Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Ивик, можно сказать, выросла одна. В чём были свои преимущества. Её одевали только в новое и самое лучшее. Ей покупали собственные игрушки, а не одну куклу на троих, как в семье Диссе. Её возили на курорты и в путешествия.

Но часто Ивик в душе завидовала Диссе.

Та была шестой в семье, шестой из одиннадцати детей. Её отец, геолог, подолгу пропадал в экспедициях. А мать — аслен, оператор на фабрике, обслуживала станки. Простая женщина, не такая, как мама Ивик. Естественно, только и интересов что дети. "Самореализовалась в детях", как говорила мать Ивик с лёгким оттенком презрения. Семья Диссе ютилась в таком же трёхкомнатном блоке, но их было не четыре человека, а тринадцать. Одна спальня для девочек, другая для мальчиков. Хотя старшие дети не жили постоянно с родителями, в семь лет переселялись в школу. И лишь на праздники и каникулы собирались дома, но по такому случаю неудобства можно было и потерпеть.

Нравы в семье Диссе были простые. Одежду носили в основном самосшитую, младшие донашивали за старшими. То есть, конечно, в распределителе им полагалась собственная одежда, но мать экономила и тратила талоны на что-нибудь понасущней. В тонкости воспитания никто не вникал, за шалости могли запросто выдрать. Ивик дома никогда не пороли. Но иногда Ивик додумывалась до крамольной мысли, что в семье Диссе жить куда проще. Как в школе. Никто на тебя не обращает внимания, что хочешь, то и делай. Мама не сходит с ума из-за твоего распределения, в какую, мол, ты академию попадёшь... А Диссе лучше бы оказалась на месте Ивик. Вот она нашла бы с мамой Ивик общий язык. Вот такой дочерью мама бы гордилась.

Диссе способная, мама неправа. Просто она ещё и упорная, старательная, много тренируется в своей гимнастической секции, постоянно занимается. Или это и называется "высиживать попой"? Нет, Диссе всё-таки и соображает.

Но маме Диссе всё равно, куда та попадёт. Совершенно безразлично. У неё одиннадцать детей, хоть один добьётся успехов, и то уже хорошо. А может, она вообще об успехах не думает, что ей, обычной работнице с фабрики, эти успехи? Лишь бы девочки хорошо вышли замуж, а мальчики нашли себе пару, завели счастливые семьи, жили благополучно. Лишь бы дарайцы не напали и не было войны. Вот и все её надежды и мечты.

Ивик сидела на качелях во дворе, дожидаясь Диссе. Медленно раскачивалась. Несколько малышей уже возились в песочнице под присмотром двух девочек постарше. Ричи с мальчишками затеяли матч в сетран на специально огороженном поле. Пушистый белый пёс лежал в тени, вывалив язык. В соседнем дворе радостно-тягуче играла гармонь.

Диссе всё не выходила — она вместе с сестрой домывала посуду за всеми. Её очередь. Сегодня хоть праздник, а вчера Диссе и все остальные занимались генеральной уборкой, не стоило и дожидаться.

Ивик в такие моменты вечно ощущала себя виноватой. Диссе приходится много работать по дому. А Ивик живёт, если послушать Диссе, как балованная аристократка. Она в свои двенадцать лет — всё ещё ребёнок, её берегут, ни к чему не принуждают. У неё новенькое красивое платье с Базы. "Мажорка", называла её Диссе. Хотя разве её родители какие-нибудь шишки? Просто детей в семье сейчас всего двое, и, естественно, Ивик больше достаётся разных благ и меньше обязанностей.

И так всегда. "Тебе как будто специально везде соломку подстилают", ворчала иногда Диссе. Ивик вспомнила последний случай, те злополучные прыжки с моста. "И опять ты выкрутилась", сказала потом подруга, покачав головой.

