Девочки, стоящие сзади, с интересом прислушивались, к жаркому диалогу, между продавщицей, загоревшей почти до черноты, теткой, и, покупательницей, чем-то ужасно напоминающей мадам Грицацуеву:

— Люды! Гляньтэ на нэйи! Та вона ж нас прямо грабуе!

— Йды и сама ловы, якщо ты така грамотна! То настояща красна рыба! Вялена! Тому така дорога!

— Та, тю на вас! Хто ж у вас такэ дорогэ купэ?

Рядом, совсем молоденькая, но полная решимости девочка, отгоняла бомжеватого мужика, неопределённого возраста от своего прилавка:

— Йдить вжэ дядьку, нэ триться тут, бо так вдарю, шо мало нэ покажэться. И нэ пробуйтэ ничого! Нэ хватайтэ я сказала!

Они прошли рыбные ряды и вошли в молочные. В самом начале его, за прилавком, стояла огромная бабища, подпоясанная шалью. Ее глаза, смотрели на них с такой любовью, что, казалось, она, лишь увидев их, сразу влюбилась, и тает от счастья, что они подошли до нее:

— Смэтана, свижа смэтана! Пробуйтэ! Смачна! И мэд прямо с улика! Сьогодни ночью качала! Пробуйтэ!

По ее виду, было абсолютно ясно, что сметана у нее самая свежая на рынке, а мед, без всяких сомнений, тоже самый лучший.

Через два часа, не чувствуя под собой ног и еле волоча за собой сумки, они, наконец-то, вернулись к своей машине. Яся, была просто поражена умением дяди Вадима торговаться, поэтому, уже у машины, удивленно посмотрела на него и вдруг ехидно спросила:

— А коммунисту не стыдно торговаться?

— Коммунист должен уметь все. В том числе и торговаться. Особенно с классовыми врагами. Да и марксизм не догма, а руководство к действию, — весело ответил дядя Вадим, и подмигнул ей. — Все, на неделю нам продуктов за глаза хватит. А свежую рыбу мы у рыбаков купим. Они браконьерствуют тут. Никак пока не удается с ними сладить. Поэтому, пока приходится с ними сотрудничать. Ну, что девчонки, сейчас идем в кафешку обедать. Там я вас угощу местным наполеоном, он тут особенный. Потом заедем в хозяйственный магазин, потом квасу наберем из бочки, по мороженому и нах остен, то есть вперед. Такой у нас ближайший план действий.

Волга устало проехала по узкой улице мимо квадратного бетонного здания, без крыши, и запетляла мимо прилепившихся, друг к другу, домиков явно сельского вида.

— А что это? — развернулась к зданию Тома.

— Это летний кинотеатр, — ответил дядя Вадим. Киносеансы — понедельник -четверг, в пятницу же, субботу и воскресенье — танцы.

— Здорово, — сказала Яся, — значит, вечером у нас будет культурная программа!

— Никакой культурной программы у вас не будет — твердо возразил дядя Вадим, — я обещал твоим маме и папе, что в девять вечера вы будет уже дома. И, ни ногой на улицу. Телевизор — вот ваша культурная программа.

И добавил, как-бы даже оправдываясь:

— Там ведь сеансы только в одиннадцать начинаются. А я просто обязан выполнять взятые на себя обязательства. Вы же знаете, слово коммуниста нерушимо, иначе, что это за слово? Танцы начинаются раньше, но на танцы вам тоже еще рано. Тут такие встречаются! Лучше вам держаться от них подальше.

— Опять в рабство попали, — проскулила Тома. — Дядь Вадь, ну мы же взрослые уже! Как можно над нами так измываться?!

— У вас сейчас переходной возраст. Самый опасный возраст, — твердо ответил дядя Вадим, останавливаясь у предпоследнего дома в конце улицы. — Так считают ваши родители, так считаю и я. Вас нельзя сейчас оставлять без присмотра. Пока что вы сами себе не хозяйки. Гормоны и все такое прочее. Поэтому слушаться меня неукоснительно! Все закрыли тему! А сейчас я вас познакомлю с бабой Маней. Она у нас будет убирать и готовить обеды, пока мы будем тут жить.

