Обратимость

Неожиданно передо мной появляется тучный, пухлый мужчина. Кажется, нам в одну сторону, потому что он нагло отпихивает меня назад и подбегает к краю тротуара. Изначально мне хочется возмутиться, сказать, что я первая в очереди, что он не имеет права вести себя подобным образом, однако уже через секунду мой накал исчезает. Я пообещала себе измениться, так зачем же портить двухгодичное монашеское существование? Уверена, места все равно всем хватит. К тому же, со спины этот человек кажется мне знакомым. Вдруг преподаватель из института?

Автобус тормозит довольно громко и жестко. Дверцы распахиваются, из салона на меня обрушивается теплый, нагретый воздух, и я уже собираюсь зайти следом за тучным мужчиной, как вдруг чувствую чью-то руку на своем плече.

— Можно тебя?

Растерянно оборачиваюсь.

— Что?

— Можно тебя? — повторяет высокий брюнет. Я недоуменно выдергиваю руку, осматриваю его заросшее лицо, темные, почти черные глаза и пытаюсь понять: знакомы мы с ним или нет, однако в голову ничего не приходит. Кажется, я вижу этого человека впервые.

— Мне нужно ехать.

Он не отвечает. Просто вдруг опять берет меня под локоть и тянет на себя.

— Что ты делаешь? — испуганно вскрикиваю я. — Отпусти! Слышишь, я сказала, не трогай меня! Я...

— Ты обронила, — неожиданно отрезает незнакомец и протягивает ко мне вторую руку. В ней я вижу сжатый льняной шарф.

— Ой. — Стыдливо покачиваю головой. — Мне жутко неудобно. Я не заметила, как.... Ну, ты понял. Не увидела, что он упал. Спасибо.

— Не за что, — низким голосом отвечает парень и неожиданно задерживает на мне свой взгляд. Не знаю, как избавиться от странного чувства стеснения и кипятка в груди, и поэтому просто повторяю:

— Спасибо.

На этот раз незнакомец не отвечает. Кивает и медленно отходит в сторону.

Более странного разговора в моей жизни еще не было. А вспомнить я могу всякое. Даже перепалку с бывшей девушкой брата. Это кстати было ужасно, она кричала, вопила, жаловалась, что Саша уделяет мне больше времени, чем должен, что я сижу у него на шее, и что его квартира — не общежитие. Собственно, ее доводы, как и тогда, сейчас меня не впечатляют, однако даже тот разговор, как мне кажется, был более нормальным.

Недоуменно вскинув брови, потираю то место, которого коснулся незнакомец и поворачиваюсь лицом к автобусу. К автобусу, которого уже нет.

— Отлично! — взвываю я. — Просто замечательно.

Хочу вновь увидеть незнакомого парня. Интересно, он все так же пытается изучить мое лицо? Интересно, я действительно обронила шарф, или он незаметно стащил его с моей шеи? Интересно, я схожу с ума или просто выдумываю невозможные варианты произошедшего для того, чтобы хоть как-то согреть свою замерзшую голову?

От раздумий меня отвлекает дикий визг. Резко поворачиваю голову в сторону шума, присматриваюсь и вдруг вижу на перекрестке, врезавшиеся друг в друга машины. В паре метрах от них автобус, впечатанный в фонарный столб. Автобус, на котором я собиралась добраться до дома.

— О, господи.

Мои глаза становятся огромными. Схватившись рукой за рот, пошатываюсь назад и про себя повторяю: это не он, это не тот автобус, это просто случайность. Случайность! Люди рядом срываются с мест, я же не могу пошевелиться. Встряхиваю головой и несколько раз моргаю, пытаясь привести себя в чувство. Затем выпрямляюсь, громко выдыхаю и начинаю медленно двигаться в сторону дыма. Вдруг кому-то нужна помощь.

Весь путь до перекрестка не могу нормально дышать. Прибавляю темп, уже несусь к автобусу, как вдруг замечаю окровавленные стекла в изуродованных машинах. Отворачиваюсь. Боже, выжили ли там люди? Стискиваю руки в кулаки. Подхожу к собравшейся возле пешеходного перехода толпе и вытягиваю шею: дверцы автобуса погнуты, некоторые окна выбиты. Из них слышатся крики и стоны людей. Правда, они совсем тихие. Их перебивает ужасный визг крутящихся колес.

