Немой пророк

— Вы!!! — на меня устремляется взгляд ненавидящих глаз с раскрасневшегося от натуги лица в щегольских рыжих усиках. — Вы мне ответите!..

Котелок беспредельщика съехал набок, рукав сюртука держится на честном слове и двух нитках — хорошо я его приложил, нечего сказать! Но грабли больше не распускает, видно, урок усвоил. И чо дальше-то?! Что делать-то станешь? Я ж тебя уделаю на раз-два, только сунься? Всё же, нахожу в себе силы выговорить относительно интеллигентно, соответственно времени на дворе:

— Я вам, товарищ, уже ответил. Вопросы йе?

— Князь Оболенский. Михаил Владимирович. С кем имею честь? — тот церемонно делает шаг назад. Благо, народ схлынул и есть куда. Лицо сюртука, кажется, вот-вот взорвётся от ненависти. Ну, тоже понимаю — провести в такой позе с полминуты, да ещё на глазах публики... Я б со стыда сгорел! Но опять же — сам виноват, грубить нефиг!

Вот это поворот! Целый князь! Не падайте духо-о-о-о-ом... Корнет... Оболенский! Поручик Голицын, налейте вина... Ни фига себе! Вот время было — кому руку ни заломай, всё легендарная фамилия!

— Поручик по адмиралтейству Смирнов. Вячеслав Викторович! — несколько ошеломлённо представляюсь я, разглядывая героя завывательного хита Малинина.

Вокруг нас уже образовалась порядочная кучка зевак. Остальные, не успевшие захватить и отстоять извозчика, понемногу присоединяются, увеличивая аудиторию.

— Поручик... Сдаётся мне, вы понимаете, что мамочка крайне дурно вас воспитала? Мужицкие манеры и сукно на ваших плечах — несовместимы. Я про ваш мундир, дражайший! Хотя, откуда вам это понять?

Стервец явно работает на публику. И не зря, надо сказать — вокруг слышны первые смешки. Вот, что за напасть — всегда теряюсь в таких ситуациях!!!

— Снова нарываетесь? — тихо отвечаю я, сжимая кулаки.

— А что, по-серьёзному трусите? Поручик, вы не в деревне, забудьте её, здесь столица! — насмешливо и нарочито громко смеётся он, надвигаясь на меня. — Кулаками махать езжайте-ка в свою Сызрань!

И тут Сызрань... Никогда не понимал, что несчастный город такого сделал, чтобы употреблять его как бескультурное нарицательное! Ну, город, ну, на Волге... Додумывать времени нет: кровь бросается мне в лицо, и плохо понимая, что делаю, я кладу руку на кобуру. Публика вокруг мгновенно расступается, стихнув.

— Тише, тише... Господин поручик, не здесь и не сейчас! — всё так же насмешливо, но уже тише произносит Оболенский. — Куда к вам прислать доверенных лиц? Адрес?

— Адрес?..

— Ну да, да, поручик, адрес! То место, где вы обитаете, дражайший! Представили себе? Улица, дом... Забыли? Или, хотите решить дело чести через офицерское собрание?

Я замираю в полном ступоре. Поскольку где мы остановимся, я не помню! А зачем ему адрес-то? Что за вопрос? И только сейчас до меня начинает доходить: так он же, чёрт возьми, меня вызывает! Дуэль, что ли?!..

Видя моё замешательство, князь состряпывает участливое лицо:

— Несчастный флот!

Вокруг вновь слышатся смешки. Вдохновлённый реакцией публики, тот продолжает, картинно жестикулируя:

— ...О сколько бед тебе досталось, когда в тебе такие...

Закончить про наличие бед во флоте тот не успевает, поскольку за спиной раздаётся знакомый голос:

— Господин поручик не будет с вами драться, господин Оболенский... И попрошу вас прекратить балаган. Господин поручик, идёмте!

При виде генеральского мундира гопота, носящая княжеский титул, затыкается. Лишь насмешка в глазах говорит лучше любых слов. Насмешка, так хорошо знакомая любому мужчине: ты просрал, лузер, а я на коне. Самец я, йо-хоу!!! А посему — вали отсюда, чмо.

