Русалочка и хромой

-Пожалуй, эта вонючая лужа нам подойдет, — произнес Ленне, неловко спустившись почти к самой воде. — Что ж, позовем ведьму. У нее, верно, повсюду уши, и этой ночью она не спит.

Бекко кивнула, но руки у нее затряслись, и она поспешила их спрятать под накидку.

-Эй, ведьма! — крикнул хромой, повернувшись к неспокойному морю. — Слышишь меня? Я привел твою русалку. Она решила, что не хочет оставаться среди людей, и жизнь в моем доме ей немила. Забирай ее, раз между вами уговор!

Море, казалось, только и ждало этих слов — волны принялись бить о берег с двойной силой, а откуда-то из-под воды донесся зловещий рокот. Ведьма вынырнула у самого берега, фыркая и хохоча, хотя смех ее больше напоминал бульканье стоячей воды, превратившейся в сплошную слизь из-за медуз и водорослей.

-Да, мир людей — не для нас, милая, — отсмеявшись, сказала она. — Уродливые создания, суета и шум повсюду, а тебе достался, я вижу, в итоге отнюдь не принц. То-то печальная судьба, к чему продлять эти мучения?.. Вот и славно, что мне не пришлось напоминать о долге, растрачивая попусту магию. Иди сюда, сладкая крошка, и мы с тобой славно повеселимся сегодня ночью. Я буду откусывать понемногу, люблю долгие трапезы...

И черные щупальца потянулись к Бекко, замершей у берега. Как ни старалась бедная русалочка внушить себе, что жить она более не хочет, вид черных жирных конечностей, извивающихся в воде, словно змеи, привел ее в ужас, и она невольно сделала несколько шагов назад.

-Ну же, — вновь издала ведьма довольное бульканье, наслаждаясь этой игрой. — Тебе все равно от меня не уйти. От этого человека ты отказалась, как и он от тебя, а иных защитников ни на земле, ни в воде тебе не сыскать...

Эти слова отрезвили Бекко, и она остановилась, глубоко вдохнув и зажмурившись. Лицо ее исказилось, но тут же на смену страданию пришло решительное выражение, и она шагнула вперед, возвращаясь на прежнее место.

Ведьма, теперь хохотавшая визгливо, подалась ей навстречу, и в этот миг острый гарпун пробил ее жирное черное брюхо. Ленне, сбросивший плащ, держал в руках толстую веревку, больше походящую на канат — с такими обычно уходят на промысел китобои.

Морское чудовище взвыло, забилось, и попыталось освободиться, но железные крюки крепко вцепились в ребра. Ленне тянул за веревку, упираясь изо всех сил ногами в песок, однако сил у него не хватало. Рывок за рывком ведьма подтаскивала его все ближе к воде, где ее щупальца все еще были смертоносны и ловки.

-Я разорву тебя на клочки, человек! — ревела она, извиваясь на мелководье. — Тебе не жить, как и твоей русалке!

Дернувшись особенно сильно, ведьма все-таки свалила Ленне с ног, и его накрыло ледяной мутной волной.

Бекко, до этого стоявшая в оцепенении, бросилась за ним, и успела схватиться за конец веревки, которую Ленне так и не выпустил из рук. Вместе они с удвоенной силой потянули гарпун к себе, одновременно с тем выползая на берег, промокшие и нахлебавшиеся горько-соленой воды.

-Тащи ее туда! — отплевавшись, прокричал Ленне, кивком головы указывая на остов корабля, вросший намертво в здешний песок. Бекко поняла, что он задумал, и, не жалея своих нежных рук, вцепилась в грубый пеньковый канат. Вдвоем им удалось подтащить беснующуюся ведьму ближе к берегу, и перекинуть веревку через остатки бимса. Тяжести их двух тел едва хватило для того, чтобы морское чудовище оказалось на суше.

Но морская ведьма едва ли была менее опасна на берегу: толстые щупальца обладали разрушительной силой. Поняв, что ей уже не вернуться в море, она принялась вслепую крушить все, до чего дотягивалась. Один из ударов пришелся по Ленне, не успевшему увернуться. Он отлетел в сторону, и веревка тут же пошла обратно — силы одной лишь Бекко недоставало для того, чтобы удержать раненую ведьму.

