Милорд потерял кольцо

— Может, ночью? — с сомнением предложил он. — Ночью все голые.

— Не подходит. Когда засыпают, то все время прислушиваются.

— К чему?

Я заерзала на лавке, отводя глаза.

— Ну, не лезет ли чего из-под кровати...

Туга заржал прямо в котел, и его смех, отраженный медными стенками, раскатился по всей кухне.

Я сидела и не знала, что делать — то ли выдрать ему хохолок, то ли разреветься. Тут самое дорогое доверяешь, а он... скотина неблагодарная.

Поэтому я просто встала, одернула юбку и сказала почти ровным голосом:

— Свинья ты свинячья, Туга. Я с тобой больше не дружу.

И пошла, держа спину как копье. Сзади затопотало, он опередил меня и хлопнулся на порог кухни. Раскинул тощие руки и лежит.

— Топчите меня, миледи. Нету мне этого... прощенья. Во веки веков, аминь.

И ухмыляется. Я мстительно занесла ногу, чтобы пнуть его под острые ребра, но тут увидела папу. Он стоял в дальнем конце коридора и смотрел на нас. И лицо у него было такое, что я поставила ногу на место.

— Туга! — андаланским львом рявкнул папа.

Мой братец взлетел с пола как птица. Я ткнула кулаком ему в спину, к которой прилипли крошки и хвостик укропа, и Туга отступил. Я проплыла мимо него, мимо окаменевшего отца, в большой зал. Папин баклажан грозно следил за мной. Когда я уже была в арке под лестницей, отец меня окликнул. Я повернулась.

— Дочь моя, ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил он.

— Пока нет, — ответила я, глядя прямо и честно.

Кольцо еще не нашлось. А сказать про закладные — значит признаться, что я шарила в его столе. Поэтому я кивнула папе, как настоящая леди, и ушла.

* * *

Солнце уже перекатилось через крышу усадьбы, во дворе стало жарко, и гости пошли в дом. На ступеньках у главного входа стоял сэн Бревольд, с сетаром за спиной. Когда с ним поравнялся угрюмый Нолан, старик тронул его за руку.

— Лорд Нолан, будьте добры, проведите меня в сад, к виноградной беседке.

Ага, подумала я. Бревольд всегда просит его проводить, если хочет что-нибудь сказать. Виноградную беседку Старый Сэн может найти быстрее, чем заезжий поводырь. Только Нолан про это не знает.

Я пробежала мимо них, по мощеной дорожке, которая шла вокруг дома, стараясь не наступать на щели между плитками. Сама не знаю, что будет, если наступишь, но почему-то немножко пугаюсь каждый раз, когда оступаюсь.

Завернув за угол, я припустила к беседке. Добежала и спряталась за ней, среди виноградных листьев. Сижу, отдуваюсь. Виноград еще не созрел — на гроздьях висят пока маленькие зеленые пупырышки, а не ягоды. Но я не удержалась, сунула одну в рот, и тут же выплюнула. Кислющая, зараза!

— ...не спешите отчаиваться.

Это сэн Бревольд.

— Легко сказать. Разве можно сравнивать меня и Флавена? Кто я рядом с ним? Третий лишний.

Это Нолан со своими соплями.

— Э-э, не говорите. Вот, наша миледи родом из Альмандина, а там этих Флавенов — пруд пруди. Но почему-то вышла замуж за лорда Вальмера, по тем временам даже не наследника. Эти крашеные господа не любят жениться на обычных девицах, чтоб породу не разбавлять.

Они подошли к беседке. Голос Старого Сэна негромко рокотал прямо у меня над головой.

— А что до третьих лишних... Вы — молодой и здоровый. Поглядите на меня, это я везде лишний, никому не нужный. Держат из милости.

Я едва не выскочила из листьев с криком: "Ты — самый лучший! И очень нужный!", но вовремя удержалась.

— Так что не вздумайте уезжать, — закончил самый лучший Бревольд. — Главное: не опускайте руки и не развешивайте уши.

Нолан смущенно хихикнул и ушел. А Старый Сэн уселся на скамейку в беседке и начал возиться с сетаром.

Я понадеялась, что за дребезжанием струн меня не будет слышно, и осторожно полезла из виноградных зарослей.

