Туман. Похититель душ.(общий файл)1 часть

Больше всего маг удивлялся, что на мне это очень мало отразилось внешне. По его слова выходило, что выбравшись я должен был быть похожим на столетнего старика, намекнув на специальную модификацию, защитной руны этого сада. После чего посетовал на невозможность наблюдения за мной в момент спасения и закончил выводом, что если я и выживу окончательно, то это будет полусумасшедшее растение, либо полностью изуродованная в психическом плане личность.

Завершив бурные прения гости покинули зал заседаний.

* * *

После того как все ушли, Карп ходил взад вперед, обдумывая то ли прошедшую встречу, то ли какое-то будущее дело, то ли мою судьбу. Звуки шагов прекратились, звякнул колокольчик, тихо скрипнула дверь и шаги. Шаги легкие, не похожие на те, что были до этого.

— Что скажешь? — голос Карпа.

Молчание, потом слова:

— Нам повезло, они ничего не знают.

— А с этим? Может в расход?

— Сейчас подозрительно, да и смысла особого нет. В нем разума осталось, как у курицы, если не меньше.

— Ну что ж, так тому и быть, — тяжелый вздох. — Где он проживает?

— У Пабло, притон "дрожащих", — даже отвернувшись, я почувствовал омерзение, с которым были произнесены эти слова.

— Вот туда и отправь, а Пабло пусть присматривает. Должен же он хоть какую то пользу приносить.

Второй голос хихикнул, они вышли, и я остался один, впрочем, ненадолго. Минут через двадцать появилось двое, перевернуших меня на спину, и собравшихся выносить.

— Эт чё? Трупак тащить к Пабло? — здоровый хмырь.

— Да, вроде говорили, что он живой, — неуверенно ответил второй, невзрачненький.

Поднеся браслет к моим губам и заметив помутнение, уже недовольно приказал товарищу:

— Давай берись, живой еще. Хотя у Пабло и так половина трупов, этот лишним не будет.

Поржав над немудрящей шуткой, меня вынесли на мороз, свалили в тележку и поволокли, я опять вырубился.

Я сильно надеялся, что утром все будет по-другому, я вернусь к обычной больничной жизни, буду потихоньку отходить от операции, травить с соседями анеки. Резаться в карты и морской бой, а то, что сегодня произошло, растает в памяти, как чья то неумная шутка, которую очень хочется забыть

3

Зачеркиваю на стене еще одну палочку и аккуратно перечеркиваю все семь зачеркнутых наискосок одной чертой. Я здесь уже третий месяц, моя операция, из-за которой я и попал сюда, все больше кажется мне сном, а моя жизнь там — сказкой. Иногда я ловлю себя на мысли, что все придумал, что наверняка был сильный удар по голове, от того ферта, которого мы с Гугнявым выпасли в тот вечер. Гугнявый с той поры сдох, а я выжил, вот только дураком стал. Придумываю себе всякие слова: компьютеры, автомобили... Да таких вещей в помине нет, просто волна страха да еще эти уроды слишком сильно хлопнули меня по башке. Совсем дурным стал, мысли, каких отродясь не водилось — появляются. Но такие моменты бывают у меня редко, может быть с течением времени я и решу, что все это мне поблажилось, но сейчас я более чем уверен, что я и кто я.

* * *

Адаптация проходила быстро и достаточно безболезненно. Наблюдались произвольные подергивания конечностей, временный паралич лица ну и другая мелочевка. Я думаю со стороны это было не сильно заметно. Тем более один барыга, которому я в прежней жизни сбывал кое-что, почти приятель, вернее не то чтобы приятель, скажем так, для того чтобы меня сдать, ему бы понадобилось хорошо заплатить, сказал мне:

— Ты бы посидел немного в совей берлоге и не высовывался на улицу. Я то ничего, но вдруг попадется на улице кто из монахов, так тебя могут и за одержимого демонами принять.