"Ты вообще любишь выделяться", Диссе ещё и так говорила. Ивик часто болела. Простывала. В прошлом году было воспаление лёгких. И ещё она постоянно получала травмы. Она же не просто так побоялась прыгать с моста. Она и правда могла подвернуть ногу, разбиться там, где у других всё сходило благополучно. Уж очень она неловкая. То вывих заработает, то растяжение, то перелом. А потом опять ей послабления и удовольствия — можно пропустить спорт и вместо этого блаженствовать в библиотеке, можно вообще не ходить в школу и отлёживаться в изоляторе с книжкой, грызя сухарики. В школьном походе она сломала руку, и хет Шани повёз её одну домой на мотоскаре. Тогда Ивик и услышала от Диссе это "любишь выделяться". Но она ведь не нарочно кости себе ломает!

Она разве виновата, что такая? Нескладная, бесполезная, дохлая. Некрасивая.

Но почему-то всегда получается, что другим — работа, учёба, наказания, а ей — отдых и радости жизни.

И в чём тут моя вина, размышляла Ивик, раскачиваясь потихоньку. Диссе в такой отличной форме, потому что её с детства гоняли по хозяйству, заставляли убираться, копать грядки. А Ивик, наоборот, только баловали. Но разве поэтому она выросла такой неуклюжей и болезненной? И ведь даже не тяжелобольной. Если бы она была настоящим инвалидом, с неё бы и спроса никакого не было. А она...

Иногда она обижалась на Диссе — ну что за подруга, которая смотрит на неё так? Но беда в том, что больше у Ивик ни одной подруги и не было. С Диссе они были вместе ещё с марсена. Как сёстры. У Диссе иногда появлялись новые приятельницы — Мара, например, — а потом и друзья-мальчишки. А у Ивик — никого. Только Диссе.

И потом, их с Диссе действительно многое связывало. Подруга была посвящена в самые заветные тайны Ивик. И что ещё важнее, ценила это. У них были общие удивительные игры. Они вдвоём придумывали фантастические истории. Устраивали "ночные похождения" и "полёты привидений", выбирались в дальние путешествия за пределы Варта. Мечтали по ночам, смотрели на звёздное небо. Ивик — только это был их величайший секрет! — уже несколько раз выходила в Медиану и Диссе тоже за собой вытаскивала. Это было, наверное, единственное, что Диссе умела хуже Ивик, точнее, вообще не умела.

Хотя нет, было ещё одно. Ивик занималась музыкой, играла на клавире и пела, одно время участвовала в церковном хоре (пока мама не запретила — наверное, опять из-за опасений, что Ивик захочет в монахини). А у Диссе музыкального слуха совсем не было. По этому поводу Диссе подруге завидовала. Хотя Ивик не понимала, какая польза в жизни может быть от распевания песенок. То ли дело умение красиво двигаться и танцевать как Диссе.

И всё же, несмотря на неприятный разговор с мамой, на то, что Диссе пока не отпускали, Ивик сейчас было хорошо. Она раскачивалась всё выше, дух захватывало. Малыши галдели в песочнице, гармонь не умолкала. Со всех сторон наплывал птичий щебет. Машин сегодня не слышно — праздник. Весенний ветер кидался ей навстречу, щекотал, весело обнимал, свистел в ушах.

Здесь всё своё, родное. Длинный ряд примыкающих друг к другу одноэтажных бараков. Белёные стены, выметенный двор. Знакомый с детства куст рекеты, готовый взорваться сиреневым цветом. Классики, нарисованные на асфальтовом пятачке. Лес за последним бараком, сумрачный, дышащий влагой, и медленно встающее над его тёмными вершинами жёлтое солнце.

В этой песочнице Ивик строила замки и дороги. На этом рекетовом кусте искала цветочек с пятью лепестками, приносящий удачу, а под кустом они с девочками зарывали "секретики". На той лавочке раньше всегда сидела злобная баба Шери из пятого блока и ворчала на всех, кто шёл мимо, — теперь уже не сидит, видно, совсем слегла. А может, и умерла уже? Надо спросить маму.

Здесь всё своё, родное.

Мой дом, река и лес.

Ивик вдруг удивилась тому, что получилось. Получилось начало стиха. Кажется. Она уже не раскачивалась, качели с каждым махом уменьшали колебания. Зеркальца небес. Нет, осколочки небес. Что — осколочки? Лужи... И в лужах голубые осколочки небес. Но тогда что с первой строчкой? А, она всё равно не звучит совсем. Лучше по-другому. Любимые, родные дома, дворы и лес, и в лужах голубые осколочки небес... Ивик с сомнением повертела в уме получившееся четверостишье. Глупо как-то. Первую строчку всё равно надо менять.

