Рассвет в ночи

Как ни странно, но та девочка с томиком Лорки даже и не собиралась никуда убегать, наоборот — она закрыла книжку и со счастливой улыбкой воззрилась в хмурые небеса, обильно орошающие её холодными струями. В немом оцепенении Он следил за тем, как крупные капли разбиваются о подставленные дождю ладони и лицо, а потом раскрыл зонт-трость, что всё это время лежал рядом на скамье, поднялся со своего места, сделал несколько шагов и опустился на скамью подле любительницы Лорки. А та всё сидела, зажмурившись, и не понимала, кажется, что дождевые капли больше не могут до неё добраться, ибо разбиваются о черный купол укрывающего её зонта.

─ Под таким ливнем в один миг до нитки вымокните, дама!

Насмешливые слова Его совпали с оглушительным раскатом грома, потому непонятно было, от чего именно как ужаленная подскочила эта девочка, и почему такой ужас обнаружился вдруг в её невероятного цвета глазах. "А ведь у Жанны таких нет...", — почему-то подумалось Ему.

Глава 8.

В плену Ее страха

Гроза грянула резко, хотя собиралась долго — с самого раннего утра, недовольно ворча и изредка сверкая миниатюрными молниями, прячущимися в объятиях туч. На желтоватые страницы Ее любимой, зачитанной до дыр книги, закапали тяжелые капли, стирая и смазывая буквы, превращая гладкую твердую бумагу в мягкую сморщенную субстанцию. Она мигом захлопнула книжку, оборвав чтение, с легкой полуулыбкой шепча последние прочитанные строчки:

─ Эта почва сырая пахнет руслом покоя, сердце мне затопляя нездешней тоскою...

По щекам заскользили резкие, но ласковые слезы неба, Она еле сдержалась от торжествующей пьянящей улыбки — во весь рот, до ушей! — доставая эту улыбку из самых сокровенных уголков души... Книга была быстренько спрятана в мокрую сумку, лицо и руки подставлены под дождь. Небо бушевало, ветер танцевал по вмиг опустевшим скамейкам... Впрочем, сейчас Ей было все равно, кто есть, а кого нету! Ведь это Ее парк, Ее родной любимый парк, в котором гремит так обожаемая Ею гроза!

Эту Ее любовь к бушующей стихии не понимал никто... Тихая, можно даже сказать пугливая Мышка нисколько не пугалась громовых раскатов и ярых всполохов, мало того, — она бежала навстречу буре! В эти... Пожалуй, только в эти моменты Она напоминала тонкого, хрупкого, но такого отчаянно храброго — или глупого? — ребенка, который, не задумываясь над опасностью, бежит навстречу ей...

В это время парк вновь преобразился. Из благообразного места прогулок степенных дам с детьми и отдыхающих бизнесменов, он снова стал Ее волшебным лесом, деревья раскинули свои ветви— руки, вливая свои голоса в прекрасный хор природы, в яростно-страстные завывания ветра, в мощный монотонный гром...

─ На немом окоеме рвутся плотные тучи.

Кто-то капли вонзает в дремотную заводь,

Кругло-светлые жемчуги всплесков бросает.

Огоньки, чья наивность в дрожи вод угасает.

Грусть мою потрясает грусть вечернего сада.

Однозвучная нежность переполнила воздух.

Неужели, Господь, мои муки исчезнут,

Как сейчас исчезает хрупкий лиственный отзвук?

Это звездное эхо, что хранится в предсердье,

Станет светом, который мне поможет разбиться.

И душа пробудится в чистом виде — от смерти?

И все, что в мыслях творится, — в темноте растворится?

Ее тонкие губы, шепчущие стих, как молитву, целовал ливень... Может, это длилось всего пару минут, но Ей казалось, что пролетают годы, века, тысячелетия, а Она сидит, вокруг Нее верный парк, и некому и незачем Ей мешать... Она даже не сразу заметила, что Ее пальцы больше не ловят дождь, а по оголенным плечам не сбегают щекочущие капли... Но, даже заметив это, Она еще пару секунд продолжала жмуриться и улыбаться — так не хотелось ей расставаться с этими ощущениями. Все прервал голос — ничем не примечательный, хоть и приятный. Чуть глуховатый баритон прорезал насмешливой интонацией и преувеличено-вежливыми словами грозовую симфонию. Испортил? Нет, Она не могла так сказать... Разрушил? Нет, скорее добавил еще больше магии в этот и так волшебный день. Ничем не примечательный, кстати, кроме... кроме...