Кто-то вызывает скорую помощь, кто-то несется к дымящемуся автобусу. Я же ощущаю странное чувство дежавю. Будто данная картинка мне знакома. Оглядываюсь, пытаюсь осознать, что же происходит, как вдруг замечаю медработников. Они выбегают из скорой помощи, несутся к пострадавшим, раскладывают огромные носилки, и лицо одно из докторов не просто шокирует меня. Мне вдруг становится плохо. Жутко плохо. Резко отворачиваюсь, зажмуриваюсь и шепчу:

— Тебе показалось, это не правда, ты не знаешь этого мужчину, ты ничего не знаешь про этот автобус, ты...

Я задыхаюсь. Достаю из кармана телефон и набираю первый попавшийся номер.

— Да?

— Забери меня, пожалуйста.

— Что случилось?

Не могу понять, кому же все-таки позвонила. Шатаясь, отхожу от толпы, сглатываю и повторяю:

— Забери меня.

— Аня, что с тобой? Где ты?

— Я не знаю, что происходит. Я видела все это. Понимаешь? — Хватаюсь свободной рукой за лицо и непроизвольно бросаю взгляд за спину: из автобуса выносят мальчишку. Того самого мальчишку! — Господи, — глаза расширяются так сильно, что мне становится дико больно, — господи, я была в этом автобусе! Во сне! Я была там!

Уже не обращаю внимания на голос на конце трубки. Случайно выпускаю из руки телефон и замираю: может, мне опять все это снится? Дрожащими пальцами щипаю кожу на ладони. Ничего не меняется. Щипаю еще раз, на этот раз гораздо сильней. Морщусь от боли, прикусываю губу, и ошеломленно осознаю: все происходящее вокруг меня — реальность. Однако этого попросту не может быть! Я не могла видеть данные события во сне! Это же невозможно!

Неуклюже поднимаю с земли телефон, забрасываю его в сумку и неожиданно нахожу в себе силы вновь приблизиться к автобусу. Расталкиваю перед собой людей, подхожу к погнутым дверцам и сквозь стекло замечаю вдалеке тучного, пухловатого мужчину. Из его виска течет кровь, и она пачкает его кожаную, черную куртку. Отхожу назад. Все смешивается. Голоса людей, их крики и просьбы. Даже ветер исчезает. Пропадают запахи, цвета и звуки. Есть только мое дико стучащее сердце. Оно где-то в горле. Или в пятках. Или в животе. Не знаю. Пошатываясь, подхожу к дереву, облокачиваюсь об него головой и задерживаю дыхание. Мой мозг разрывается на части. Одна его сторона отрицает все, что сейчас происходит, но другая упорно воспроизводит картинки из кошмара, и они абсолютно идентично тому, что только что увидели мои глаза. Можно ли подвергать сомнению реальность? Я могу претвориться, будто не знаю, как выглядело лицо того тучного мужчины, или маленького парнишки, или взвинченного доктора. Но это же будет ложью, ведь я действительно их помню. Я знаю их!

— Аня? — Резко оборачиваюсь. Выдыхаю и порывисто обнимаю брата за плечи. — Ты чего? Господи, ты как? Черт, ты цела? Все нормально? Посмотри на меня, все хорошо?

— Саша, — только и могу выдавить из себя я. Дергано отстраняюсь, закрываю ладонями лицо и крепко зажмуриваюсь. Это все сон, страшный сон, потому что в жизни ничего подобного не происходит. Нельзя увидеть будущее. Это невозможно.

— Ты меня напугала. Я ехал домой, заметил аварию, и..., — он запинается и протягивает ко мне руки, но я вновь уворачиваюсь. — Черт. Ты как?

В жизни случаются странности. Пожалуй, они редки, но все-таки возможны. Да, и что скрывать, на самом деле, из ряда вон выходящие вещи даже спасают нас, ведь существовать в постоянном равновесии невыносимо. Однако что, если изменения сбивают с толку, обезоруживают. Это не просто нелепые карикатуры, это абсолютно новый сюжет, новые средства и мысли. Стоит ли с ними мириться, стоит ли их принять? Сны, которые сбываются, люди, с которыми на самом деле ты познакомился в своей голове — не чересчур ли это? Даже попытавшись примириться с такими фактами, можно сойти с ума.

ГЛАВА 2. НЕПРИЯТНОСТИ.

Не помню, как оказываюсь в машине.