— Ивик!

К качелям бежала Диссе, за ней — сестрёнка, пятилетняя Альта.

— Ивик, может, в кино пойдём сегодня? Говорят, новый фильм.

Мама Ивик, конечно, кино разрешила, почему бы и нет. Не маленькие ведь уже. Прошли времена, когда смывались тайком, всем двором. Правда, этот фильм — с двенадцати лет, так им как раз двенадцать и исполнилось. Мама Диссе хоть и поворчала, что лучше бы они за младшими присмотрели, но тоже отпустила.

Народу набилось под завязку, девочки едва успели проскочить, прежде чем контролёрша закрыла дверь. Это потому что сегодня премьера. И мало того, в их городок приехал один из режиссёров фильма и скажет несколько слов перед сеансом, потому что он сам родом из Шим-Варта и где-то в заречном районе живёт его родня.

Впрочем, режиссёр у Ивик любопытства не вызывал. Подумаешь, гэйн какой-то. Да и фильм наверняка так себе. Её больше привлекала сама атмосфера: весёлая галдящая толпа, жаренки на палочках, которые отпускали по штучке в одни руки, полутьма в кинозале, огромный экран, задёрнутый бархатным занавесом, ожидание какого-то волшебства, чего-то чудесного, как в детстве.

Фильм назывался "Завтра наступит завтра".

— Странное название, — сказала Диссе, которая внимательно просматривала афишку, — что бы это значило?

— Не знаю, — Ивик увлечённо грызла свою жаренку.

— А смотри, кто играет! Главная героиня — Сабин иль Рео! Говорят, она ушла из гэйнов, теперь не воюет, только снимается.

— Можно понять, — согласилась Ивик. Сабин иль Рео, спору нет, была великой актрисой. И бывает, что иногда актёры меняют касту, переходят в медар. На сцену перед экраном тем временем вышел гэйн в серо-зелёной парадке, с перекрещивающимися нашивками шехина на плечах. Он молча обвёл взглядом ряды зрителей. Шум в зале постепенно стих.

Гэйн заговорил тихим голосом, будто стесняясь. Он считался главным режиссёром-постановщиком, но сделал, оказывается, лишь несколько сцен — его пригласили заменить первого режиссёра, стаффина Мэя иль Гешера, погибшего при обороне Тарна, когда в этом году перед Рождеством случился дарайский прорыв. Основную часть фильма успел снять Мэй. Фильм решили посвятить ему и всем гэйнам, павшим под Тарном. Режиссёр рассказывал дальше, про актёров, про случаи во время съёмок, но Ивик отвлеклась.

Фильмы всегда делали гэйны, это было в порядке вещей. И они же написали все книги, которые она держала в руках, — кроме научно-популярных, такие писали чаще аслен. Опять-таки гэйны сочинили всю музыку, все песни и создали все картины, которые ей доводилось видеть. Ивик вдруг задумалась, почему так получается, ведь гэйны — это вообще-то каста воинов. Это военные. Они не пускают на Дейтрос дарайцев, которые то и дело пытаются к нам проникнуть через Медиану. И защищают от тех же дарайцев Триму, Землю. Делают, конечно, нужное дело, благородное, ничего дурного не скажешь, но почему-то Ивик ощущала лёгкое раздражение при любом упоминании о гэйнах. Слишком уж их высоко ставили. Им полагалось какое-то особое уважение. Даже не то что полагалось, а все к ним на деле так и относились. А вот Ивик это претило. Может, она грешная, может, это гордыня. Но в самом деле — с какой стати с ними так носятся? Ну солдаты. Ну защищают Дейтрос. Но каждый ведь занят необходимым делом, и врачи важны, и учёные, и те, кто хлеб выращивает. Дядя Риш, например, папин брат, плавает на рыболовном судне, тоже опасная профессия и нужная, рыбу-то мы все едим.

Нет, трудно было объяснить, откуда это раздражение. Ивик и сама не понимала.