-Ох и живучая же тварь, — проворчал Ленне, с трудом поднимаясь на ноги. — Все кишки наружу, а никак не успокоится!

И впрямь, рваная рана в брюхе ведьмы становилась все обширнее из-за ее попыток освободиться. Черная зловонная кровь хлестала, как вино из разбитой бочки, а метания ее казались все бессмысленнее, словно разум морского создания слабел вместе с телом.

С неожиданной быстротой хромой подскочил к содрогающейся туше, на ходу оголяя легкий меч, и в следующий миг уродливая голова, размером в три человеческих, уже катилась по песку. В агонии одно из щупалец обхватило ногу Ленне, и тут же отпустило. Однако и этого хватило для того, чтобы хромой упал — уже мертвое чудовище сломало кость, словно прутик.

-Это ничего, ничего, — прошептал он, когда Бекко бросилась к нему, поскальзываясь на песке, залитом кровью ведьмы. — Бывало и хуже...

Русалке пришлось тащить его на себе — Ленне постоянно терял сознание от боли в сломанной ноге, да и первый удар, похоже, повредил, по меньшей мере, пару ребер. Силы в Бекко, по виду хрупкой, словно птичка, оказалось достаточно для того, чтобы к рассвету они, едва дышащие от усталости, очутились у дверей вдовьего домика. Солнце встало над морем, а Бекко осталась человеком, но не заметила этого, измученная и измазанная черной кровью с ног до головы.

Мертвую морскую ведьму нашли на следующий день рыбаки, и происшествие это наделало много шуму в столице, которая и без того была взбудоражена недавней сменой власти. Кое-кто поговаривал, что это — недобрый знак, предвещающий плохой конец затее Лефа Желтобородого. Но сколько сплетни не ходили от рыночной площади к портовым докам и обратно, никто так и не угадал, что же приключилось в ту ночь на берегу, и кто убил чудовище. Голову ведьмы забрали к себе ученые мужи из столичного университета и заспиртовали, чтобы сохранить для потомков эдакую диковину, однако, забегая вперед, надо сказать, что уже через несколько лет их обвинили в мистификации и подлоге.

За этими оживленными пересудами никому не было дела до горя, пришедшего в домик старой Рутко — Ленне серьезно захворал после ночного происшествия, о котором ни он сам, ни, разумеется, русалка никому не рассказали. Вдова с истинно старушачьей проницательностью угадывала в произошедшем косвенную вину немой, но молчала, ведь в первое время Бекко не отходила от постели супруга ни днем, ни ночью, показывая себя женой заботливой и верной.

Врач, осматривавший Ленне, с огорчением сообщил, что хромого угораздило сломать здоровую ногу. По мнению почтенного костоправа, если Ленне суждено было оправиться от жесточайшей простуды, хромать ему предстояло куда сильнее, чем прежде. "Никак бедного малого кто-то проклял! — с сочувствием сказал этот славный добросердечный медикус. — Обе ноги теперь ни к черту. И хоть теперь я буду иметь с господина Рауда двойной доход, я этому ничуть не рад, клянусь своим лекарским саквояжем!".

Слов этих Ленне не слышал — его терзал сильный жар. В бреду он вскрикивал, бранился, звал кого-то, но не проронил ни слова о тайне своей жены, даже в беспамятстве заботясь о ее безопасности. Однажды он пришел в себя на недолгий срок и увидел, что она смотрит на него, напряженно кривя губы. По их движениям легко было угадать, что повторяет Бекко один вопрос: "Зачем?".

-Было бы о чем говорить, — с трудом ответил на это Ленне. — Приходилось выполнять работенку и погаже. А ты, я смотрю, пережила рассвет. Так и знал, что в любом колдовском деле самое главное — прикончить ведьму...

И ни одного слова сверх того он впоследствии не прибавил, видимо, и впрямь считая, что обсуждать тут нечего.

На третью ночь, когда дыхание Ленне стало тише и спокойнее, русалка встала со своего места у изголовья кровати, словно опомнившись, и тихо вышла из дому. В темноте она видела куда лучше, чем обычный человек — подводные жители привыкли к недостатку света, и свойство это частично сохранилось у Бекко-немой — потому не брала с собой ни фонаря, ни лучины, уверенно ступая по тропинке, ведущей к морю. У воды она остановилась и ждала, пока из глубины не донеслось грустное пение.

