите его к графу.

— Да, мэм, — ответила Миранда. Она прекрасно понимала, что ее просто-напросто отсылают с танцев, но это ее уже совершено не волновало. После танца с Николасом все остальное представлялось ей серым и неинтересным. Сейчас она предпочла бы одиночество, чтобы в полной тишине воссоздать в памяти каждое мгновение, когда его руки нежно прикасались к ней, и его голос, когда он тихо произнес "моя дорогая".

Холл перед парадной дверью был темен и совершенно пуст. Звуки музыки сюда не доносились. Миранда села в черное резное кресло, и уткнув подбородок в ладони, стала ждать. Через двадцать минут снаружи раздался цокот копыт и громкое ржание.

Миранда открыла дверь, и на порог вошел молодой человек. Он был без шляпы, его серый домотканый костюм был измят и пропах лошадиным потом. Он был на несколько дюймов выше Миранды, но был широк в кости и потому казался ниже, чем был на самом деле. У него была довольно неопрятная шевелюра песочного цвета, веснушчатое лицо и задиристые серые глаза.

— Не может быть, что вы доктор, — заметила Миранда, которая думала встретить кого-то похожего на доктора Линча у них в Стенвич-Роуд — шелковая шляпа, заостренная бородка, достоинство и возраст, наконец.

Молодой человек сжимал потертый саквояж.

— Я доктор Джефф Тернер из Гудзона. Я лечил жену Тома Уилсона и получил сообщение, что нужен здесь.

Он говорил быстро и отрывисто.

— Где пациент? — спросил он, холодно разглядывая Миранду. — Один из замечательных джентльменов перепил? Или одна из элегантных леди страдает от меланхолии?

— Конечно, нет, — резко ответила она, оскорбленная небрежным презрительным взглядом, который он окинул мрачное великолепие большого холла. — Один из наших гостей — французский дворянин граф де Греньи — получил травму во время танца.

Она рассчитывала поразить его, но оказалась сильно разочарована. Джефф Тернер фыркнул.

— Без сомнения, ранение графа гораздо серьезнее, чем у простого смертного. А вы, полагаю, мисс Ван Рин, раз вы говорите "наши гости".

Миранда вспыхнула. Отвратительный человек.

— Мисс Ван Рин всего шесть лет, — сдержанно ответила она. — А я Миранда Уэллс, кузина патруна.

— А, конечно, — произнес Джефф. Он помолчал и окинул ее насмешливым взглядом, смешанным с сожалением. — Я слышал о вас.

Миранда возмутилась от всей души.

— Не могу представить откуда, — и она вскинула подбородок с надменностью, которой, как она чувствовала, позавидовала бы и вдова Мэри Ливингстон.

К ее досаде Джефф расхохотался.

— Вы похожи на маленькую гусыню! Как вы знаете, простые люди имеют привычку сплетничать о тех, кто стоит выше их. А теперь будьте хорошей девочкой и покажите мне этого иностранного графа.

В соответствии с требованием гостеприимства Николс оставался у постели графа. Он встал, когда в комнату вошли Миранда и доктор. Графиня все время поправляла подушку супруга и тоненько стонала.

Джефф не стал здороваться с патруном. Он мягко отстранил графиню и совершил тщательный осмотр.

— Всего-навсего растяжение, — заявил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Принесите бинты.

Николас отдал распоряжение горничной, затем вернулся к постели.

— Вы уверены, что нога не сломана?

Джефф выпрямился и, прислонившись к резному столбу кровати, спокойно ответил:

— Совершенно уверен, мистер Ван Рин.

Двое мужчин некоторое время испытывающе смотрели друг на друга. Наконец, Николас удовлетворенно кивнул.

— Я верю в ваши способности, я много слышал о вас от своего бейлифа. Очень удачно вышло, что сегодня вы оказались в моих землях.

Язвительные протесты рвались с уст Джеффа, но он сдержал их. Хотя он никогда прежде не видел патруна, он всегда презирал его, считая низким угнетателем, живущим в фантастической роскоши и лишающим своих арендаторов не только независимости, но и элементарной справедливости. Если бы неожиданный вызов в Драгонвик не объяснялся острой необходимостью, он бы гневно отказался ехать, так как трагические события на церемонии сбора ренты еще больше воспламенили его против Николоса. Но сейчас, встретившись с ним, он почувствовал, что часть его враждебности испарилась. Потому что в момент взаимного критического осмотра у Джеффа неожиданно создалось впечатление, что перед ним очень одинокий и очень несчастный человек.

Ловко бинтуя льняными полосками распухшую ногу графа, Джефф высказал протест, с которого хотел начать, но сделал это без обычной горячности.

— Если бы осуществилась справедливость, эти земли не были бы вашими, мистер Ван Рин.

Миранда задохнулась от возмущения и бросила на молодого врача сердитый взгляд, но Николас только проговорил:

— Неужели? Очень жаль слышать, что вы противник арендной системы.

— Pour L'amour de Dieu!* — неожиданно закричал граф со своих подушек, где он спокойно лежал, пока Джефф оказывал ему помощь. — Прошу вас, не спорьте у моей постели! Я страдаю, я измучен, и простите меня, месье, но я не разбираюсь в этих арендных делах. И даже не желаю этого!

* Ради Бога! (фр.яз.)

Против воли Джефф ухмыльнулся.

— Нет, во Франции сделали лучше, там просто устроили революцию и все решили.

Он повернулся к Николасу и его глаза стали жестче.

— Но, возможно, ваши арендаторы не многим отличаются от французов, мистер Ван Рин.

— А может быть, вы немного драматизируете? — ответил Николас. — Бросьте, доктор, этот предмет наскучил моему гостю. Если вы закончили, надеюсь, вы присоединитесь ко мне, чтобы выпить бокал вина.

Джефф одернул свою куртку и захлопнул черный саквояж.

— Конечно, это очень мило, но я занят. Жена Тома Уилсона очень плоха. У нее чахотка. А с Клаасом Биккером, которого сегодня утром вы выкинули из дома, произошел несчастный случай. Он перерезал себе вены, — холодно заявил Джефф. — И я не уверен, что он выкарабкается.

После этих слов последовало молчание. Глаза Николаса моргнули.

— Разве он не получил деньги, которые я распорядился ему отдать?

Джефф коротко засмеялся.

— Полагаю, получил, но золотые монеты не обязательно предотвращают... несчастные случаи.

Рот Николаса сжался.

— Я хочу, чтобы вы сделали все возможное для быстрейшего выздоровления Клааса. Не жалейте средств.

Джефф подошел к двери и повернулся на пороге.

— Это очень благородно с вашей стороны, — произнес он без выражения, умышленно копируя Николаса, — но я сделаю все возможное для Клааса и без вашего великодушного соизволения.

Он с достоинством вышел в коридор, размышляя: "Господи, ну и напыщенность, это опять мой вспыльчивый нрав". Он спускался по лестнице впереди Миранды и Николаса, готовясь спокойно выйти в парадную дверь. Он слегка стыдился своей грубости и стремился уйти из этого гнетущего дворца назад к фермерам, чьи жизни он понимал и чьему делу был беззаветно предан.