— Это ты, Эранана? — окликнул меня рыцарь.

— Ага.

— Подслушивала, егоза?

Ясен пень. Отсюда вообще хорошо подслушивать. Как-то я сидела в зарослях винограда, выискивала уже созревшие ягоды, и подслушала разговор мамы и Ливы. Мама рассказывала, как она рожала Маретту. Я потом неделю ходила, как пришибленная.

— Почему ты сказал, что никому не нужный? — не удержалась я. — Ты всем нужный!

Бревольд хмыкнул так громко, что сетар зазвенел.

— А чтоб мальчишка думал: есть те, кому хуже. Пожалел меня, а не себя.

Не знаю, как Нолан, а я чуть от жалости не лопнула. Вбежала в беседку, прыгнула на шею сэну Бревольду и зашептала в колючую щеку:

— Я выросту, и выйду за тебя замуж!

Он отложил сетар, прижал меня к себе и чмокнул в макушку.

— Дай тебе Бог счастья, малышка. И любящего мужа. Потому что лучше быть слепым, чем нелюбимым.

Я отпустила шею Старого Сэна, устраиваясь у него на коленях поудобней.

— Значит, ты соврал Нолану?

Старый Бревольд улыбнулся, глядя куда-то в зеленые виноградные заросли.

— Любящее сердце — штука хрупкая. Сказать ему горькую правду — все равно, что рубануть мечом. А я — не мастер разбивать сердца.

* * *

До ужина я была занята: играла с сэном Риго, Ливой и Ноланом в "королевскую каману". Дарька сидел рядом, заглядывая попеременно в карточки то мне, то брату.

Я выиграла два раза, хотя и подозревала, что Нолан мне специально подыгрывает. Подлизывается, чтоб я помогла ему получить нашу жа... жаркую розу. За игрой я придумывала, как раздеть старого банкира.

В это время Кресель с дядей сидели в плетеных креслах, которые слуги специально для них поставили под каштаном, и курили. Интересно, дядя Лагаш знает, что здесь все заложено?

Папа суетился, притворяясь, что он — богатый лорд и у него все хорошо. То кликнет Аму, чтоб несла яблочный сидр, то громко спросит у Тина, готовы ли лошади для завтрашней охоты. Вот когда Ама вышла из дома с большим запотевшим кувшином, меня снова осенило. Видно, Боженька смотрел на меня сегодня.

— Доиграй за меня, — велела я Дарьке, пихая ему карточки.

Вскочила и пошла наперерез Аме.

— Я сама, — сказала я, забирая у нее холодный кувшин.

Ама странно посмотрела на меня и кивнула. Догадалась, что ли?

Я направилась к дяде, наполнила его кубок. Дядя Лагаш хрюкал и добродушно ворчал: "Лей — не жалей, племяшка!". Повернувшись к банкиру, я неуклюже покачнулась и, когда он, улыбаясь, поднял свой бокал, вывернула ему на голову полный кувшин ледяного яблочного сидра.

* * *

В кои-то веки я радовалась, извиняясь направо и налево. А когда Ама, причитая, увела мокрого банкира, я ринулась на кухню. Тугу придется простить, а то кто ж пойдет обыскивать одежду Креселя, пока Ама его моет? Старый Сэн не годился — во-первых, слепой, а во-вторых, он лазить по чужим вещам не станет.

На кухне Туги не оказалось. На заднем дворе тоже. Я спросила Тина, который сидел в тени и разбирал упряжь.

— Отлеживается где-нибудь, — пожал плечами здоровяк Тин.

Наверное, у меня было глупое лицо, потому что Тин хмыкнул и пояснил:

— Выдрал я его, по приказу милорда. Так что ваш дружок сидит где-нибудь и зализывает боевые раны.

Тут с кухни высунулся Сур и позвал внука перетаскивать наверх большую бадью.

Я растерянно пометалась по двору, распугивая кур. Конечно, Туга заслуживал хорошего пинка, но никак не порки. Мне одновременно хотелось и поискать его, и пошарить по одежке Креселя.

Наконец я успокоилась и решила, что Туга может и подождать, а вот банкир не будет купаться весь день. И побежала в дом.

* * *

Все как будто сговорились! Сперва меня поймала мама и наказала — велела помогать Аме носить воду для купанья "бедного господина Креселя".

