Тьма моего сердца

Потом человек лежал, закрыв глаза. Отдыхал. Темные с проседью волосы облепили ему лицо. Пена сохла, пепельной коркой стягивая губы. Больная плоть щедро лучила в ночь напряженный неистовый жар. Я даже видела этот жар — красноватым маревом, ореолом, окутывающим тело. Его дыхание пахло кровью. Человечьей кровью, сладкой, терпкой, пьяной. У меня жгло под языком.

— Темно, — он отдышался и теперь снова смотрел на меня. — Где... эти?

— Ушли.

— А ты?

— А я тебя сторожу. Чтоб не украл никто.

В темных глазах человека дрожало пламя. Он смотрел и смотрел, и я отвела взгляд. Не люблю играть в гляделки, пропасть их побери.

— Я умираю? — спросил человек.

— Да.

— Ты посидишь со мной?

Я не ответила.

Пропасть.

Пропасть.

Поерзала задом по полу, подтянула колени к груди, обняла их. Левое, искусанное, распухло и нудно болело. Болел измочаленный живот. Болела рука. И ухо тоже. Пропасть.

— Подруга, — не унимался человек. — Как звать-то тебя?

— Не твое дело.

— Это... не имя.

— Кайрэ. Кайрэ меня зовут.

— А меня Юго.

— Да знаю я.

— Меня в детстве... обзывали. Юго, Юго, ревет как белуга...

Я фыркнула.

Помолчали.

— А у Юго есть подруга, — пробормотал человек после долгой паузы. — У нее когтей... до черта.

Закрыл глаза и заткнулся, наконец.

Он умер перед рассветом, когда петухи прокричали второй раз. Я, конечно, могла бы его поторопить, да только к этому моменту мне все было едино. Когда он перестал дышать, я натянула одеяло ему на лицо, кое-как поднялась и поковыляла к выходу.

На всплывшее к потолку слабо сияющее пятно я и не взглянула. Еще чего. Сказала только, пнув перевернутую жаровню:

— Пока не рассветет, не вздумай высовываться.

Он не ответил, конечно. Может, и не услышал, а если услышал, то не понял. Впрочем, меня это уже не интересовало. Он сейчас соображает меньше воздушного шарика.

Пропасть.

Все тело затекло и онемело. Ерунда. Теперь я нескоро хоть что-нибудь почувствую.

Буря улеглась, холодный воздух пах снегом и солью. В прорывах туч поблескивали звезды, земля внизу осторожно переводила дыхание. Я летела одна в пустом небе.

Третьих петухов я не услышала, но явственно ощутила перемену в воздухе. Ветер упал, пресекся свободный эфирный поток, будто срезанный ножом. Границы сошлись, беззвучно закрылись двери, оставив после себя только легкую дрожь в тонких слоях. Серединный мир замкнулся словно мыльный пузырь. Где-то за облаками, над краем окоема всходило солнце.

Чувствуя как костенеют крылья, я пошла на посадку. На взгорке топорщился еловый лесочек. Обломком базальта, пущенным из камнемета, я пропахала его насквозь, а за мной ворохом сыпались на землю срезанные ветки. Повезло — я с размаху врезалась в мох и палую хвою. Покатилась было вниз, но застряла растопыренными крыльями в кустах, сикось-накось, лицом вниз. Одно крыло мне удалось сложить, второе уже окаменело и осталось торчать парусом.

Интересно, чем еще одарит меня Господин за то, что я не сумела долететь до своей распроклятой тумбы? Еще семьдесят лет валяния в кустах носом в землю? Где вся радость — наблюдать жизнь муравьев и прочих лесных тараканов.

Ну и ладно. Зато здесь никто не будет лапать меня за голову и говорить глупости.

Ага, а вот и соседка для меня.

В двух шагах от моих кустов, в ямке между камней расположилась маленькая лесная лужица. Края ее были подернуты ледком, но центр уже протаял, и бурая, настоянная на палой хвое вода недружелюбно смотрела на меня.

Рассветный ветер лизнул мне щеку, посыпал спину еловым мусором, потом пощекотал лужице хребет. Темная шкурка поежилась, пошла рябью.

Холодно ей, глупой. Она только что очнулась от смертного сна и не узнавала ничего вокруг.

Ну что ты хмуришься? Привыкай. Эта каменная болванка еще намозолит тебе глаза.

Я шевельнула застывающими губами и, как ни странно, мне удалось выговорить несколько слов. Несколько дурацких слов, навсегда застрявших в памяти.