Во дворе сушились сети. В глаза сразу бросились связки бычков и тараньки, которые весело крутил ветер, безуспешно пытаясь оторвать от качающейся веревки, к которой они были привязаны. От двери хаты, косолапо переваливаясь и с трудом переставляя свои непропорционально толстые ноги, уже шла тучная старуха преклонных лет. Ее, на удивление молодые глаза, юрко обшарили девочек с ног до головы, все замечая и, казалось, залезая даже им под платье. Осмотрев их, она с удивлением и осуждением повернулась к дяде Вадиму.

— Это моя племянница и ее подруга, — уловив во взгляде старухи осуждение, поспешил сказать тот. — Планы поменялись, готовить надо будет на меня и на них. Я доплачу.

— Мне что на двоих готовить, что на троих, — пожала плечами старуха, — разницы никакой. Были бы продукты да деньги плочены.

— Рано мы вряд ли будем вставать, поэтому уборку лучше совместить с приготовлением обеда. А с завтраками мы уж как-то сами разберемся. Сегодня мы уже пообедали в городе, так что жду вас завтра.

Баба Маня теперь уже внимательно осмотрела Вадима и вдруг спросила:

— А что это ты такой бледный? Испарина вон. И чего руку к животу прижимаешь?

Тут и Тома вспомнила, что во время их похода на рынок, дядя постоянно гладил себя по животу и морщился.

— Да съел что-то несвежее, живот вот и разболелся. Ничего, пройдет.

— Э, нет, — возразила ему баба Маня, — зря, что ли я пятьдесят лет в хирургии медсестрой работала. Нашего клиента я издали вижу. Вот тут болит? — он вдруг протянула руку и ткнула пальцем Вадиму в живот.

Тот ойкнул и отпрянул.

— Значит так, — сказала баба Маня, — отвозишь девчонок, а я вызываю скорую.

Баба Маня развернулась, не обращая внимания на протестующий возглас Вадима "да я сам, если надо будет", и уткой пошла к хате.

Из хаты, спустя минуту, выскочила небольшая девчушка, вся загоревшая до состояния черноты, вскочила на велосипед и помчалась, навалившись на руль и не опускаясь на сидение, куда-то в сторону кинотеатра.

Машина, пренебрежительно фыркнув на хату, выехала опять на дорогу и устремилась к роще, виднеющейся вдали.

— У вас что, действительно сильно болит? — встревожено спросила Яся.

— Да ерунда все, съел что-то несвежее. Пройдет. А Баба Маня известная паникерша, вечно что-нибудь напридумывает.

— А там, что больше никого нет? Только ваш домик? — сменила тему Яся, продолжая, тем не менее, испуганно поглядывать на дядю Вадима.

— Нет, там и другие живут. Просто дома стоят отдельно друг от друга. Мой просто первый, — не стал вдаваться в подробности дядя Вадим.

Волга обогнула небольшую рощицу и въехала на открывшуюся за ней большую поляну, плавно переходящую в пляж. Посреди полу обхваченной деревьями поляны, огороженный высоким кирпичным забором, стоял, как будто сошедший с картинки модного журнала, аккуратный двухэтажный кирпичный дом, с широкими балконными дверями и террасой на втором этаже. Сквозь прутья ворот во дворе виднелась клумба, ярко пылающая розами самых разных цветов и оттенков.

— Нифига себе домик, — пораженно выдохнула Яся, — шоб я так жила. Хорошо у нас коммунисты живут!

— Мало у кого такой есть, — смутился дядя Вадим. А мне просто повезло, подвернулся шанс и я его не упустил. Теперь буду расплачиваться с долгами много лет. Все, хватит болтать. Сумки в руки и на кухню. Их нужно разобрать и разложить по холодильникам. Один на кухне, а второй в кладовке. Марш!

Девушки уже почти разложили продукты по холодильникам, когда возле палисадника затормозила большая белая машина с красным крестом.

— Вот жеж, — досадливо сплюнул Вадим, — вызвала все-таки.

Из нее неторопливо вылез тучный врач, чем то неуловимо похожий на бабу Маню. За ним, но уже не с переднего сидения, а изнутри, еще более неторопливо вылезла сама баба Маня.