Действительно, здесь сейчас работает инквизиция. На нас, правда, их претензии не распространяются, так, иногда бабу сволокут, типа ведьмы, когда настоящих еретиков нет — и все. Но из нашего квартала, многие на площадь ходят, посмотреть да у костра "погреться". Иногда грев очень суровым выходит, вон у старого Сулейма, племяннику руки отрубили, за то что на кошельке поймали, ну это так — к слову пришлось.

Я прислушался к совету знакомого, лишь изредка выбираясь погулять и поверить очередную бредовую идею, возникающую у меня в мозгу. Меня не трогали нищие, я был пока под защитой, меня не замечали бандиты, я не был ни подельником ни добычей. От меня оставался ходящий человеческий обрубок, иногда разговаривающий, но большей частью бессмысленно трясущий головой.

Раздвоение личности — это такая поганая вещь. Я не знаю что должен чувствовать нормальный человек. Во мне намешалось столько воспоминаний накладывающихся и взаимоисключающих друг друга, что иногда я просто элементарно теряю ориентацию в пространстве. Я случайно вспомнил страшную аварию, где КАМАЗ буквально размазал газельку с пассажирами, я помню лицо камазиста, потерянное и тут же моя память подкидывает мне воспоминание, что позже его за этот случай четвертовали на площади Успенья в канун праздника всех святых. То есть я понимаю, что мой мозг подстраивает мои воспоминания и воспоминания донора, намешивая их в жуткий коктейль, которому никак не можно верить. Так совсем недавно я пошел искать один дом, с жестяным сапогом, болтающимся на крюке у входа. Я точно знал где он находиться: дошел до улицы Сапожников, дошел до угла с улицей Менял, завернул за угол, но никакого дома там не нашел. Ладно еще, я вспомнил, что висячие вывески разрешались либо предприятиям общепита, ибо поставщикам Королевского Двора. То есть подсознание в очередной раз сыграло со мной очень гнусную штуку, смешав уже даже не две, а три реальности. Нынешнюю реальность, прошлую и выдуманную. Я ведь только потом вспомнил, что видел похожую улочку в кино и вот там то точно был подобный домик. О чем говорить, когда я даже с людьми старался не здороваться, чтобы не нарваться на непонятки. Но тут уже обижались те, с кем я был знаком. Пришлось скрепя сердце, выпустить часть правды. Пронесся слух, что последнее дело, которое проредило банду на восемьдесят процентов, сильно повлияло, на некоторых выживших членов, ну а поскольку меня и так считали невеликого ума человечком, больше смерти боявшегося только Гугнявого, то иной новости, что у меня поехала крыша, никто и не ожидал. Новость эту помог мне запустить трактирщик у которого я снимал комнату, вернее мне её, как оказалось, снимал Гугнявый, причем оплатил на полгода вперед, что ничего бы не значило, если бы не распоряжение Карпа. Именно поэтому я оказался выгодным клиентом. Трактир был еще тот, из тех, которыми брезговали даже бывшие портовые шлюхи. Единственное, что помогало выживать — опиумокурильня в подвальном этаже. Может это и не опий — я не знаю, просто мой мозг, в котором определений и понятий было однозначно больше нежели у моего невольного донора, естественно, я подменял то, что не знаю, с помощью ассоциативного ряда. Так и помещение, в котором собирались одни из самых уродливых типов нашего города, у меня ассоциировалось с наркопритоном самого гнусного типа. А как еще назвать конуру, в которой собирались люди, закрывали за собой двери, разжигали жаровни и насыпали на слой красных углей тонкий слой чуть влажной перетертой травы зо-зо /ну не виноват я, что у неё такое название/. Говорили, что растет она на границе леса и пустыни, в небольшой степной полосе разделяющей их. Внешне она желтая и сухая, собирается весной, когда немного разбухает и становиться похожей не на грязную пыльную щетку, а на настоящее растение. Так вот её собирают и высушивают, потом кладут на жаровню и вдыхают дым. От этого дыма человек становиться податливым словно воск и его психика становиться способной на любые выверты. Немаловажно и то, что опознать таких очень легко. Видимо в растениях находиться сильнейший мутаген, способный уродовать тело человека. Естественно происходит это не сразу, а по мере увеличения дозы и частоты употребления. Под конец, употребляющие такую гадость, превращаются в полузверей, агрессивных и ничего не соображающих.. Ну, а потом окончательный распад личности и недолгая жизнь растения.