— Будь здорова, подруга, — сказала я маленькой лесной луже. — Будь здорова.

* * *

(Северный портал, створы ворот, чеканка по меди)

1119 год, Адеста.

Лорд Тиваль Семилуна утер ладонью пот и тяжело опустился на скамью. Трактирщик выглянул из кухни, шикнул на перепуганных подавальщиц и сам вынес для лорда запечатанный кувшин красного "рестаньо" на большом оловянном подносе.

Лорд Тиваль, откинувшись к стене, хмуро смотрел, как трактирщик отковыривает сургуч с горловины. Струя "алой парчи" потекла в бокал. Тиваль Семилуна поморщился — вино неприятно напомнило о только что пролитой крови.

-Промочите горло, милорд рыцарь. После такой работы самое дело холодного красненького хлебнуть.

Трактирщик услужливо пододвинул бокал. Вопреки ожиданиям, "рестаньо" оказался настоящим, нежно-терпким, как и положено, с ярким привкусом гранатов и цедры. Приятный сюрприз. Когда молодой Флавен вернется, надо сказать ему, чтобы позаботился наполнить фляги.

Некоторое время лорд Тиваль наблюдал, как неряшливый работник, орудуя совком для угля, сгребает в ведро щепки, черепки и слипшиеся от крови опилки. Второй работник вышел, унося обломки скамьи. На улице шумели и спорили — там Кайн Волчья Сыть и юный Риго Флавен объяснялись с подоспевшей стражей. Завсегдатаи, брызжа слюной и размахивая руками, пересказывали всем желающим "как мы его".

— Все-таки погорячились вы, господин, — неуверенно проговорил трактирщик. — А-ну, как не он это?

— Он, — отрезал Тиваль и залпом допил вино. — Оттор Ливьен, племянник лорда Горана. Мы, как-никак, соседи были. Я их бледные рожи в любой толпе отличу.

Работник, который собирал опилки, воткнул совок в темную от крови кучу. Махнув рукой в дальний угол, он спросил:

— Хозяин, а с этим что делать-то?

— А это милорду рыцарю решать.

Тиваль Семилуна отставил пустой бокал и взял со стола масляную лампу. В дальнем углу, среди раскиданных брикетов торфа, скорчился оруженосец Ливьена. Мальчишку помяли и отбросили в угол, когда тот сунулся на помощь господину. Видимо, помяли хорошо, раз он до сих пор в себя не пришел.

Лорд Тиваль наклонился, сгреб парнишку за волосы, встряхнул хорошенько и сунул лампу ему в лицо. Оруженосец зажмурился. Зашипел сквозь стиснутые зубы. Из разбитого носа у него текло, правый глаз наливался багрянцем.

— А, очухался, — пробормотал Семилуна, разглядывая перекошенную физиономию, вдобавок измаранную кровью и торфяной пылью. — Нет, это не Ливьен. Это не знаю кто. Темный какой-то...

Лорд Тиваль разжал пальцы и выпрямился, мальчишка мешком костей грохнулся обратно. Тиваль брезгливо вытер ладонь о край плаща.

На крыльце продолжались спор и крики. Если не угомонятся, придется всей толпой идти к лорду Адесты. Рыцарь опять поморщился. Он очень не любил лишний раз гнуть спину, даже перед высокими лордами.

Все дело в трупе. Городская стража не хочет ввязываться в дела нобилей. Заплатить им, что ли?

— А я думал, их всех перебили, — трактирщик взял со стола пустой бокал. Протер его замусоленным фартуком и поставил на поднос, рядом с кувшином.

-Теперь всех.

Лорд Тиваль вернул на место лампу, снова тяжело уселся на скамью.

— Предателя Горана Ливьена вместе с наследником прикончил молодой принц Эйрен еще в Ласковом Лесу. Марель Ливьен погиб на стенах Большого Крыла. Крит и Катин Ливьены казнены в прошлом году, в Катандеране. Ровару Ливьену срубили голову этой весной в Раките. Оставался его сын, Оттор. Он и был последним. Все, — Тиваль Семилуна звонко хлопнул ладонью по столу, и оловянный бокал затанцевал на подносе, — Кончилось гнилое семя. А еще носы задирали — дракониды, мол, древний род. Изменникам одна дорога — в пекло.

— А вы, видать, хорошо их знали, милорд рыцарь?

