Сказка про каштан

Я лилий много взрастила живых,

И лунных лучей не счесть.

Отец мой имеет из света меч,

Клинок из лучей и бликов ночных,

И пленника я не верну за меч,

Быть может, дар лучший есть?

Эйрик сказал:

Фея сказала:

Эйрик сказал:

Ну, а привиредливая фея, конечно, сказала:

Вот так примерно они разговаривали, только гораздо дольше. Я до конца не помню... Эйрик ей предлагал и злато, и все свои вещи по очереди — а она ни на что не соглашалась, ничего для нее не имело цены. А надо сказать, что Айрик все это время стоял по горлышко в ледяной воде. Эйрик уж совсем было отчаялся, и спросил — а чего бы она сама предложила? Он был готов чуть ли не на службу к ней идти, лишь бы своего близнеца спасти. Наверно, если бы она предложила ему на место Айрика встать — он бы и на это согласился...Самому как-то легче пропадать, все время кажется, что никто не может причинить тебе зла... Аллен! Ты чего? Почему дернулся?..

— Я...Я не знаю, — ответил брат рассказчика, пытаясь ввинтиться глубже под одеяло. Его почему-то начал трясти озноб. Это было как... deja vu, только наоборот. Будто он увидел не то, что уже когда-то было, а то, что только должно случиться. — Ничего, наверное, — криво улыбнулся он, пока Роберт накрывал его пледом поверх одеяла. — Спасибо... Ты рассказывай. Я тебя слушаю очень внимательно.

Эйрик ей отвечал:

Ну, и отрезал он прядку, и бросил ее в озеро. Тогда Айрик освободился от заклятия и вышел из воды, и Эйрик обнял его очень радостно, хотя тот и был изрядно мокр. Но дева-фэйри это все затеяла неспроста: она свернула из волос принца колечко и надела его на палец, а потом нырнула в воду — и след ее простыл. И в этот миг понял Эйрик, что нет ему более жизни без этой прекрасной эльфийской девы — а была она и впрямь прекрасна, как и все эльфы — и что он попался и совсем пропал. В общем, воспылал он к ней такой любовью, что хотел только видеть ее вновь, а больше ничего. Даже вновь обретенный брат его не радовал. Так сел он у воды и сидел, горестно стеная, и Айрик никакими силами, никакими уговорами не мог его уговорить уйти оттуда. А уже приближался рассвет, и Айрик только надеялся, что с рассветом действие чар иссякнет.

— Эйрик, пожалуйста. Я тебя прошу. Уже скоро рассвет.

— Это неважно, — голос Эйрика был холодным и безучастным. — Я оттолкнул лодку в море. Я буду сидеть тут и ждать. Оставь меня в покое.

— У меня есть лодка! — Айрик опустился рядом с другом, схватил его за плечо. — Мы поплывем на ней вдвоем. Тебя там ждут... Родители, ну я не знаю кто...

Сейчас ему было даже плевать на то, что его самого никто нигде не ждет. Разве что отец на том свете. Главное было — увести отсюда Эйрика, Эйрика с пустым и холодным взглядом, Эйрика, который за эту ночь стал ему дороже всех на свете.

Тот поднял глаза, вяло посмотрел на друга. Кажется, он его не видел. Во взгляде его появилась какая-то поволока, полупрозрачная пленка, и там стояла она. Девушка, обернутая плащом прозрачно-белых, прямых, как дождь, волос; с личиком острым, худым и нечеловеческим, с мимикой маленького зверя — ласочки какой-нибудь.Черные глаза, сплошные, без радужки и зрачка.

— Эйрик! Ты заколдован! Это все не на самом деле! — что было сил заорал сын Хенрика, мокрый, как мышь, дрожа от холода и от отчаяния. Крик его разнесся над водой насмешливым отзвуком и канул в утренний туман. Воздух из темно-синего стал голубым. Светало.

— Эйрик, я... не знаю, что я сейчас сделаю. Я...я тебя сейчас убью, если ты не опомнишься. — Айрик встал, с бешено колотящимся сердцем потянул из ножен меч. За эту ночь он узнал много нового, например, что ножнам место у левого бедра. Клинок Эйрика валялся рядом с ним на росной траве — с той минуты, как он предлагал его в выкуп за друга. С той минуты, как отрезал им светлые волосы.

— Ты же человек. Так ты хоть умрешь человеком. — (А потом — себя, пронеслось у него в голове, но эта мысль была как метеор, стремительно канувший во мрак. Он не хотел, более всего на свете боялся убивать.) — Ну же, очнись! Дерись со мной, наконец!

Эйрик поднял голову. Губы его были плотно сомкнуты в линию, светлые брови сведены. В нем боролись два яростных зова, и по лицу пробежала судорога пробуждения. Айрик, зажмурившись, как от боли, быстро подумал: Христос Господин, ох, помоги, помоги мне, помоги — и ударил друга куда-то в плечо, изо всех сил надеясь, что удар не пройдет. Мелькнула быстрая картинка — трава, цветы по пояс, солнечный блеск клинка. Эйрик выбивает у него меч легко, играючи, и улыбается ему в лицо.