-Сестра! — промолвил тонкий, серебристый голосок, и другие, невидимые в темноте существа принялись повторять это слово. Над водой словно звенели хрустальные колокольчики, но мелодия их была скорбна.

-Ох, что же ты наделала, сестрица... Что же ты наделала...

Светящиеся глаза смотрели на Бекко, то появляясь, то пропадая из-за движения волн. Она различала длинные волосы, красивые молочно-белые лица, не знавшие солнца, и невольно шагнула вперед, протягивая руки к сестрам, но тут же отпрянула, когда холодная вода тронула ее босые ноги: став человеком, она полюбила тепло.

-Зачем ты ушла к людям? Зачем позволила ведьме себя заколдовать? — плакали русалки, покачиваясь среди волн.

Бекко молчала, склонив голову и опустив руки.

-Слушай же! Мы просили за тебя отца! Мы горько плакали ночами напролет, пока тебя не было с нами. Его сердце смягчилось, и теперь, когда ведьма мертва, он согласился принять тебя обратно. Ты снова станешь русалкой, как прежде. Будешь жить без горя и слез под водой, с нами. Но ты связана нерушимыми узами с теми мужчинами, которые обладали твоим телом... Одного из них уже нет в живых — мы подкараулили его, когда он пришел к морю, и отомстили за тебя, наша бедная сестра. Он утонул, и вскоре волны вынесут его тело в порту... или в старую бухту, где гниют кости ведьмы... Но остался другой — тот, что убил ведьму. Зачем ты согласилась отдаться ему, сестра? Он ничуть не красив, даже по меркам людей! — тут сестры заливисто рассмеялись, как это всегда бывает, когда девушки обсуждают достоинства мужчин. — Славно, что он расправился с ведьмой, но больше он ни на что не годен! Пока он жив, русалкой тебе не бывать. Однако все можно исправить!..

И волны вынесли к ногам Бекко кинжал, светившийся в темноте, как луч лунного света.

Она подняла его, хоть и не сразу.

-Убей своего некрасивого гадкого мужа, сестрица, и приходи к морю! — запел хор нежных голосков. — Возвращайся к нам, стань той, кем должна!

Еще долго Бекко стояла на берегу, покачиваясь в такт песням, которые пели для нее сестры, а затем отправилась по узкой тропинке ко вдовьему домику, не оступаясь ни на шаг.

На рассвете старая Рутко нашла русалку там, где ей полагалось быть — у постели ее мужа. Она спала на голом холодном полу, а Ленне был так тих, что поначалу вдове показалось, будто бедняга преставился. Охнув, она поковыляла к кровати, на ходу начав причитать, но оказалось, что больной просто-напросто спит, дыша мирно и спокойно — впервые за несколько дней.

Горестная безысходность, все эти дни и ночи обитавшая здесь, нехотя ушла из-под крова вдовьего домика — теперь врач с уверенностью говорил, что жизни Ленне ничего не грозит, ну а хромота... семейному человеку зрелых лет, окончательно отказавшемуся от рискованного заработка, легкость походки не столь уж важна, если рассудить без лишних слез.

Хромой был все еще очень слаб, да и Бекко исхудала до прозрачности, выхаживая его. Ленне гнал ее от себя, видя, какими тоскливым и безжизненным стало ее юное лицо, но она упрямо качала головой, и жестами показывала, что ей некуда идти.

-Славную жизнь я тебе обеспечил, — вздыхал Ленне. — Не видеть белого света, днями напролет обхаживая калеку. Скорее бы мне встать на ноги и освободить тебя от этой повинности...

Ему было невдомек, отчего Бекко при этих словах хмурилась и темнела лицом, ведь хромому в голову не приходило, что освободить русалку он мог только одним способом — и он был, говоря без обиняков, прямо противоположен выздоровлению. Иногда он замечал, как Бекко рассматривает что-то, склонив голову, но ни разу не сумел понять, что же она вертит в руках, а на расспросы у него не хватало сил. Русалка же, отвернувшись, подолгу смотрела на кинжал, с которым никогда не расставалась, и иногда на ее милом полудетском личике проступала жестокость, страшной своей холодной силой выдававшая истинную нечеловеческую природу Бекко-немой.