Когда я шла с ведерком, пристал Дарька. Он прыгал вокруг и все твердил: "Ты нарочно, да? Нарочно?". Гм, неужто так заметно? Дарька отстал уже на лестнице — его спугнул сэн Риго, который как раз вышел из комнаты прокурадора. Наверное, сочувствие выражал.

Когда я втащила ведро с водой в гостевую комнату, Кресель, завернувшись в большую простыню, восседал на сундуке. Седоватые волосы, обычно гладко зачесанные за уши, торчали во все стороны липкими клочьями. Одежда лежала рядом, на полу. А пояс из серебряных колец и кошель — на столе, у вазы с белыми розами. Кошель был развязан, из него даже выпало несколько архент. Неужели он вынул кольцо и теперь держит в кулаке? Что же делать?

Посреди комнаты стояла купальная бадья, уже выстеленная полотном. Рядом — скамеечка.

— Простите, господин Кресель, что так вышло, — еще раз извинилась я, вставая на скамейку и выливая воду в бадью.

— Что вы, молодая леди, я все понимаю. Оступились, с кем не бывает.

Я спрыгнула на пол и поставила ведро.

— Тогда давайте пожмем друг другу руки, в знак того, чтобы вы на меня не сердитесь.

Банкир удивился, но послушно протянул ко мне руки. Слишком быстро, чтобы успеть сунуть кольцо в какую-нибудь складку. Я следила. Когда я подняла на него взгляд, то увидела, что Кресель улыбается. Будто все понимает.

Что мне оставалось делать? Пришлось подойти и пожать липкие жабьи лапы. Яблочным сидром от него так и шибало.

Когда я уже собралась выдернуть руки, он вдруг сказал:

— Ваш отец говорил, что намедни потерял кольцо, и вы взялись отыскать пропажу.

А потом подмигнул заговорщицки и прошептал:

— Оно не у меня.

Я чуть подалась вперед.

— А у кого?

— Поцелуйте, миледи, — и скажу.

Меня мигом отнесло к двери. И перед тем, как выбежать в коридор, я крикнула ему в ухмыляющуюся рожу то самое слово, которое папа сказал в кабинете.

* * *

Я убежала в сад, в виноградную беседку. Успокаиваться. Там и нашла Тугу. Мой братец сидел с ногами на скамье, прильнув грудью к мраморному столику, и царапал камешком по столешнице. Рядом лежал пучок молодой морковки. Наверное, Ама принесла. Только мы с ней знаем, как Туга любит морковь.

Братец посмотрел на меня красными глазами и вздохнул. Я не нашлась, что сказать, потому просто села рядом.

Помолчали.

— Я не знала, что папа так рассердится, — наконец выдавила я. — А то сказала бы, что мы играли. Или что сама приказала тебе поваляться на полу...

И слышу по голосу, что блею. Блею, как Нолан над розочкой.

Туга глянул на меня удивленно.

— С чего ты решила, что он меня выпорол за это?

— А за что? — опешила я.

Туга криво усмехнулся.

— За то, что я лазил в его комнате.

Я захлопала глазами.

— А как он узнал?

— Спросил, кто приносил цветы в кабинет. Ну, я и сказал, что я. А потом он спросил, лазил ли я в стол.

Туга замолчал и шмыгнул носом.

— Ну? — не выдержала я.

— Палки гну! Он смотрит — я молчу. Вот и все.

Я опустила голову и принялась разглаживать юбку. Потом спохватилась и вскочила на ноги.

— Я сейчас пойду и скажу ему, что это я лазила в стол!

— Не надо! — почти крикнул Туга.

Посмотрела я на него и поняла, что не надо. Это как с братьями Эспегонами, Роем и Яго, мятежниками. Яго водил солдат, а Рой был хромым и сидел дома. Когда их замок взяли и посадили там наместника, Рой назвался своим братом, и его казнили. А Яго потом прокрался в замок и убил наместника. Вот если б кто-нибудь сказал наместнику, что он не того казнить собирается, Рой был бы дураком, а не героем. А кому ж хочется быть дураком? Вот и Туге, наверное, не хочется.