Она распахнула глаза, заранее зная, что ничего хорошего не увидит, и провалилась в черные омуты чужих знакомо-незнакомых глаз. Схватив ртом воздух, как вытащенная из воды наивная рыбешка, Она с трудом оторвала загипнотизированный взгляд от сидящего рядом мужчины и перевела дух. Когда дух оказался переведен, успокоен и положен на место, Она подскочила, судорожно хватая сумку со скамьи, и, краснея от осознания того, что платье на Ней совершеннейшим образом промокло, и теперь... Теперь... Сглотнув, Она предпочла не задумываться над тем, что за "теперь" и, храбро глянув в глаза явно удивленного таким поворотом событий мужчины — "А чего он ждал!?" — возопил смущенный и растерянный внутренний голосок, — пробормотала что-то вроде:

─ Не стоило беспокоиться... Со мной все прекрасно.

И сбежала. Постыдно и позорно убралась с поля боя под проливным дождем, держа спину как можно ровнее, а голову — как можно выше. В разуме все смешалось, но к Ее смущению, над всеми чувствами брало верх любопытство! Проклятущее любопытство, которое задумчиво тянуло: "Что ему понадобилось?.. Зачем он подошел?". А завершала все это до ужаса жуткая мысль: "И зачем ты ушла, трусливая дурочка?.." Не выдержав такого напряжения, Она зло тряхнула мокрыми и оттого еще более черными волосами, что хищными кольцами обвивали худую бледную шейку, и фыркнула. Что-то в последние дни все идет не так... Ох, скорей бы прийти домой и сесть за понятные, привычные учебники!

Она пробегала по лужам, спотыкалась о бордюры, обходила бегущих прохожих, и вслед Ей несся издевательский голосок, взявшийся неизвестно откуда... И самое кошмарное было то, что он говорил... А он смеялся, шептал, и улыбался... О! Он несомненно улыбался!

─ Красная Шапочка, по дороге идя...

Сказки кончились, я растерялся над бездной,

над потоком любви — муть какая-то в звездах.

Неужели, Господь, мои муки исчезнут,

как сейчас исчезает хрупкий лиственный отзвук?

Снова льет.

Ветер призраки гонит вперед.

И она пугалась этих слов. Пугалась... И вновь хотела их слышать.

Глава 9.

Он и Его кошка

Не таким-то простым делом оказалось найти мелодию, ориентируясь лишь на пару нот, что успели долететь до Него из наушников той девчонки с томиком Лорки, ну той, из парка, той самой, которую Он пытался уберечь от дождя. Но Ему это удалось! Не впервой всё же. Лучше всего в такой ситуации сесть за пианино, — а оно у тех несчастных людей, в чье музыкальное образование мамочки вкладывают всю душу и почти все деньги, разумеется, присутствует, — и попытаться проиграть услышанные ноты. Если мелодия знакомая, то пальцы быстро припомнят, на какие клавиши следует жать, чтобы превратить где-то подслушанный отрывок в знакомое произведение. Так Он и сделал — смёл с крышки пианино рабочую макулатуру, смиренно подождал, пока кошка, окрещенная Им Усатой, удобненько пристроится на хозяйских коленях, и стал наигрывать, мягко перебирая клавиши. Пришлось побиться где-то с час, прежде чем давно не утруждаемые таким делом пальцы угадали в нескольких нотах вступление к "Лесным сценам" Шумана. Надо же! Хотя, что еще Он ожидал услышать из наушников человека, зачитывающегося стихами Лорки, — Раммштайн?