Слухи о болезни Ленне мало-помалу добрались и до Лефа Желтобородого, уже наметившего славный денек для коронации — в канун осеннего солнцестояния. Хитрость хромого запомнилась будущему королю крепче, чем она того заслуживала, и он не пожалел нескольких минут для того, чтобы кликнуть пару доверенных людей с тем, чтобы отправить их к дому вдовы Рутко.

-Заберите ту девчонку во дворец, — сказал он, почесывая бороду. — Будет хромому урок, если, конечно, он еще не подох. Хотя, если разобраться — что бедолаге мучиться? Прирежьте его, да и дело с концом.

...Вдова впустила гостей, опасаясь слово молвить поперек тем, кто пришел от Желтобородого. "Все беды из-за красноволосой девки. Пусть заберут ее, и горю конец, а парень потоскует, да и найдет себе другую", — рассудила она, с опаской наблюдая за тем, как поднимаются двое крепких мужчин по лестнице, ведущей к комнатам, которые занимал Ленне и его немая жена. О том, что Леф безо всякого сожаления отдал приказ убить непокорного слугу, она не подозревала, оттого вдовья совесть осталась чиста, как накрахмаленные салфетки на комодах и столиках в ее домике.

Бекко услышала шаги задолго до того, как дверь спальни отворилась. Ленне крепко спал, выпив положенные ему снадобья, и не шевельнулся, когда половицы заскрипели под подошвами тяжелых сапог.

-Пойдешь с нами, — коротко сказал русалке один из посланцев Лефа и потянулся к оружию.

Впоследствии ни он, ни его приятель так и не смогли объяснить, что заставило их уйти из спальни хромого с пустыми руками. "Девка та, кажись, сумасшедшая", — коротко отвечали они на расспросы. Вспоминать о том, как светились мертвым морским фосфором глаза Бекко, как рычала она, сжимая в руках кинжал и потихоньку подступаясь к незваным гостям, им лишний раз не хотелось, и даже между собой они историю эту более не обсуждали. Господский гнев в ту минуту показался им предпочтительнее, чем странное существо, и на человека-то не вполне походившее. Не сговариваясь, они поспешно покинули вдовий домик, даже не попрощавшись со старой Рутко.

К счастью, у будущего короля хватало забот поважнее, и к вечеру он забыл о том, что посылал за Бекко. А следующим утром, услышав новость о том, что жена хромого, по всей видимости, повредилась рассудком, Леф лишь махнул рукой, скривившись.

-В самом деле, что я привязался к убогим? — фыркнул он. — Пусть доживают свой век: хромой и немая, много им все равно судьба не отмерит. Лучше ройте носом землю — куда подевался принц Эрик? Пока он жив — мне истинным королем не стать, народ волнуется...

Каждой птичке — своя веточка, каждому человеку — свое счастье, и везение Ленне и Бекко заключалось в том, что о них позабыли, лишив как милости, так и немилости. Чета Раудов-Кривых оказалась предоставлена самой себе, а большего в их положении и просить не стоило. Скромных сбережений Ленне хватило на то, чтобы оплатить лечение, а вдова Рутко, будучи женщиной добродушной, не подымала цену на свои комнатки, хоть дальние соседки и твердили ей, что дела свои она ведет себе же в убыток.

Ленне потихоньку начал подниматься с кровати, пусть даже в лице его при этом не было ни кровинки, и вскоре его увидели медленно прогуливающимся у прибрежных дюн. Бекко поддерживала его под руку, и спустя некоторое время все в округе так привыкли к тому, что хромой повсюду ходит со своей женой, что удивлялись, не заметив ее поблизости от Ленне. Как тень она ступала след-в-след за ним, готовая в любое мгновение прийти на помощь, и даже Рутко теперь говорила, вздыхая, что жена у Ленне — на зависть любому. К тому времени русалка похорошела несказанно, несмотря на извечную тоску в глазах: огненные волосы блестели, как лучший шелк, огромные зеленоватые глаза светились, словно прозрачная морская вода в солнечный день, а такой нежной белой кожи не было ни у одной девушки в столице.