— Еще бы, — сказал Семилуна. — Еще бы. Соседи, как-никак.

Трактирщик состроил скорбную мину, покивал и попытался было налить вина в только что вытертый бокал. Лорд Тиваль отодвинул его одним пальцем.

-Чистый принеси. А передник свой стирай хоть иногда.

— Хозяин, — снова позвал работник. — Так что с этим-то делать?

Ливьенов оруженосец слабо копошился в углу, пытаясь подняться.

— За ночлег они заплатили, — отозвался трактирщик, направляясь в кухню за чистой посудой. — Пусть лежит, мы ж не звери какие.

* * *

(Притвор, фреска на северной стене)

1128 год, Этарн и Элейр.

Рассказывает Дикон Морено, двадцати двух лет, кастелян форта Снегири.

* * *

Зычный голос Мирна, капитана стражи, я услышал, не успев доехать даже до мостка через ров. Со стены мне приветственно махали Мирновы парни, а сам он разорялся во дворе:

-Господин кастелян вернулся! А ну, шевелитесь, ёк-макарёк, мухи сонные! Тави, гони к чертям этих курей! Райена, вели своим девкам идтить обратно на кухню! Под ноги не лезьте, обормоты, расступись, расступись, вороты открывайти-и-и!!!

Ну что ж, вот я и дома.

Из калитки выскочил Влар, мой помощник. Подлетел, вместо улыбки одарив меня гневным взглядом, и ухватил Голубку под уздцы.

-Как? Почему ты один? Король-Ворон никого тебе не дал? Отправил в одиночку через весь их распроклятый север? Черт, черт, не хрена ж себе...

-Рад тебя видеть, Влар. Как наш раненый?

Спросил — и затаил дыхание.

-Гуля, гуля, — заворковал Влар и похлопал кобылу по морде. — Это ж я, чего ты фыркаешь, бестолковая? Это ж я...

Створки дрогнули, разошлись в стороны, открывая внутренность двора и встречающую меня толпу. Молодежь радостно заорала, те, что постарше, заулыбались. Над гвалтом и ором, словно флажок, полоскался собачий лай. Я помахал им рукой и бросил Влару поводья.

-Ты что, оглох? Анн... как он себя чувствует?

-Оклемался Анн, — сказал Влар, ведя мою взмыленную кобылу к воротам. — Старый лорд лекаря своего присылал, это еще в начале месяца было, едва вы уехали. А лекарь тот шибко ученый, все охал и ахал. Чудеса, говорит, да и только. Впервые, говорит, вижу, чтобы человек с такой дыркой в груди на этом свете задерживался. — Влар посмотрел на меня через плечо и подмигнул. — Выкарабкался Анн. Все время о тебе спрашивал. Мы ж не знали, когда ты вернешься.

Выкарабкался.

Все-таки ты выжил, Анн. Все-таки выжил.

Шум словно откатился назад, я смотрел на подбегающую ко мне Раюшку, смотрел на ее протянутые руки и не слышал, что она говорит.

Я так спешил. Устал как собака. Гнал лошадь. Боялся, что тот же Влар, встретив меня, отведет глаза и скажет: "Дик, сам знаешь, мы сделали что могли."

Не Анн, одернул я себя. Пора привыкать. Анарен Лавенг его имя. Или, эдак по-домашнему, эдак ласково — Энери.

Энери — так пятнадцать лет назад, любя и восхищаясь, называла его вся страна. Энери-Звезда.

Энери-Звезда, принц-изменник. Когда-то лорд Перекрестка, когда-то наследник Верховного короля. Теперь нищий беглец и преступник.

Я слез с лошади, Раюшка кинулась мне на шею, потом ее отодвинул Мирн Макарёк, потом подошел Иен Дерек, мой управляющий.

-Рад тебя видеть... — говорил я, с кем-то крепко обнимаясь, кого-то хлопая по плечам, кому-то пожимая руки. — И тебя, чертяка, тоже. О, идолы, конечно соскучился! Расскажу, расскажу, только не сейчас. Эй, Тави, выводи Голубку... ну сам знаешь... Иен, уймись, все дела потом. Мне надо к Анну, у меня для него известие. Нет, ничего не нужно, ведро горячей воды и чего-нибудь поесть. Потом, все потом. Пропустите меня. Пропустите.

Почти бегом пересек холл, через две ступеньки — по лестнице, на площадке второго этажа остановился. Уставился на черное пятно копоти над факельным кольцом.