Просто неожиданно я отключаюсь и открываю глаза уже на пассажирском сидении рядом с братом. Он так же лениво ведет машину, правда, теперь я замечаю, как дрожат его руки, сжимающие руль. Наверно, он испугался не меньше моего.

Облизываю засохшие губы, стаскиваю с себя чью-то теплую куртку и шепчу:

— Мы едем к папе?

Саша оборачивается. Кладет руку на мое колено и кивает.

— Это хорошо. — Чувствую, как трясется его кисть и убираю ногу в сторону таким образом, чтобы его пальцы скатились вниз. Не хочу больше разговаривать, правда, и молчать боюсь. Прикусываю кончик ногтя и откидываю назад голову. — Прости.

— Ты тут причем.

— Я не хотела тебя напугать. — Зажимаю переносицу. — Просто произошло нечто странное, и я позвонила первому, кто попался в списке. Надо было хоть что-то объяснить, но...

— Перестань.

— Нет. Я не знаю, как это называется. Я вообще ничего не знаю. Просто, понимаешь, я видела все это. — Вновь смотрю на брата. Покачиваю головой и горячо продолжаю, — я видела аварию, Саш, я видела ее! Во сне. Я утром тебе рассказывала, помнишь? И повторилось все. Кроме, того, что в салон я не попала. На остановке был парень, он отвлек меня. И..., — запинаюсь. Вижу, как напряжены скулы брата и спрашиваю. — Ты веришь мне?

Саша не отвечает.

— Ты веришь мне? — упрямо повторяю я. — Скажи!

— Что тут сказать? Ань, это сумасшествие какое-то.

— Но зачем мне выдумывать?

— Откуда я знаю. — Он мнет пальцами руль и нервно пожимает плечами. — Наверно, это совпадение.

— Совпадение? Разве такие совпадения бывают?

— А что же было в твоем сне? Похожая авария?

— Не похожая. Это был тот же автобус, те же люди, тот же перекресток. Совпало абсолютно все!

— Но почему тогда ты не оказалась внутри? — Саша оборачивается. — Того парня на остановке ты тоже знаешь?

— Нет. Я случайно обронила шарф. Он поднял его.

— Шарф, — скептически фыркает брат и сосредоточенно переключает передачу. — Звучит дико. Хотя я как-то читал о женщине, которая, прежде чем пойти на работу, забежала в аптеку за пластырем. Таким образом, она спасла себе жизнь 11 сентября.

— Значит, такое случается?

— Не знаю. Я когда тебя заметил, чуть коньки не отбросил. Видела бы ты себя со стороны. Вух, вся белая, испуганная.

Не отвечаю. Отворачиваюсь и упрямо поджимаю губы: неужели можно было выглядеть адекватней? Удивительно, как я еще не бросилась по улице с криками и воплями. Сразу бы повязали и отправили в психушку. Хотя ничего удивительного в этом нет, и я знаю почему.

Глубоко втягиваю воздух, выпрямляюсь и говорю себе: ты не сумасшедшая. Однако как еще объяснить то, что произошло? Допустим, я могла встретиться на остановке с тем тучным мужчиной и раньше, но как на счет ребенка? Или доктора? Или перекрестка?! Ведь автобус мог попасть в аварию, где угодно! Но нет. Его сбили именно на проезжей части в сотне метров от моего института. Именно сегодня. Именно в это время. Сдавливаю пальцами лицо и вновь повторяю: не сумасшедшая, не сумасшедшая.

— Ты как? — неожиданно спрашивает Саша. — Сейчас уже будем дома.

Я киваю и медленно опускаю руки. В конце концов, в жизни бывает всякое. Может, произошедшее действительно нелепая случайность. Не ставить ведь теперь на мне крест. Это неправильно.

Дом, в котором я выросла, находится в нескольких километрах от города. За крутым поворотом притаился поселок, заставленный небольшими коттеджами с небольшими окнами. Окружает его хвойный, густой лес, сзади подпирает грязная речка, а призрачную атмосферу разбавляет озеро, талантливо сооруженное ровно под окном моей комнаты. Здесь все знают друг друга. И не просто в лицо, но и по имени. Да, что там — по фамилии! Здесь каждый день такой же, как предыдущий. И если когда-то мне казалось, что по-другому и быть не может, сейчас я просто в ужасе. Как только я не взбунтовалась раньше? Неужели жить в клетке мне действительно нравилось?