Может, причина в том, что ни у неё, ни у кого-то из знакомых в родне не было гэйнов. Ведь их совсем немного. Вот у Тена отец — гэйн. И всё, больше она никого не знала. Мало кого направляют в гэйны, наверное, просто не нужно столько военных. Тен, между прочим, и сам мечтает стать гэйном, и тренируется ради этого, и самый сильный в группе, и по начальной военной подготовке лучший. Но найдут ли у него способности — ещё вопрос. А так никто даже и не загадывает, гэйн — это почти как хойта, священник или монах, редкое призвание.

Нет, но чего ради с ними носиться? Хойта — и тех так не обожают. В общем, неизвестно почему, но Ивик выводил из себя этот режиссёр, и не хотелось слушать, о чём он там распинается. Диссе, напротив, слушала подавшись вперёд, с приоткрытым ртом. Она всегда отзывалась о гэйнах восторженно: "Они нас защищают, умирают за нас, если бы не они, нас бы уже не было!.." Ивик соглашалась — ну конечно, Диссе права — но осадок неприятный оставался.

Гэйн легко соскочил с освещённой сцены, скрывшись в темноте, словно не желал слушать аплодисменты. Занавес поехал в разные стороны.

Фильм оказался интересным.

Дело происходило на Старом Дейтросе. Сюжет сплетался из нескольких вроде бы обыденных историй. Конструкторская группа аслен проектирует автоматические корабли для исследования дальних планет, решая при этом головоломные проблемы. В архиве соседнего монастыря монахиня-хойта обнаруживает странные записи, способные пролить свет на события тысячелетней давности, когда христианство впервые попало на Дейтрос. Дочь главного конструктора вот-вот родит ребёнка, а будущий отец, молодой гэйн, вдруг получает приказ сопровождать опасную экспедицию в Килн. Его тёща, обиженная невниманием заработавшегося мужа, крутит шашни со своим коллегой-медар, то и дело попадая в смешные ситуации. Всё банально. Вот только действие происходит всего за несколько дней до Катастрофы.

Осталось совсем немного до того момента, когда дарайцы пустят в ход запрещённое оружие, темпоральный винт, применят его против Земли, чтобы полностью уничтожить её — но патрульные гэйны Рейта и Кларен иль Шанти примут страшное решение и пожертвуют своим родным миром, спасая родину Христа.

Никто пока ещё не знает об этом, ничего не подозревает. Но уже начат обратный отсчёт минут и секунд, гибель неминуема. Неумолимо приближается мгновение, когда Дейтрос — Старый Дейтрос с пятитысячелетней историей — перестанет существовать.

Два миллиарда людей погибнут. От всего Дейтроса останется лишь около восьмидесяти тысяч человек: миссионеров, исследователей, путешественников, гэйнов — тех, кто находился в этот миг вне Дейтроса, в других мирах или в Медиане. Эту историю знает каждый дейтрин начиная с первого года тоорсена.

И ждёшь весь фильм: кто из героев обречён, а кто в час ноль окажется вне Дейтроса? Отправляется в рискованный путь молодой гэйн, оставляя жену с ребёнком в якобы безопасном светлом мире. Разругавшись с коллегами, главный конструктор улетает на космическую станцию, чтобы лично проконтролировать сборку автоматов, — эта станция уцелеет. Настоятельница принимает решение послать нескольких молодых монахинь на Триму, расследовать историю старинной рукописи, — эти девушки выживут.

Саму гибель Дейтроса в фильме не показали. Последняя сцена — прощание гэйна с женой и маленьким сыном, его слова о том, что "завтра наступит завтра", обещание непременно выжить и вернуться, первая улыбка новорождённого. Гэйн уходит по серой долине, по Медиане, один, в туман и мглу, бредёт медленно, и звучит пронзительная странная музыка. Казалось, она не умолкла и тогда, когда закрылся занавес и включили свет. Ивик стала быстро стирать слёзы с лица — вокруг плакали многие, но ей казалось, она одна так позорно чувствительна, расклеилась из-за какого-то фильма. Стыдно было смотреть в глаза окружающим. Стыдно и неприятно вообще возвращаться в повседневность после увиденного. Ивик встала и начала продвигаться к ближнему выходу вслед за Диссе, вместе со всеми, в густой, ещё потрясённо молчащей толпе.