Но удар прошел.

Айрик бил неумело и слабо, и поэтому только слегка разрубил другу мышцу на плече. Эйрик дернулся от боли, глаза его снова стали яркими. Он схватился рукой за рану, и кровь побежала из-под его пальцев.

— Ох, Айрик... Что... ты сделал? Зачем?..

— Прости, прости, — Айрик смотрел на пробудившегося со смешанной радостью и болью. Это был Эйрик, тот же, что и прежде, но ему было больно, и он не понимал — за что.

— Я должен был... Чтобы тебя вернуть. Я не хотел, но... прости меня... Вот, смотри! — внезапным порывом искупления он полоснул клинком себя по руке, по сгибу. Боли почти не было, но кровь полила обильно и сразу, пачкая рассеченный рукав рубашки, сапоги, прибрежную длинную траву. Солнечные лучи осияли верхушки дерев, отразились в зеркальном озере, когда Эйрик, ругаясь на чем свет стоит, подскочил к своему безмозглому товарищу, чтобы взглянуть, глубока ли рана.

— Зато я тебя вернул, — прошептал тот, хлопая ресницами, и желание хорошенько дать дураку в нос потеряло последнюю возможность воплотиться на деле.

...Они перевязали друг друга, вернее, Эйрик перевязал себя и Айрика, отодрав длинные полосы от подола своей рубашки. Как выяснилось, тот сам себя поранил куда сильнее, чем товарища, но кровью они оба изрядно запятнали землю и корни высокого раскидистого дерева. Когда они уже развернулись, чтобы уходить, солнце освещало ветви этого каштана с белыми свечками цветов, и Айрик внезапно указал на него с радостным возгласом. Теперь стало видно, что цветы у каштана не вовсе белые, а с красноватыми прожилками, звездообразно расходившимися от сердцевины. Как будто в белых лепестках вены наполнились живой кровью.

— Смотри...Это он от крови покраснел! От нашей...с тобою...

— Я думаю, он такой и был, — с сомнением протянул Эйрик, но лицо его осветила та просветленная задумчивость, что бывает у людей, стоящих на мессе или читающих стихи. Каштан, заалевшийся от их общей крови, был символом, трагичным и сказочным, стражем и свидетелем таинственной связи, даже если весь его символический смысл и был случайным совпадением. Эйрик серьезно посмотрел на товарища.

— Знаешь что... А ведь ты меня спас. Спасибо.

— Ты меня тоже, — так же серьезно ответил Айрик, придерживая больную руку здоровой. — Так что мы в расчете.

Неожиданно глаза нобельского сына тронула улыбка. Потом, медленно разливаясь из глаз по всему лицу, она коснулась и губ и вырвалась наружу радостным смехом.

— Ну, мы и дураки все-таки!.. Принц фэйри... и ... Халльгер Великий!.. Вы посмотрите только на них!.. Принц фэйри, вот оно как!..

* * *

... — Послушай-ка, а что бы ты делал, если бы не я? Ну, у тебя же нет больше лодки. Как бы ты отсюда выбирался?..

— Я сказал одному... слуге, куда я поплыл. Если я не вернусь к полудню, отец поплывет меня искать. Этот островок — самый близкий от нашего дома. Отец успел бы до вечера.

Слово слуга насторожило Айрика, но не настолько, чтобы прервать трапезу. Печальные предположения касательно богатого нобельского сынка оправдывались, но об этом Айрик думать пока не хотел. Это могло встать между ними, встать неодолимой стеной, но пока они еще были двумя равными, товарищами, спасшими друг другу жизнь, соединившимися в сказочном месте, где не властны законы людей. Они сидели бок о бок на перевернутой лодке и дружно уничтожали Айриковы хлебные припасы, подкрепляясь перед водной дорогой. То, что Эйрик возвращался домой, а Айрику вернуться было некуда, пока значения не имело.

С рассветом Внешний Островок перестал быть страшным, оставшись зато потрясающе красивым. Айрик неторопливо жевал хлеб, всей кожей впитывая теплое солнце и теплую дружбу, исходившую от сидящего рядом с ним. Он не хотел будущего. Даже на час вперед он заглядывать не смел.

Если бы до этого дня Айрика, сына Хенрика, спросили, не одинок ли он, он бы удивился вопросу. Что такое одиночество, не ведомо тому, кто никогда не бывал ни с кем вместе. Но теперь, когда он впервые узнал этот теплый огонь, он понял, что без него умрет. Просто замерзнет насмерть. И зная, что это скорее всего случится, бездомный мальчик не хотел отравлять себе раздумьями последние минутки жизни, которые у него оставались.