Конечно, последствий замкнутого пространства огромное количество. Например, моя странная боязнь людей, боязнь собственного мнения. Но, с другой стороны, в детстве я была именно ребенком, который не сталкивался с проблемами, не убегал из дома — лес ведь вокруг, — не терял девственность на вечеринках, не менял друзей и не мечтал об иной жизни. Все как надо. Все правильно. Ровно, гладко, без шершавостей и препятствий. Вопрос лишь в том: стоило ли это того? И было ли так на самом деле?

Я убежала к Саше почти сразу же, как папа купил ему квартиру в городе. Не могла находиться здесь без брата: чувствовала себя ужасно одинокой. Мама подала на развод за год до моего выпуска, лучшая подруга позапрошлым летом поступила в другой город на невыносимый экономический факультет, и даже собака умерла, словно в добавление ко всему, что успело со мной случиться. Иными словами, ничего не держало меня в этом сером, маленьком поселке. Разве что папа. Но он так сильно любил свою работу, что, иногда даже не ночевал дома. И это имело свои последствия: я и так ощущала себя брошенной, а без него мне и вовсе казалось, будто не меня все покинули, а я покинула всех.

Сейчас мы с братом стараемся как можно чаще выбираться из дома, чтобы навестить отца. Не хочу врать: я жутко скучаю. Но опять-таки, свободу на клетку не променяешь. Я пусть и странный человек с огромным списком фобий, но даже мне гораздо комфортней жить в квартире с Сашей, чем наедине с самой собой в частном доме.

Вероятность, что папы нет — не просто огромная. Пожалуй, она гигантская. Но Саша все равно первым делом подъезжает к коттеджу. Вдруг удастся подловить отца перед его уходом на работу. Я смотрю в окно, вижу наш небольшой, двухэтажный дом и вспоминаю, как мама хотела посадить яблони напротив центровых окон. Конечно, папа именно так и сделал. Но знал ли он тогда, что она даже не увидит, как они расцветут. Первые несколько лет эти деревья упрямо сохли, сгибались, лишь не позволяли солнцу проникнуть в наш широкий, темный холл. Но прошлой весной что-то изменилось. Было больше дождей или больше света — кто знает? В любом случае, больные, скрученные деревья вдруг расправили свои ветви, вытянулись и превратились в нечто волшебное, не от мира сего. Пожалуй, приезжать домой в мае уже стоило ради этого: ради белой аллеи перед нашим узким крыльцом.

Мы выходим из машины. Я осматриваюсь, вдыхаю свежий, легкий запах леса, хвои и улыбаюсь: здесь все совсем другое.

— Папы нет, — сообщает Саша и достает запасной ключ из-под горшка с засохшим, тонким деревом. Брат ловит мой взгляд. — Ты точно в порядке? Выглядишь не очень.

— Если ты перестанешь меня об этом спрашивать, я, наконец, смогу расслабиться, — кривлю губы, тут же получаю в ответ похожую гримасу и усмехаюсь. — Я схожу тогда к папе на работу. Ты со мной?

— Да, ну. Лучше проверю его машину. Наверняка, опять пешком потопал.

— У тебя еще много времени. Мы же до вечера. Придем — починишь.

Саша вместо ответа смеется. Собственно, я и не нуждаюсь в пояснении. Было глупо пытаться его в чем-то переубедить: упрямство — давно знакомый мне его детский рудимент. Поджимаю губы, вздыхаю и смотрю в сторону небольшого, узкого мостика. Он соединяет два берега искусственного, овального озера. За ним находится папино место гнездования, второй дом, жилище, дело всей его жизни — детский дом имени Евгения Утвы — к слову, наши предки из Польши. Раньше мне нравилось ждать папу, пока тот решал до ночи проблемы, связанные с финансами, документами, вновь поступившими детьми. Но лет в четырнадцать я поняла, что грустнее место еще нужно поискать. Неприятности с деньгами и близко не стояли с душераздирающими историями, которые мне, порой, рассказывали наиболее приспособленные к общению ребята. Кого-то бросили еще в детстве, кто-то сбежал сам, а кому-то пришлось действительно пережить расставание с родителями. Не на поводу у гнева, не на поводу у обиды. А наоборот. Пришлось расставаться даже тогда, когда они были готовы закрыть глаза на все, что с ними вытворяли. Мама ведь — отвечали они. Папа ведь — повторяли некоторые. Но их разделяли, убеждали в необходимости таких радикальных мер, а затем кидали на попечение моему отцу.