Насссри

Горчаков потянул Фондорина за рукав.

-Пойдемте, Петр Эрастович. Вы должны это увидеть.

Тот покорно последовал за ним.

Они направились к замершему у раскуроченного полотна ремонтному поезду, в одном из вагонов которого расположился медицинский штаб.

Горчаков молчал, и это раздражало Фондорина. Чиновник не любил сюрпризы.

-Евгений Николаевич, да скажите вы, наконец, в чем дело.

-Увидите, Петр Эрастович.

Горчаков постучал в дверь штаб-вагона, ему открыли.

-Прошу.

Петр Эрастович, ухватившись за поручень, взбежал по ступенькам. В штабе находился врач и медсестра.

-Вы кто? — нахмурился врач.

-Это Фондорин, из Администрации, — представил чиновника Горчаков, стоящий у того за спиной.

Лица врача и медсестры вытянулись.

-Здравствуйте, — сказал Петр Эрастович, испытывая некоторое неудобство. — Ну, что тут у вас?

-Вот.

Врач суетливо отстранился и Фондорил увидел лежащую на кушетке женщину, черноволосую, крупную. Грудь женщины тяжело вздымалась.

-Что за хуйня? — не сдержался Петр Эрастович, — Извините, — взглянул на медсестру, затем на Горчакова. — Вы хотите показать мне раненую женщину? Я уже видел, не далее чем три минуты назад.

-Петр Эрастович, — врач поправил очки. — Проведите ей приватный осмотр.

Фондорин нахмурился.

-Какой осмотр?

-Приватный.

И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.

-Вот так.

-ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?

-Петр Эрастович, — голос Горчакова стал жестким. — Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.

Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.

-Вы обязаны, Петр Эрастович.

'Да, обязан', — мысленно согласился с ним Фондорин.

Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка ... Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении...

Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.

Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.

Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.

-Еб твою сраку, — воскликнул он, бледнея.

Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.

Пункт 20

4 марта 2017 года

Когда Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел сидящего в кресле холеного господина с усиками и седыми висками, он подумал: 'Лучше б не просыпаться. Не просыпаться...'

В посттравматическом бреду Навальный, подобно Вере Павловне Чернышевского, видел государство с идеальным строем. В этом государстве выборы честные, чиновники неподкупные и нет Путина.

-Очнулись, мадам?

Алексей посмотрел на холеного господина.

-Пить...

-Скотч, пиво?

-Воды.

Господин с усиками хлопнул в ладоши. В палату вбежала медсестра.

-Воды принесите.

Алексей вырвал высокий стакан из рук медсестры и вмиг осушил. Вытер губы рукавом пижамы.

-Унесите стакан.

Господин с усиками дождался, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Навальному.

-Меня зовут Петр Эрастович Фондорин, я чиновник для особых поручений.

Фондорин мог бы не представляться: Алексей был наслышан про этого ублюдка, ручного пса Путина, готового перегрызть глотку родной матери за 'покушение' на имперскую идею.

-Вижу, вы знаете, кто я, — холодно усмехнулся Петр Эрастович. — Но кто вы ... мадам?

Алексей сжал кулаки.

-Молчите? Напрасно. Уверяю вас, у нас есть все возможности для того, чтобы помочь вам заговорить.

В голосе чиновника для особых поручений сквозила доброжелательность, но именно из-за нее холодок пробежал по спине Навального.

-То, что вы берлогер, очевидно, — сказал Фондорин, достал портсигар, подумал, спрятал обратно. — Эта конспирация, эти сиськи, — топорная робота. Надо же, имплантировать сиськи, и оставить хуй.

Фондорин откинулся на спинку кресла и расхохотался. Алексей с ненавистью смотрел на его коренные (превосходные) зубы.

-А может быть, — Петр Эрастович прищурился, — кому-то был очень дорог хуй? Может быть, кто-то был, так сказать, к нему привязан и не решился пожертвовать ЭТИМ ради идеи?

Алексей вздрогнул: на что намекает этот павлин?