Теперь понятно, почему мой мозг выдал определение опиумокурильня. Соседство с таким сообществом достаточно опасное, трактирщик и одновременно владелец, когда то доходного дома рисковал, но жажда наживы была больше чем опасность. Обычное человеческое чувство.

* * *

Постепенно я приходил в себя, порождения воспаленного мозга убрались в тьму и я начал более менее трезво оценивать свое положение. Кстати, я более менее разобрался кто я такой. Вернее кем я был, до заселения в это тело. Опять не так сформулировал: кем было это тело до заселения в него меня. И включается личность донора только тогда когда сам я до смерти напуган и фактически умываю руки, то есть отключаюсь и действую на одних инстинктах. Если же сравнить наши отношения, в смысле двух личностей, то тот, в чьем теле я сейчас нахожусь. Не обладает ни силой воли, ни запасом знаний. Я бы его сравнил с Эллочкой Людоедовой, по словарному запасу, в котором большую часть составляет неприличные выражения на нескольких языках. По всей видимости он был ночным охотником, так романтично зовут в этом мире тех, кто занимается элементарным гоп-стопом. В прошлом я был достаточно удачливым, чтобы обеспечивать свое существование, потом правда связался с Большим и Гугнявым, с которыми и провел последний год, поднявшись до престижной профессии домушника. Эх, жаль, что все это закончилось. Извините, это не моя мысль, а той, иной личности.

Оглядываясь вокруг я пребывал в отчаянии. Хорошо еще, что в зиму у меня есть крыша над головой и мне достается какая-то еда, но так долго не проживешь. Надо начинать жить в этом мире, поскольку попал я сюда навсегда. Порой я предавался мечтам, как все сложилось бы, попади я в этот мир, немного в другой ситуации, как бы я себя вел, через сколько бы выбился в люди и королем какой страны мог бы стать. Вспоминая большинство известных мне романов, и представляя себя на их месте, я занимался тем, что фактически жалел себя. Раз в день я выбирался на границу нашего района, где благодаря графине..., впрочем я никогда не мог запомнить её имя, да это и не важно. Важно то, что для бедняков она выставляла один раз в день полевые кухни, пытаясь накормить бедняков. Бесплатные обеды, какие я видел в советской пропаганде ака Америка. Кусок серого хлеба и миска похлебки — вот и все, что причиталось нам. Однако, даже за это возникали суровые бои между такими же как я уродами. Я, со своей трясущейся фигурой, был чужим на этом празднике жизни, силы мне не хватало, но частенько удавалось пробраться во время драки и схватить пайку. Однажды я совершил страшную глупость, и схватил не свободную, а чью то миску с едой. Меня избили и престали пускать в очередь. Мои уверения (кстати это правда), что я не знал, что эта миска чья то никого не смутили. Так я оказался и без еды.

Я всего боялся; жилье, доставшееся мне по наследству, не спасало. Опустился я ниже плинтуса, жрал то, что удавалось нарыть в отбросах. Ловил крыс, если получалось приманивал кошек и собак, но это уже считалось деликатесом.

* * *

Стук в дверь, я настороженно прихватываюсь, жалобно блея:

— Кто там?