Эйрик встал, стряхнул с колен хлебные крошки. Айрик покорно встал следом за ним. Они перевернули лодку и дружно столкнули ее на воду; деревянное брюхо громко проскребло по камням, но сами друзья оставались безмолвны. Эйрик сошел в лодку первый и сел на весла; Айрику с его раной оставался руль. Эйрик оттолкнулся веслом, и лодка, дернувшись, закачалась на сверкающей воде. На море было полное безветрие.

— Слушай... — окликнул он товарища, к которому сидел спиной, мерными взмахами погружая весла в колеблющуюся гладь. Айрик откликнулся неопределенным звуком, глядя, как блестят его длинные, слишком длинные для мальчишки волосы, рассыпанные по плечам. На одном плече белела повязка.

— Слушай, Айрик, а ты куда сам-то пойдешь?

— Не знаю, — безразлично отозвался тот, свешивая руку через борт, чтобы коснуться воды.

— А может... пойдем ко мне? Ну, хотя бы на время...Пока не решишь.

Сердце Айрика дернулось и замерло. Он спросил, и голос его был слегка хриплым.

— А к тебе — это... куда?..

— В поместье эарла. Я его сын.

И мир обрушился на Айрика.

— Это потому, что я — принц?.. Да? — Эйрик бросил весла, развернулся и теперь смотрел на товарища прямо, стальным взглядом. Да, настоящий принц, подумал Айрик, отрешенно в своем смятении: вот почему он держится так, как будто он — любимый сын судьбы, и весь мир принадлежит ему. В какой-то степени это ведь так и есть.

— Отвечай же! Айрик! Это потому, что я принц?.. А если бы я был сын простого рыбака, ты бы согласился?..

Айрик не ответил. Нечего ему было сказать, и все тут. Он смотрел на блестящее море и жалел, что он родился на этот прекрасный свет.

— А если бы... — Эйрик переступил через скамью и, не боясь перевернуть лодку, шагнул на корму. — А если бы я был твой брат? Что тогда?..

Сын Хенрика удивленно вскинул глаза, и ответ написался в его недоуменном взгляде.

— Тогда пусть это будет так...если ты хочешь, — шепотом закончил Эйрик и затеребил зубами кровавую повязку на левом плече. Растревоженная греблей, рана опять начала кровоточить, но сейчас это было хорошо. Это было очень хорошо.

Айрик с минуту безучастно смотрел, не в силах понять, что это он делает; потом радость, больше, чем он заслужил за всю свою жизнь, накрыла его приливной волной, и он, улыбаясь, как сумасшедший, рванул тряпицу со сгиба своей руки.

* * *

...Так они побратались кровью, смешав ее над бездной морской, неподалеку от одного из Маленьких Островов, и вот почему принц Эйрик, вводя рыбацкого мальчишку за руку в каминный зал своего отца, сказал просто и радостно, как он делал все на свете:

— Отец, это Айрик, мой кровный брат. Мы встретились на Островке, на котором я все-таки переночевал. Он пока будет жить у нас. Ладно?..

— А потом случилось несчастье... Эйрик заболел, а чем — непонятно. Он лежал в постели, и подниматься ему было все труднее. Доктора — монахи разные — от него просто не отходили, но сказать могли только одно — что это, наверное, злое колдовство. Сглаз, одним словом.

Айрик тоже жутко страдал: в его брате силы таяли прямо на глазах. За какие-то несколько месяцев Эйрик Смелый превратился в собственную тень, и отчасти по его вине... Сам он говорил брату, что каждую ночь ему снится ОНА — девушка в плаще собственных прозрачно-белых волос, с черными глазами без белка и радужки... То она его звала к себе, то целовала, то просто смотрела неотступно и манила рукой... Эйрик хотел сесть в лодку и к ней поплыть, потому что без нее совсем уже не мог, хоть и понимал, что это его погубит... Но христианское его сердце не давало ему этого сделать, так как он отлично знал, что душа дороже жизни, а ушедший к фэйри душу потеряет... Ты ведь знаешь, братик, насчет фэйри — что они почти бессмертны в пределах мира, по крайней мере, весьма долговечны; но вот с душой у них плохо, она настолько соответствует телу, что прирастает к нему и в случае чего умирает вместе с ним... Так что Эйрику того вовсе не хотелось, а уж эарлу, его отцу — и тем более. Поэтому больного принца возили по разным монастырям и святым местам... Явственная попытка монахов христианизировать уже существующую вайкингскую легенду. Мотивы мирового древа, оно же мировая ось, переплетаясь с темой блаженного посмертия в середине мира, в городе Валхелл, у Неиссякаемого Котла, отчетливо принижены и превращены из эпических в сказочные. Мы можем попытаться воссоздать легенду в ее первоначальном варианте, исходя из исторических... — далее текст обрывается, жирно зачеркнутый карандашом. Надпись на полях, рукой неизвестно кого: Все неправда!!! Сам ты Мировая Ось. Может, это просто другой Халльгер или не Халльгер вообще? Вы мне еще скажите, что они язычники были. Зря это все.