-Мы поможем вам и в этом. Бурматов!

В палату вошел детина в форме батальона 'Наши' с желтым чемоданчиком.

'Что там, что в желтом чемоданчике?' — в панике подумал Навальный.

Бурматов поставил чемоданчик на стол.

Щелкнул замочек.

Фондорин поднялся с кресла, запустил руку в чемодан. Металлический перезвон...

'Лучше б не просыпаться'.

Петр Эрастович поднял скальпель (солнечные зайчики запрыгали по стенам), хищно улыбнулся.

-Неееееет!¸— заорал Алексей. — Нет! Нет! НЕТ!

-Уже лучше, мадам, — кивнул Фондорин. — Мы еще не начинали, а язык уже развязался.

-Я расскажу все, — Навальный заплакал, как мальчик, которому в глаза попал песок. — Только, умоляю, оставьте мне его... Не кастрируйте меня.

Фондорин опустился в кресло. Скальпель подрагивал в тонких пальцах.

-Ты берлогер?

-Да.

-Имя?

-Алексей.

-Фамилия?

-Навальный.

Бурматов издал звук, похожий на отрыжку льва, только что сожравшего антилопу. В глазах Фондорина полыхнул огонь.

-Навальный, — хрипло повторил чиновник. — Неожиданно...

-Это успех, Петр Эрастович, — заискивающе вставил Бурматов.

Фондорин взглянул на помощника, процедил сквозь зубы:

-Пшел вон.

Бурматов, пятясь, скрылся за дверью. Фондорин вновь обратился к Навальному.

-Цель?

-Что?

-С какой целью вы ехали во Владибург?

Алексей посмотрел на сверкающий скальпель, затем в сверкающие глаза чиновника по особым поручениям: этого не обманешь, этот вытянет все жилы, выдавит кровь каплю за каплей, но своего добьется. Садист-аристократ, дьявол.

-У меня назначена встреча.

-С кем?

Навальный шмыгнул носом.

-С мистером Б.

Под глазом Фондорина задергалась жилка.

-Мистером Б?

-Да.

-Когда и где назначена встреча?

-Шестого марта на Красной площади.

Фондорин рассмеялся.

-Молодцы, берлогеры. Назначить встречу под боком у Вождя — это смело. И это может прокатить. Молодцы.

Он избытка чувств Петр Эрастович взмахнул рукой. Скальпель пронесся рядом с лицом Алексея, тот вскрикнул.

-Пардон.

Фондорин наклонился вперед.

-Скажу вам откровенно, Алексей, я давно вас ищу. Очень давно. Иногда мне казалось, что я никогда вас не поймаю. Это, знаете ли, угнетает.

Скальпель послал зайчика прямо на лоб Навальному.

-Да, угнетает. А я человек живой, люблю выпить и хорошенько потрахаться. Знаете, как мерзко трахаться в угнетенном состоянии.

На кончике скальпеля поселилось солнце.

-Но вы все-таки в моих руках, Алексей. И я намерен узнать все.

В голосе Фондорина звякнул металл.

-Я выжму вас, как губку, Алексей. Выжму. Как губку.

Чиновник резко поднялся. Навальный вжался в спиной в подушку.

Петр Эрастович кивнул и вышел из палаты.

Алексей ощутил мокроту и, опустив глаза, увидел расплывшуюся по простыни желтую лужицу.

Пункт 24

12 сентября 2017 года

Заключенный застонал, сел на холодном полу.

Пискнув, от тарелки с баландой метнулась в угол крыса.

Стукнул засов, дверь камеры отворилась. Вошла молодая белокурая женщина, закованная в кожу, с кобурой для ГШ-18 на поясе, с глубоким вырезом на груди.

-Федеральный комиссар Света Изиванова, — представилась она.

Заключенный шмыгнул носом, отозвался хрипло:

-Адагамов. Рустем.

Комиссар закурила тонкую сигарету. Ярко-красные губы выпустили облачко сизого дыма.