Поэтому я просто кивнула и села на скамейку. А Туга захрустел морковкой. Тут я и рассказала про яблочный сидр и "оно не у меня". Только про то, что старая жаба у меня поцелуй выпрашивала, не призналась. Сэну Риго бы призналась, и он зарубил бы Креселя.

И вдруг я посмотрела на все это с другой стороны. У меня впервые добивались поцелуя! Да я почти невеста! А что, мне уже одиннадцать. Я поправила косы и заулыбалась.

Туга отгрыз хвостик морковки и сплюнул его под скамейку.

— Что улыбаешься? Догадалась, да?

Ну вечно он так! Помечтать не дает.

— Что?

— Ну, кольцо у него было.

Как холодной водой окатил.

— Почему было?

— Потому что он понял, что ты ищешь. А если б он кольца в руках не держал, то стал бы удивляться и оправдываться.

Я неуверенно кивнула. Сунула пальцы в рот, постучала по зубам. Было — да сплыло. А куда? Может, перстень забрала Ама? Вряд ли. Кресель, сказал, что знает у кого кольцо. Но не сам же он его отдал... Или сам?

— Знаю! — подпрыгнула я на скамейке. — Оно у Флавена!

— У сэна Риго? — невнятно буркнул Туга, жуя морковку. — Почему?

— Когда я несла воду Креселю, от него вышел сэн Риго. Наверное, он тоже догадался и забрал кольцо у этой жабы.

Туга пожал плечами. Я не выдержала и, размахивая руками, начала рассказывать, как сэн Риго расправляется с пиратами. Что он смелый и умный, а еще хитрый.

— Ладно, — перебил он меня наконец. — Тогда сэн Риго отдаст кольцо милорду, и все успокоятся.

Я нахмурилась. Нет, хорошо, конечно, что кольцо не уплыло в жабий карман. Но, выходит, его нашла не я.

Сразу стало грустно и скучно. Туга доел свою морковку, и мы пошли к дому.

* * *

Солнце еще не село, но в саду уже было сумрачно, и вовсю пахли фиалки. Мама очень любит фиалки. Она их привезла из Альмандина, когда вышла замуж за папу и переехала с ним в Ютт. У нас в городском доме стоял деревянный ящичек с розовыми и лиловыми фиалками. Я хоть маленькая была, а помню, как "ходила" пальцами между цветками и представляла, что это принцесса Летта гуляет по волшебному саду.

Во дворе мы первым делом наткнулись на папу с Креселем. Банкир уже переоделся, даже кожаный кошель сменил на другой, бархатный. Увидев нас, папа нахмурился. Я тоже на него посмотрела.

— Эрнана, не хочешь еще раз извиниться перед господином Креселем? — спросил отец.

— Нет, — нагло отрезала я. — И он знает, почему.

У папы брови поползли на лоб. А Кресель ехидно улыбнулся и сказал:

— Милорд, мы пожали с вашей дочерью руки в знак примирения. Не стоит больше попрекать юную леди.

Папа фыркнул.

— Кстати, — добавила жаба, — я давно приглядываюсь вон к тому мальчику. Кажется, его зовут Туга? Сколько ему лет?

Я так и застыла. Туга ничего не слышал, он успел поклониться и отойти к дому.

— Тринадцать, — сказал папа, заинтересованно склоняя голову.

— Кажется, он паренек смышленый, — продолжил Кресель, глядя на меня. — Был бы рад взять его в услужение. Со временем обучил бы грамоте и банковскому делу... Мне так не хватает помощника. Конечно, я бы возместил вам потерю слуги.

— Хотите купить?

Кресель завел глаза под лоб.

— Что вы, рабство запрещено королевским указом. Я имел в виду материальное возмещение....

— И сколько вы за него дадите? Мальчишка и правда шустрый. Гм, даже слишком.

Кресель опять улыбнулся мне и сказал:

— Это я уже понял.

Повернулся к отцу и жестом показал в сторону беседки.

— Может быть, обсудим цену?

Но папа глянул на меня, буркнул: "Я подумаю", и пошел в дом. Мне не хотелось оставаться наедине с этой гадиной, но на отца смотреть тоже не хотелось. "Продаст! — бесилась я. — Все готов продать этой жабе — Ливу, Тугу... Сам-то ни на что не годный, и никому не нужный. Все только портит!".