Ну и что я ему скажу?

"Я вез тебе сына, Анн, но не довез".

Не Анн. Анарен.

"Я вез тебе сына, Анарен, но..."

Еще раз.

"Знаешь, зачем Король-Ворон забрал меня к себе в Химеру? Он пожелал, чтобы я привез тебе сына. У тебя есть сын, Энери, ему тринадцать лет. Ты не знал? Никто не знал. Знал Король-Ворон, больше никто. Теперь мы с тобой знаем. Я довез его до лорда моего Раделя, и там оставил, потому что мальчик заболел в дороге. Не уследил, прости. Радель присмотрит за ним..."

Внизу послышались голоса, я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и решительно двинулся в сторону комнаты Анна.

То есть, Энери.

И не буду я оправдываться. Да, не уследил. Но, поди уследи за этим дьяволенком...

Постучал ради приличия, и толкнул дверь. Она не запиралась с тех пор, как Анна, залитого кровью, принесли сюда из большого зала. После поединка с Королем-Вороном.

-Дик. Ну, наконец-то.

Не голос — шепот. Шепот и тяжелое хрипловатое дыхание. В комнате сильно пахло какими-то лекарствами, но я помнил медный, режущий ноздри запах крови. Он преследовал меня всю дорогу, туда и обратно, этот запах. Такой навязчивый — как будто до этого я ни разу крови не нюхал.

Анн полулежал на подушках, правая рука поверх одеяла, левой не видно — она накрепко примотана к телу. В распахнутом вороте рубахи виднелись бинты.

-Привет, Анн, — сказал я, — Или как тебя теперь называть?

* * *

Этарн и Элейр — лесистые предгорья, холмы, озера, болота, заваленные галькой склоны, гигантские ледниковые камни, скудная земля, зверье, разбойники, бездорожье — отделяют центральные провинции от Найфрагира. На языке язычников-северян это слово означает "Предел Полуночи".

Подыскивая себе медвежий угол (а у меня были на то причины), я выбрал эту чертову глушь и завяз здесь накрепко. Нанялся в стражу старому лорду Раделю. Через год он отдал мне руины Снегирей — небольшого форта еще найльской постройки, из которого мы с ребятами вышибли очередную гулящую банду. Мои люди поднимали эту землю, строили дома, расчищали дороги, гоняли всякую мразь, коей у нас тут видимо-невидимо.

Да, они простецы, рыбаки и звероловы, все поголовно браконьеры и контрабандисты, и каждое поколение их заново подписывает древний договор с кадакарскими ледяными горцами. Вернее, договор этот устный, но выполняется он куда как строже всех этих на пергаментах писанных, королевской печатью скрепленных.

Я вошел в их братство как нож в масло — то ли повезло, то ли и впрямь оказался таким же, как они. Я сделался изменником и укрывателем задолго до того как встретился с тобой, Энери. Мне вообще не привыкать... изменником быть.

А старый лорд Радель на все закрывал глаза. Хотя, мне иной раз казалось, он все-все знает и понимает. Помалкивает. Кивает. Делай, говорит, Дикени, делай. У тебя получается.

Кто его разберет, старика...

Анна мы привезли аж из Южных Уст, куда ездили продавать пушнину и варенье из северных ягод. Без перекупщиков, сами продавали. Вернее, это мои люди продажей занимались, я-то без дела по городу шлялся. По сторонам глазел. Подарки покупал Раделю и тем моим, что дома остались. Ну и гулял помаленьку, само собой. Ни единого кабака не пропустил. А веселые дома — через раз.

В одном кабаке песню услыхал. Вообще-то в пении-стихоплетстве дока я небольшой, но тут знакомая география послышалась. Песенка-то была не простая, а про рубиловку у Светлой Вельи, где я прямо-таки участвовал от и до. Подсел к певцу, поговорили. Оказалось, совместно мы в этом деле кровушку проливали. Только он с одной стороны, а я с другой. Анном он назвался, а сам был такой тощий, раздерганный, немытый. Волосья седые, морда вся в морщинах, и шрам через бровь, через скулу, аж до самой челюсти. Меч, правда, у него приличный был, и арфа маленькая. А так — ни лошади, ни железа порядочного, ржа трухлявая да обноски. Что за песни подадут, тем и кормится. Три дня я его за собой таскал, а потом к Раделю увез. Нужны мне в лесах наших хорошие вояки, что же добру зазря пропадать?