Заключенный смотрел на Изиванову, как затравленный зверь.

-Вас покормили? — осведомилась комиссар.

Адагамов растерянно захлопал глазами, выдавил:

-Да, комиссар.

Изиванова кивнула. Элегантным щелчком швырнула в угол окурок.

Ее глаза стали злыми, как у готовящейся напасть рыси.

-Кормить еще вас, берлогеров ебаных.

Пнула стоящую на полу миску. Расплескивая баланду, миска описала дугу и ударилась о стену. Адагамов вскрикнул от неожиданности.

-На вас, выродков, имперские деньги тратить.

Слегка дрожащими тонкими пальцами с прекрасным маникюром Света достала из пачки новую сигарету. Закурила.

-Хотите?

Рустем кивнул. В глазах его метался страх.

-Послушайте....

-Рустем.

-Да, Рустем. Вы хотите выйти отсюда? Смотреть на небо, на цветочки, ебать девок? Таких красивых, как я. И красивее. Хотите?

Адагамов проглотил возникший в горле комок.

-Хочу.

-Ну, вот, — комиссар улыбнулась и присела на корточки рядом с ним. — Это разумно, Рустем.

Света придвинулась к заключенному, заглянула в изможденное лицо. Ноздри Адагамова уловили запах шанели.

Он отвел глаза.

-Рустем, где прячутся берлогеры?

Если бы она ударила его, или даже поцеловала, он не испытал бы такого шока. Путин все знает.

-Какие берлогеры?

Лицо Изивановой вновь стало жестким. Она резко поднялась. Рустем закрыл лицо, ожидая удара.

-Не притворяйся идиотом, берлогер.

Комиссар заходила по камере. Туда-сюда. Как маятник. Адагамов наблюдал за ней расширенными от страха глазами.

-Что ты делал на территории ЛОНа?

-Я... Я заблудился, — едва слышно выдавил заключенный.

-Врешь!

Комиссар метнулась к Адагамову и сходу — сильно и точно — ударила его ногой в пах. Рустем взвыл, заваливаясь на бок. Комиссар схватилась за кобуру. Нахмурила лоб.

-Я имею полномочия убить тебя прямо здесь, берлогер.

Адагамов не слышал, корчась на полу от всепоглощающей боли. Света остановилась, принялась рассматривать наманикюренные ноготки, ожидая, пока боль отпустит заключенного. Когда тот перестал вопить и сел, бледный, как полотно, лицо комиссара уже приобрело 'доброе' выражение.

-Давайте не ссориться, — весело сказала она (Рустем отметил про себя, что слышал эту фразу в каком-то фильме). — Ведь вы не хотите, чтобы вас били?

-Не хочу.

-А я не хочу вас бить.

-Рад слышать, — отозвался Рустем: пройдя через ад, он стал смелее.

Света вновь присела рядом с ним на корточки.

Глаза Адагамова непроизвольно скользнули по сиськам комиссара, выглядывающим из декольте. Это не осталось незамеченным.

-Хочешь меня чпокнуть? — мурлыкнула комиссар.

-Ты только что разбила мне яйца, — выдавил Рустем, не в силах оторвать взгляд от сисек Изивановой.

-Действительно, разбила, — согласилась Света, по — подростковому хохотнув. — А если так.

Она подалась вперед и окунула лицо Адагамова в свои сиськи. В океан своих сисек. Он вдохнул запах холеного женского тела, имперского тела, изнеженного ваннами из сливок и шампанского. Тела федерального комиссара. Тела, пользовать которое (по слухам) дозволено только лично Путину.

-Эге, а говорил, разбила яйца.

Рука Светы нащупала поднявшийся хуй Адагамова, подрочила через брюки. Рустем застонал, лизнул сиськи.

Света сразу отстранилась.

-Скажи.

Адагамов смотрел на сидящую перед ним женщину — зеленоглазую, пышногрудую, холеную имперскую шлюху.