Почти механически я разворачиваюсь, оставляя за спиной довольного князя и не менее довольную публику. Следуя за генеральским мундиром и с каждым шагом удаляясь от места унижения, я почему-то вспоминаю детство. Вот так же точно мама, наверное, забирала меня со двора, уводя от хулиганов! Забирала и вела домой, под крыло — слёзы вытереть да сопли убрать. Наверное, так и надо — я ведь важная персона, знаток будущего... А Мищенко, стало быть, мама?!..

Взрыв хохота за спиной заставляет меня сжать кулаки. Кажется, я различаю даже пару произнесённых вполголоса слов: это 'гувернантка' и 'мальчик'. Кровь бросается в лицо и я останавливаюсь.

— 'Гранд Европа'! — развернувшись на каблуках, мигом вспоминаю я название гостиницы. — 'Гранд Европа', слыхали?..

Плевать на всё, будет тебе дуэль! Хочешь — давай!

— Господин поручик хотел сказать, 'Гранд отель Европа'! — выйдя из-за моей спины, становится рядом генерал.

— С кем имею честь? — Оболенский подходит ближе.

— Генерал-адъютант Его Величества Мищенко. Павел Иванович.

Фамилия производит впечатление мгновенно. Смешки вокруг сразу прекращаются, и в наступившей тишине генерал отчётливо чеканит:

— И не позднее шести утра, господин Оболенский! Мы с господином поручиком ожидаем ваших секундантов.

В номере гостиницы, освещённом, за отсутствием электричества свечами в изысканном канделябре, углы теряются в кромешной тьме. Многое, наверное, могут рассказать эти углы — 'Гранд отель Европа' весьма популярное место! Тут наверняка останавливался Достоевский, возможно, кстати, работая над своими 'Бесами'. Не исключено, обдумывая тот или иной поворот сюжета, даже выхаживал из угла в угол в этой самой комнате, представляя в своих фантазиях несчастную Рассеюшку... Хотя, чего там фантазировать — достаточно свернуть с Невского и пройти пару кварталов, вглубь города. А быть может, сюда приезжал и Гоголь, также меряя шагами пространство. И кто знает, его 'Мёртвые души' — не здесь ли зародились? Возможно, что и так. Но сейчас по этому номеру из угла в угол нервно вышагиваю я, под укоряющим взглядом генерала Мищенко.

Всё решилось достаточно быстро — уже спустя час после заселения к нам в дверь постучался секундант Оболенского, гвардейский поручик. А спустя два убывший с ним генерал явился обратно, хмуро, поставив чемоданчик с дуэльными пистолетами у шкафа и усевшись в кресло. Коротко пояснив, что оружие куплено, место условлено. И что завтрашним утром мне действительно предстоит стреляться с князем Оболенским. Задирой и местным Питерским дуэлянтом — вот, угораздило же, ей-богу? Это ещё полбеды. Как выяснилось со слов Павла Ивановича, князь Оболенский является адъютантом не абы кого, а, собственно, дяди царствующего императора. Того самого Александра Михайловича, или Сандро, что допрашивал меня во Владике! Вот и не верь после этого в совпадения. Странная штука, моя судьба здесь — даже случайные встречи оказываются словно кем-то спланированными. Вопрос — кем...

Сделав очередной круг и остановившись у портрета Багратиона, я нарушаю тягостное молчание:

— Павел Иванович, может, всё-таки послушаете? Давайте я всё же расскажу, пока есть время?

— Нет.

— Почему?

— Потому что, господин Смирнов, всего вы мне всё равно рассказать не успеете, а я — всё равно не запомню. Да и сами представьте, что я скажу Его Величеству в случае вашей смерти? Сопровождал, мол, человека с пророческим даром, а его пристрелили по дороге, на дуэли? Думаете, что говорите вообще?! — недовольно теребит седой ус генерал.

Я останавливаюсь, будто вкопанный. Неприятная догадка шилом пронзает мозг:

— То есть, если завтра я буду убит?..

— Не завтра, господин Смирнов, а уже сегодня. На часах четверть второго, секундант князя Оболенского прибудет в шесть.

— Ну, сегодня, то вы-то что?..

— Что, что... Вынужден буду пустить себе пулю в лоб, а вы что думали?