— Где у нас тут больной? — спросил врач у подскочившей к воротам Томы.

— Тут он, проходите!

— Ну, какой я больной... — начал было Вадим, но был остановлен жестом врача.

— Вы, вместо того, чтобы болтать, лучше снимите рубашку и ложитесь вон на диван...

— Ну что же, — сказал врач, складывая стетоскоп в сумку после осмотра, — все ясно. Классическая картина аппендицита. Надеюсь, он еще не гнойный, но надо спешить. Больной, дойти до машины сможете? Сможете? Ну, тогда пойдемте.

— Нет, уезжать надо прямо сейчас, и не просите, — врач сразу же отмел наметившиеся возражения Вадима.

Уже залезая в машину, ошарашенный Вадим, достал из бумажника деньги, передал бабе Мане и просительно сказал:

— Присмотрите за девочками, пожалуйста. Живите прямо у меня, я доплачу сколько нужно. Хорошо?

Та, не отвечая, просто кивнула в ответ.

— А вы, слушайтесь бабу Маню как меня, — теперь он обратился уже к девочкам. — Не подведите меня, пожалуйста.

Замершие девочки проводили взглядом отъезжающую скорую помощь.

Баба Маня, тяжело шаркая ногами, подошла к впавшим в ступор девочкам:

— Пойдемте, нечего тут больше выглядывать.

Они зашли на кухню. Баба Маня обошла всю кухню, пооткрывала кастрюли, брезгливо принюхиваясь к их содержимому, осмотрела содержимое холодильников, и, лишь потом обратила свой взор на притихших девчонок.

— Ну вот, что я скажу вам девоньки, — баба Маня, кряхтя, повернулась от одной к другой и тяжело присела на табуретку. — Я не понимаю, зачем нужно присматривать за двумя такими дылдами как вы. У меня и дети, и внуки, с пяти лет, сами целый день на море шастают. И ничего, не утонул пока никто, слава богу. Присматривать же за вашей девичьей честью... Знаете, как говорится, сучка не захочет, кобель не вскочит.

— Сидеть! — громко осадила она, пытающуюся вскочить возмущенную Тому, — я не договорила еще. Так вот, нянькой я рядом с вами сидеть не собираюсь. У меня огород, у меня скотина, у меня своих дел полон рот, да и артрит у меня, будь он неладен, пожалели бы бабку. Накормить — приготовлю, убраться — внучку пришлю, а надзирать над вами, увольте. Вот деньги на расходы. А вы достаточно взрослые чтобы присмотреть за собой сами.

Она отделила несколько купюр от переданных ей Вадимом денег и положила их на кухонный стол. А потом хитро взглянула на них и добавила, казалось даже заискивающе:

— И давайте пусть это будет наша маленькая тайна. Ни к чему с вашим дядей об этом делиться. Будем считать, что вы выполняете мою работу по надзору над самими собой. И получаете за эту невыносимо тяжелую работу эту заслуженную оплату, — она неожиданно гулко захохотала, демонстрируя широкий темный провал в верхнем ряде зубов.

-Мы согласны! — вскочила на ноги Тома, быстро сметая, лежащие на столе купюры, себе в карман. — И, спасибо вам! — она неожиданно подскочила к бабе Мане и поцеловала ее в щеку.

Тот же день. Там же. Вечер.

Наконец-то пытка кухней кончилась. Баба Маня не стала откладывать процесс приготовления еды на завтра, мотивируя это тем, что ей тяжело ходить туда — сюда. К удивлению девчонок они не были отстранены от приготовления еды, а, наоборот, привлечены самым плотным образом. Причем слезы от резания лука, не явились основанием для освобождения от кухонной повинности, а вызвали лишь новые и удивительно обидные замечания бабы Мани об их способностях и умениях. Вернее неумениях. Картошка была почищена, толщиной оставшейся от нее кожуры им беспощадно ткнули в нос. Баба Маня не отпустила их, и когда варился борщ, подробно объясняя последовательность добавления и особенности приготовления ингредиентов. Замешивать тесто им тоже пришлось самим. Также как и прокручивать в машинке фарш, до боли прикусив губы от усилий и добавляя в него сухари, при этом судорожно отдергивая, не желающие стать добавкой в фарш, пальцы.