Порывшись на полках необъятного шкафа, служащего приютом не только книгам, но и аудио— и видеодискам, Он отыскал-таки сборник Шумана и, вставив его в музыкальный центр, нажал кнопку воспроизведения и уселся на полу. Усатая, к тому времени успевшая задремать на верхней полке пианино, встрепенулась, повела ушами и с недоумевающий "Мяяя!" перебралась поближе к хозяину — на диван, прислонившись спиной к которому, тот сидел. Воспроизведение началось с "Одиноких цветов", мелодика которых как нельзя лучше сочеталась с обеда льющим за окном дождем. Гроза уже отгремела, ветер поутих, а вот серые капли все сыпались и сыпались с изможденного неба, весь день копившего в себе студеную влагу. Стуча попрыгунчиком о стену над плазменной панелью, Он слушал фортепьянные переливы Шуманских "Лесных сцен" и наблюдал, с какой горечью и злостью хлещет за окнами весенний ливень.

А что, если всё не так страшно, как ему представляется? Вдруг не так уж и зазорно быть владельцем потасканной иномарки и жить в тридцати квадратных метрах, в которые компактно вписаны две комнаты, раздельный санузел и кухня? Когда-то Он мечтал так жить... И гулять в грозу без зонта...

Попрыгунчик набирал скорость. Как-то боязливо поблескивала уголком висящая на стене "плазма". Ну ей-то бояться было нечего — что-что, а вот так выверено стучать мячиком рука у Него была набита. Это вам не классическое произведение по двум нотам узнать! В швыряниях и бросаниях Он поднаторел... За столько-то лет игры на бирже!

Нежные переливы Шумана быстро надоели, а потому были заменены на тот самый Раммштайн. Врубив колонки на полную, Он распахнул окна и выпустил гитарный скрежет "Sonne" в промозглый весенний вечер. Пока редкие прохожие в раздражении и любопытстве поднимали глаза к окнам Его квартиры, Он, набрав в раковину холодной воды, хорошенько охладил в ней разгоряченную голову, вынырнул и посмотрел на свое мокрое лицо в зеркало.

Вода, набравшаяся в каштановые волосы, сейчас потемневшие до черноты, тонкими струйками стекала по впалым щекам на подбородок, капала с тонкого носа и мелкими капельками блестела на слегка заостренных скулах. Лицо от этого странным образом преобразилось — утратило былую холодность, резкие черты его разгладились, даже прямой росчерк тонкогубого рта смягчился, преломляясь в некоторое подобие улыбки. Только глаза остались прежними — двумя антрацитово-черными хрусталинами блестели они из глубоких впадин на худощавом лице. Однажды в разговоре со знакомой Жанна сказала, что Его внешность нельзя назвать привлекательной именно из-за этих страшных глаз, черных до такой степени, что в них невозможно было различить зрачки. Он не относился к мужчинам, которым хоть раз в жизни в голову закрадывалась мысль о собственной красоте. Даже в юношестве Его не посещали такие раздумья. Но жизнь, щедро преподносящая Ему внимание женщин на блюдечке с золотой каемочкой, и тогда и поныне настаивала на Его, если не привлекательности, то притягательности уж точно.

С какой-то радости вспомнилось лицо той девочки из парка, так же точно залитое водой. Он утопил голову в махровом полотенце, промокнул лицо и волосы, вернулся в гостиную и в списке воспроизведения выбрал "Amour".

А она красивая... Та странная, влюбленная в дождь и Лорку девчонка... Если подумать, то намного красивее Жанны. Нет, ну фигура, конечно, и близко не стояла — кожа да кости в самом-то деле! Но вот вьющиеся крупными кольцами волосы, изящная шея, милое личико и... глаза. Широкого разреза глаза, глубокие и чистые, цвета грозового неба. И глазам этим очень шел страх, безумно шел! Подходил так, словно в этих бездонных серых омутах и зародился когда-то в самом начале времен. Сперва Он не сообразил, что именно заставило Его пересесть к ней на скамью, укрывая от дождя, но в то мгновение, когда глаза её распахнулись в безмолвном ужасе и отразили полыхнувшую в низком небе молнию, всё встало на свои места и открылось пред Ним, словно книжка. Девочка эта была прирожденной жертвой, как Он был прирожденным хищником. Таких, как она, одно удовольствие травить и загонять, что наверняка проделывают её сокурсники. Как истинный охотник, Он просто не смог противостоять врожденному инстинкту, потому и оказался на её скамье. Был бы Он помладше и поглупее, и девчонке той не удалось бы так скоро уйти — уж Он-то бы измыслил способ напугать её еще сильнее и поглумился бы всласть. Но времена безрассудной молодости давно канули в Лету. Теперь охотничий инстинкт легко сдавался на милость усталости и лени. Ему было неинтересно вести охоту на девиц. Ныне Он предпочитал других жертв и более значимые трофеи, и губил жизни не за ночи сумбурной любви, а за большие деньги.