'Женя'— пришло в голову имя, и он тут же вспомнил все. Захваченный китаезами поезд, убийство Навального, крах затеи Гельмана, мрачный потолок Берлоги (не даром их прозвали берлогерами), и ее — Женю Чирикову, тощую, изможденную, нелепую. Но любимую.

Если он скажет комиссару все, Берлогу зальют напалмом, и все они сгорят: добродушный толстяк — Гельман, порывистый Удальцов, глупышка — Кичанова, умница — Венедиктов, чудак — Кашин, старый мудрец Касьянов. Сгорит и Женя.

-Ты разбила мне яйца, тварь, — едва слышно простонал Рустем.

-Что?

Он повторил, с вызовом глядя ей в глаза.

-Значит, не хочешь по хорошему?

Адагамов не ответил.

-Ну что ж.

Комиссар поднялась.

-Рыков! Эй, Рыков, пойдите сюда.

Пункт 27

15 сентября 2017 года

Труп Адагамова едва виднелся из колченогой ржавой ванны, наполненной колотым льдом.

Комиссар Изиванова работала с бумагами. Люминесцентная лампа делала ее лицо синеватым. Рыков сидел в низком продавленном креслице, крутя в руках наградной ПСМ.

-Свет, — скучающим голосом протянул он.

-Заткнись, Костя, — комиссар недовольно повела плечом. — Мешаешь.

Она взяла из пачки листок бумаги.

'Дивизия Особого Назначения 'НАШИ'. Комдив Василий Якеменко' — оттиснуто в левой верхней части листка золотистой имперской вязью.

Света на секунду задумалась. Послюнила красный карандаш.

'Краткий очет об праделаной работе.

11 сентября 2012 года в 17. 00 бойцами дивизии Федоровым и Грыуз в районе Лагиря Особого Назночения пойман берлогер Рустем Адагамов. К берлогеру были преминены все пологающиеся процыдуры и мироприятия, но он не пошел на сотрудничество. В связи с чем были приняты меры.

Федеральный комиссар Светлана Изиванова.

Подпись подтверждаю Комдив Якеменко'.

Света вытерла лоб.

-Закончила? — поинтересовался Рыков.

-Да. Теперь к Васе на подпись.

Дверь подвала отворилась, вошел комдив.

-Легок на помине, — ухмыльнулся Рыков, шутливо прицелившись в Якеменко.

-Убери эту штуку, бля, — недовольно буркнул комдив.

Рыков повиновался.

-Василий Григорьевич, подпишите.

Комдив подошел к столу, взял у Светы карандаш, не читая, завизировал бумагу.

-Все?

-Да, Василий Григорьевич.

Света упаковала документ в файл.

Якеменко сделал несколько гулких шагов по бетонному полу, замер у ванны.

-Вась, эта падаль уже подтаивать начала, — сообщил Рыков.

-Берлогер ебаный, — выдавил комдив, со злобой пнув ванну.

-Жаль, не удалось из него ничего выудить, — вздохнула Света.

-Значит, плохо выуживали.

-Плохо? — усмехнулся Рыков. — На нем живого места нет. Даже яйца расплющили. Хочешь, я выволоку его изо льда, поглядишь?

-Не нужно.

Якеменко достал портсигар. Закурил.

-Раз не сказал, значит, была причина. Видать, баба у него в Берлоге.

-Скорее всего, — согласился Рыков. — Ради идеи никто терпеть такое не станет.

Комдив бросил на помощника оценивающий взгляд.

-Думаешь?

-Ну, — Рыков слегка покраснел. — Во всяком случае, ради такой сраной идеи, как у них.

Якеменко кивнул.

-Ты прав, Костя.

-Интересно, красивая баба? — задумчиво проговорила Света.

-Что?

-Наверное, красивая баба была у этого берлогера, раз он ради нее яйцами пожертвовал.

-Да уж не красивее тебя, — похотливо осклабился Якеменко.

Наклонился, поцеловал алые губы девушки. Голова Светы запрокинулась, глаза закрылись, левая рука легла на ширинку комдива.