Да, да, помню... Ты ведь так и погиб в восемнадцатом, Павел Иванович. Когда к тебе вломились большевики и потребовали снять погоны... Слово 'честь' для тебя не пустой звук, отнюдь! Интересно только, это понятие для тебя, к примеру, и Оболенского — одно и то же? С Багратионом вот, что укоряюще смотрит на меня с картины, даже не сомневаюсь. А с тем, тоже типа 'князем'?

Я обессиленно бухаюсь в кресло, стараясь привести в порядок мысли. Итак, мне необходимо в Царское Село, к Его Величеству Николаю Второму. Необходимо край как, ибо если я не доберусь — всё моё пребывание в прошлом окажется пустым пшиком. Но вмешались непредвиденные обстоятельства, и утром у меня дуэль на пистолетах с князем Оболенским. О том, что я услышал от Мищенко по поводу моей несдержанности я предпочту не распространяться. Но — вызов есть вызов, и если я согласился, иного пути нет. Иначе — позор.

Но — ближе к делу! Оболенский со слов Мищенко опытный дуэлянт и отличный стрелок, чего не скажешь обо мне. Единственным утешением может служить тот факт, что фехтовальщик он ещё более отличный, и предпочитает всё-таки драться на саблях. Слабое утешение, мягко говоря, с моим-то опытом стрельбы из пистолета... Последний раз я это делал в Маньчжурии по казакам-предателям, и неплохо, надо сказать! Но вот до этого — на стрельбище лет двенадцать, если не тринадцать назад, учась на военной кафедре. Но тут уж... Как это будет выглядеть, интересно? 'Господа, к барьеру'? У нас, кстати, будет дуэль именно с барьерами. В моём дилетантском представлении 'барьер' всегда рисовался некой деревянной перегородкой, причём, у каждого стрелка он был свой. И вот из-за этой-то перегородки, укрываясь от пуль противника, и должны были палить друг в дружку стрелки, вплоть до первого удачного попадания. Но по факту, как оказалось, дело обстоит совсем иначе — барьер лишь условная точка, от которой стреляешь в противника. С двадцати, кстати, шагов — прям, как у Пушкина...

Сравнение ни к месту заставляет сердце уйти в пятки — я видел, как умирают в этом времени. С примитивной анестезией, без шанса на выздоровление... Насмотрелся на 'Суворове' после сражения! И что пришлось пережить перед смертью великому поэту, вообще без обезболивающих — отлично себе представляю! Медицина, кстати, далеко вперёд не ушла с того времени, всё у неё ещё впереди. И если я останусь жив, то очень позабочусь перед Николаем, чтобы хоть антибиотики появились... Опять, если жив!!! Да что ты будешь делать!!!

Соскочив с кресла, я снова начинаю мерять шагами пространство. Вышагивая из осточертевших уже углов обратно, в осточертевшие углы. Мимо портрета Багратиона и задумчивого Мищенко, ни на чём другом взгляд просто не фокусируется!

Пока мы добирались до гостиницы, генерал провёл мне краткий ликбез по правилам поединков, и наш с Оболенским будет выглядеть так: пистолеты специально для нас приобретутся капсюльные, однозарядные — их покупка дело секундантов князя. На однозарядных, кстати, настоял генерал — подозреваю, неспроста. Надеется на осечку или промах Оболенского? Уверен, что да. Стрельба начнётся по команде распорядителя, с двадцати шагов — у каждого по одному выстрелу. Присутствовать будут: доктор и секунданты. Порядок первого выстрела определяется монеткой... Всё!

И вот тут, в эту самую минуту, едва ли не впервые за всё время пребывания тут, в прошлом, в мою душу начинает вползать худшее, что может случиться в подобной ситуации. Сердце начинает сжиматься от липкого, холодного, захватывающего медленно, но верно всё тело, страха скорого небытия. Я не думал о смерти, когда стоял на мостике броненосца под огнём японских орудий — тогда окружающее воспринималось мною, как крутой блокбастер и было скорее интересно. Не вспоминал о ней и позже, в рейде по японским тылам — вокруг была действующая армия, а я её составляющей, боевой единицей. И плечи товарищей рядом придавали уверенности, что всё закончится хорошо. Я не успел даже вспомнить о близкой и такой возможной гибели, когда террорист вчера бросал бомбу в вагон Витте — осознание пришло позже, когда всё уже обошлось... Да и что это за осознание — я остался жив и без единой царапины, а это уже значит, что всё хорошо. Но сейчас, ожидая скорого рассвета... Зная, что утром в тебя специально будет целиться человек с целью тебя убить... Это непросто!..