Из колонок звучала "Angel", Усатая спала на ворохе бумаг возле ноутбука, дождь поливал подоконники распахнутых окон, отяжелевший от влаги тюль грузной плетью свисал с карниза. Он весь был в работе, производил нехитрые расчеты на калькуляторе, заносил цифры в соответствующие графы электронных таблиц. Он выследил очередную "жертву" и теперь изготавливался к прыжку, а потому в голове Его не было места ни каким-то там девчонками, ни грозе, ни совести. Каучуковый попрыгунчик за полнейшей ненадобностью валялся в углу просторной комнаты.

Глава 10.

Ее вечернее одиночество

Однажды... Однажды все так резко меняет свой курс, что мы не успеваем, теряемся, останавливаемся, выпадаем из реальности и пытаемся понять, что же все таки случилось? И почему?

Она пока не думала над этим. Ведь у Нее собственно ничего и не случилось. У Нее все еще только случалось. Вытирая влажные волосы махровым красным полотенцем, Она, не прерываясь ни на что, размышляла над тем, что происходило с Ней. Ее темно-серые глаза сверкали, дыхание было горячим, а губы то изгибались в неуверенной улыбке, то собирались в одну узкую полоску. Пожалуй, сейчас Ее нельзя было назвать красивой, но какой же трогательной Она была! Как бывает трогательным птенец, учащийся летать, как бывает трогательным ребенок, делающий первый шаг... Как бывает трогательной девушка, когда происходящее в Ее жизни резко выбивается из привычной, скучной и надоевшей колеи. Разве могла Она подумать, что вместо привычной унылой и непривлекательной серой мыши в зеркале отразится милая девушка с нежным румянцем на щеках и странными переливающимися искрами в глазах?

─ Я на себя не похожа...

А вот голос подвел, да... Не привык он звучать так громко, самоуверенно, резко... Сорвался, завис в воздухе, разбился об отражение Ее лица и стек в умывальник. Вздохнув, Она еще раз с трудом расчесала непослушные кудри и вышла из ванной, закутавшись в теплый безразмерный халат цвета опавших листьев. Легко покружившись по небольшой комнатке, пропахшей озоном из-за столь бесшабашно открытого во время грозы окна, Она приземлилась на маленький диванчик и поджала под себя ноги. Постучала костяшками пальцев по губам. Улыбнулась. Зажмурившись, представила еще раз.

Гроза... Подставленные ливню ладони... Ликующее торжество... Черный зонтик, раскрытый над нею... Насмешливый голос... Черные, как омуты глаза, идеально уложенные, но чуть встрепанные дерзким ветром волосы... Ее страх и позорное бегство.

Говорят, что хищники умеют гипнотизировать свою жертву. Говорят, что жертва сама идет к ним в пасть, не в силах отвести завороженного взгляда. Пожалуй, сейчас Она напоминала себе такую же послушную жертву. Мышку, идущую в пасть к коту... Нет! Тонкие губы вновь самопроизвольно изогнулись в улыбке. Она не пошла к нему в пасть! Она сбежала, оставила его ни с чем, и пусть ему скорее всего все равно, но ведь главное не это. Главное то, что она сумела сбежать, отвести взгляд, произнести слово и гордо уйти, не сомневаясь и... Но почему Ей от этого не легче? Где же облегчение, которое Она должна испытывать? Сколько раз в своей жизни Она успешно бежала от проблем... Бежала от ситуаций, которые не находились под Ее контролем, которые повергали Ее в трепет, и которых Она боялась больше всего... Почему же сейчас, с блеском улизнув от них, Она ощущает горькое разочарование?.. И оттого, что ушла, и оттого, что проблемы с криком: "Ты куда, идиотка?!" не погнались следом...