Дверь такова, что может упасть от не самого сильно выдоха волка из трех поросят. Защиты она не дает, в этом мире и в этом кабаке, лучшая защита — это имя. Сильные скрываются за своим, слабые за именами сильных. Опять неправильно сказал: сильные не скрываются за своими именами, здесь они выживают, утверждая себя и давая защиту слабым. Как и везде, короля делает свита. Я еще окончательно не пришел в себя, оглядываюсь, чтобы взять в руки хоть какое-нибудь оружие, но не успеваю. Запертая дверь распахивается от несильного пинка и в комнату заходит высокий седоватый тип, можно даже сказать благообразный. Часто говорят — глаза зеркало души, так вот, этот тип выглядел благообразным и глаза его ничего не говорили, что он может иным.

— Ну что? Не надоело себя жалеть? — сильный толчок в грудь откинул меня на длинный топчан.

Я попытался подняться, но трость незнакомца уперлась мне в грудь:

— Не торопись, успокойся и выслушай меня. Я конечно понимаю, что Гугнявый был мозгом вашей компании, но ведь и у тебя есть мозги. Или нет? Узнал меня? Кто я?

Я смотрел во все глаза, лихорадочно роясь в оставшихся от коренного обитателя воспоминаниях, а тот все никак не успокаивался, что то вещая грозным тоном и постоянно переспрашивая одно и то же:

— Ну что? Узнал меня? Как меня зовут?

В башке что то забрезжило и я схватившись за огрызок воспоминания умудрился вытащить имя:

— Узнал, — взвизгнул я, — вы Старый Хрен!!!

Тонкие губы господина в черном вытянулись в ниточку, трость размахнулась для удара. Непомня себя я скатился с кровати и притянул к себе табурет. Бабах! Тяжелая с виду трость разлетается на мелкие кусочки, оставляя в руках благообразного тяжелую шпагу.

Немного ошарашено мы смотрели на шпагу, на кусочки ножен, друг на друга. Видимо этот приступ ярости успокоил его, поскольку он отложил шпагу в сторону и подтягивая к себе сидушку уставился на меня своими рыбьими глазами.

— Ладно давай поговорим, — уже довольно миролюбиво проговорил он садясь на отобранную у меня мебель и непринужденно закидывая нога на ногу. — Ты знаешь контакты Гугнявого?

Я отрицательно мотаю головой. Действительно, откуда мне знать, я как меня зовут узнал совсем недавно.

— А что за дело он хотел мне предложить тоже не в курсе?

Я так же отрицательно мотаю головой, между тем лихорадочно соображая. Естественно никаких дел мне, полуидиоту, Гугнявый не рассказывал.

Такая беседа длиться минут десять-пятнадцать. Старый Хрен задает вопросы, меняя их в произвольной последовательности, к сожалению ассортимент их не блещет особым богатством, точно также обстоит дело и с моими ответами. Видимо устав, он взял свою шляпу, шпагу и поднялся, готовясь уходить.

— Ну что ж, огорченно произнес Старый Хрен, — жаль, жаль. Если что вспомнишь, то сообщи мне через Пабло.

Он ушел, не удосужившись прикрыть за собой остатки двери, а вместо него в комнату завалился Пабло, привычно поворчав и попытавшись содрать с меня деньги за восстановление ворот гномьей работы в королевскую сокровищницу, судя по цене в которую он оценил две перекошенные щелястые доски, прикрывавшие вход. В очередной раз его красноречие проиграло, наткнувшись на стену моей непроходимой тупости.

Надо было на что-то решаться и я собрался на "дело".

* * *

Ночь. Улица. Фонарь. Вот так, почти по Блоку начиналось мое первое в этом мире осмысленное дело. То, во время которого я и попал сюда — не считается — я ничего еще не соображал. Неприятный мандраж мучал меня с самого утра, сама задача вроде бы простая: дождаться, стукнуть по башке, забрать деньги, уйти и все. Все таки гоп-стопники одна из самых легких профессий в воровском мире. Ничего не надо знать, ничего уметь, достаточно иметь побольше наглости и/или большую мышечную массу, острый или увесистый предмет, а также компанию единомышленников и ты король мира. Каждый с удовольствием отдаст тебе все, чем владеет.