Наконец-то борщ был сварен и только доходил в казанке, а умопомрачительный запах уже наполнил не только всю кухню, но и просочился даже на веранду. В центре стола нетерпеливо дожидалась своей участи головка чеснока. Вареники, и с вишней, и с картошкой, томились в котелках, заботливо укрытые полотенцем. Рядом с ними, в другой кастрюльке, остывали, перед тем как быть помещенными в холодильник, паровые котлеты. За котлетами золотились манящей коркой пирожки с картошкой и капустой. Жареная картошка была заботливо укрыта в сковороде не только крышкой, но и полотенцем. В холодильнике ждала своей участи банка со сметаной, в ней твердо и непоколебимо торчала забытая ложка. Рядом с ней охлаждался, бочковый, но от этого не менее вкусный квас.

А девчонки, наконец-то отпущенные бабой Маней, с визгом понеслись к морю.

— И свобода, нас встретит радостно у входа! — весело орала Тома.

— Да, да, свобода! — вторила ей Яся.

— Она со мной, наигрывай! Лей, смейся, сумрак рви! Топи, теки эпиграфом, к такой как ты любви! — от переизбытка чувств Тома переметнулась с Пушкина на Пастернака, и закружилась на берегу моря в вальсе.

— Да! Я с тобой! Наигрывай! Рви сумрак! Так его! Топи! — не отставала от нее Яся.

Вдруг Тома остановилась. Также остановилась, замолчала и стала с ней рядом Яся.

Навстречу им, сбоку, по берегу моря, закинув удочки на плечи, шли три пацана, примерно их возраста. Центральный сразу бросался в глаза. Он был постарше, лет шестнадцати, и сразу было видно, что именно он является центром и лидером компании. Стройный, с короткой прической каштановых волос, примерно одного роста с Томой, он ступал как-то гордо. Также гордо он держал голову и плечи. Все это не оставляло сомнения, что он чувствует себя главарем своей маленькой ватаги.

Слева от него шел мальчишка помладше, долговязый, с прической похожей на одуванчик. Справа шел полноватый мальчишка, по которому явно было видно, что дополнительные занятия физкультурой ему совсем не помешали бы. Он шел полу развернувшись, заглядывал все время в лицо главарю и, махая руками, что-то быстро тому говорил. Поэтому он самый последний заметил стоящих поблизости девчонок. Их путь пролегал мимо девочек, предусмотрительно остановившихся, чтобы не попасться им на пути. Их же главарь, похоже, заметил их давно, и смотрел на них во все глаза. Он изменил направление и пошел к ним. Его спутники, немного замешкавшись, тоже повторили его маневр.

— Кто такие? — строго и требовательно спросил главарь.

— А сами вы кто такие? — не менее высокомерно ответила Яся. — И чего это вы тут расспрашивались?

— Мы? — наконец-то главарь перевел взгляд с Томы на Ясю. — Мы — аборигены! — и внезапно улыбнулся широко, искренне и светло.

— Они аборигены, — уточнил он, кивая на мальчишек. — Я, с Крыма, к двоюродному брату приехал на лето.

Его улыбка была столь неожиданная, что у Томы заломили скулы, и ей захотелось прикрыть глаза от ее сияния. Яся оказалась менее чувствительна к его обаянию:

— А, мы, не местные, проездом тут. Еще вопросы есть?

— Они идут от дач блатняков. Я даже, догадываюсь, откуда, там недавно какой-то партийный дом купил — предано заглядывая главарю в глаза, сказал полный мальчишка.

— Да ясно кто они, — сплюнул через расщелину между зубов долговязый. — Посмотри на кожу той рыженькой. Маасквички они, — протянул он. И добавил с искренним презрением, и, подражая московскому говору, — каларады!

Яся не смогла сдержать себя:

— Никакие мы не москвички, из Ленинграда мы. Слышал такое название или у тебя двойка по географии? А сюда, тоже, с Крыма приехали. Еще вопросы есть?

— Есть, — не смутился главарь, — зовут как?

— А ты разве не знаешь, что подошедший первым здоровается и представляется. Тебя в школе этому не учили?