— Хотите совета, господин Смирнов? — слышу я за спиной усталый голос.

Я останавливаюсь в очередном тёмном углу. Сейчас наверняка начнёт говорить, что всё обойдётся, или, наоборот — впадёт в фатализм, чему быть мол, тому не миновать.... Морали-то мне Мищенко уже все отчитал, по поводу безответственности и все дела. Ну, допустим! Всё равно выбора нет, придётся слушать — сам ведь и виноват! Надо было уйти там, на вокзале вслед за Мищенко, а не дёргаться, как пацан...

— Давайте! — не оборачиваюсь я.

Слышно, как генерал потягивается до хруста в суставах, затем неторопливо подымается с кресла. И когда я уже готов не выдержать и вновь продолжить изучать углы, до меня доносится укоризненное:

— Ложитесь-ка спать, господин Смирнов! Ну, умрёте утром — велика ль беда? Рано или поздно с каждым случится, никто не вечен. К тому же, мне с вами, как ни крути, а вдвоём всё одно — веселее будет...

С этими словами Мищенко проходит мимо остолбеневшего меня, исчезая в темноте спальни. Откуда слышится недовольное бурчание:

— ...А то я на ваши терзания гляжу — в глазах рябит... Ночь за окном, а спозаранку секунданты разбудить изволят. Спать, господин Смирнов, слыхали мой совет? Тушите свечи и не мешайте уже вашей ходьбой! Ей-богу, не поручик, а институтка какая... И что у вас там за будущее такое, где все настолько нежные?!..

Раздаётся возня, ещё пара неразборчивых фраз, и через минуту ушей моих достигает едва нарождающийся, но с каждым вдохом набирающий силу беззаботный, молодецкий храп. А как храпит генерал-адъютант — врагу спать в радиусе версты не пожелаешь! Короче, если не отключился раньше или не труп — беда... Постояв ещё немного и перекрестившись на портрет Багратиона, я в растрёпанных чувствах бухаюсь на кожаный диван. День был тяжёлым и трудным, а потому... От гигантского зевка едва не сводит челюсти. Потому... Перед глазами, кружась в Венском вальсе, проносятся Троцкий с Лениным. Подмахивает им, дирижируя автоматом Калашникова, рыжий детина, до боли напоминающий князя Оболенского. Только почему-то в папахе со звездой и японском мундире. Что за?.. Сон накрывает меня, и я проваливаюсь в тартарары.

— Господин Смирнов! Господин Смирнов, подымайтесь! — твёрдая рука бесцеремонно теребит моё плечо. — Вставайте уже, ну? Секунданты ожидают, выезжать пора!

Если до последних слов у меня оставалась призрачная надежда, что грубые толчки — продолжение кошмарного сна, то при слове 'секунданты' — утро обдаёт изнутри студёным, ледяным холодом. Отчаянно цепляясь за остатки ускользающего, безнадёжно таящего дымкой сновидения, разум с трудом включается в реальность — будущая дуэль вовсе не сон. Раз секунданты уже ждут, это значит, что всё готово. Готово к тому, что некто Оболенский ждёт момента, чтобы в тебя, Слава, в упор стрелять. И самое жуткое в такой ситуации, что я самолично, своими ногами, руками и всеми совершаемыми действиями буду делать всё, к этому мигу меня приближающее. Сейчас я умоюсь и поправлю перед зеркалом мундир, ровно одев фуражку. Затем покину гостиницу и заберусь в коляску, где меня ожидают друзья моего будущего убийцы. Разумеется, поздоровавшись с ними и даже представившись — поручик по адмиралтейству Смирнов, господа... Хотя, какой я, к чёрту, поручик?.. Говоря по сердцу, я ведь даже на дуэли не имею права драться с Оболенским? Не дворянин ведь я, не положено?..