| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И знаете, одно дело — помнить чужой памятью, а другое — увидеть воочию. Весь угол комнаты занимала конструкция размером добрых полтора метра в ширину и два метра в высоту, больше всего напоминающая камеру хранения в супермаркете. Там было много ящичков-ячеек разного размера, начиная от самых больших внизу и заканчивая мелкими, примерно, пятнадцать на пятнадцать сантиметров, на уровне моих глаз.
Это был хран — местный эквивалент холодильника, духовки, микроволновой печи и кладовой, напрямую подключенный к линии доставки. Задав программу на твинчике, можно было составить себе меню на неделю вперед, и умная машина сама связывалась с продовольственным складом, получала оттуда по проходящим внутри стен трубам нынешнего эквивалента пневмопочты контейнеры с полуфабрикатами, готовила еду согласно инструкции и держала ее в подогретом виде до прихода хозяина.
Нет, товарищи, я охраневаю... э-э-э... то есть, охреневаю! Неужели в двадцать третьем веке вообще разучились нормально готовить?! Нет, подсказала мне память. При желании, любой человек мог устроить у себя дома настоящую кухню, заказывать натуральные продукты в сыром виде и делать из них все, что душа пожелает. Это просто здесь, в местной, прямо скажем, общаге никто не собирался заниматься подобными изысками.
Вообще в этом мире кулинария считалась настоящим искусством. Здесь продолжали существовать и процветать рестораны авторской и народной кухни. На эту тему издавалось огромное количество литературы, действовала куча форумов и сайтов, проводились конкурсы и фестивали... Вот только мне казалось, что большинство населения относится к этому как к хобби, примерно, как в мое время к умению выпиливать лобзиком или вышивать крестиком.
Ладно... Хочешь, не хочешь, а жить приходится по местным законам. Немного повозившись, я разыскал нужный ящичек и вынул из него прямоугольный пластиковый контейнер, закрытый притертой крышкой. Сам контейнер был лишь слегка теплым на ощупь, но внутри него обнаружилась приятно пышущая ароматным жаром паэлья с морепродуктами.
Это хорошо, что у нас с Константином похожие вкусы. А то заказал бы, например, какие-нибудь сырники, которых я терпеть не могу!
Взяв себе на заметку обязательно посмотреть программу меню в твинчике, я принялся за еду. Она оказалась вкусной, что почти примирило меня с местным способом ее приготовления. Закончив, я запил ее стаканом апельсинового сока, извлеченным из другого отделения храна, поставил пустой контейнер в положенную ячейку и, закрыв дверцу, услышал изнутри неясный сдавленный звук — будто кто-то негромко сыто рыгнул. Я снова открыл ячейку: внутри было пусто.
Помыв в расположенной здесь же небольшой мойке столовые приборы и поставив их на сушку, я вернулся в комнату и сел в кресло. Пора было заняться чем-то полезным, вот только я не знал, с чего начать.
Внезапно вирт у меня на руке слегка завибрировал. Послышался тихий шепчущий звук, а голос у меня внутри сказал: мама. Это меня откровенно испугало: я совершенно не представлял, что я скажу матери Константина. Однако вирт, зараза, понял меня по-своему. Рядом со мной словно распахнулось небольшое окошко, и в нем показалось изображение немолодой круглолицей женщины с коротко подстриженными темными волосами.
Кажется, на несколько секунд я просто онемел от шока. Мать Константина оказалась необыкновенно похожей на мою маму, какой она была, наверное, лет двадцать с лишним назад и осталась лишь на портрете с черной рамкой, висящем над отцовским столом. Ее не было с нами уже больше года, и вот она вдруг появилась опять — живой и помолодевшей, хотя на самом деле в этом мире ей уже исполнилось шестьдесят пять. Почему-то я в тот момент был уверен, что это именно она, а не какая-то другая, хоть и похожая на нее женщина.
— Здравствуй, мама! — сказал я непослушными губами.
— Здравствуй, Костик! — улыбнулась она мне совершенно маминой улыбкой. — Ну, и что с тобой сегодня произошло?!
— А почему ты вдруг решила, что со мной что-то произошло?! — вполне натурально удивился я и тут же осекся, мысленно хлопнув себя по лбу.
Чужая память услужливо, но немного запоздало напомнила мне, что вирт — это не только электронный помощник, диспетчер и диагност, но и электронный шпион, которого носят с собой. И при каких-либо проблемах с моим самочувствием он немедленно и непременно сообщал об этом всем, кто, по его мнению, должен был об этом знать. Естественно, мама находилась в этом списке на первом месте.
В такой ситуации честность была не то что лучшей, а единственной возможной политикой. И я, немного помявшись для порядка, выдал вполне правдоподобную, на мой взгляд, версию о том, как на галерее на меня вдруг накатило осознание того, что я находился на волоске от смерти и мог бы не только сам по-дурацки погибнуть, но и подвести товарищей. Как минимум, в последнем я ничуть не лукавил. Никто бы не стал подыскивать нового пилота взамен выбывшего за полтора месяца до старта; наш экипаж просто заменили бы на дублирующий.
Во время разговора ощущение того, что я говорю с собственной мамой, ушло. Мать Константина была, конечно, похожа на мою, но говорила немного по-другому и с иными интонациями. Тем не менее, с ней я не испытывал ни страха от того, что могу брякнуть что-то не так, ни неловкости. Она стала моим первым по-настоящему близким человеком в чужом мире.
Закончив разговор с мамой, я с облегчением отер пот со лба и рухнул в ближайшее кресло. И тут же, коротко ругнувшись, вскочил с него. Чертов вирт оповестил о моих душевных терзаниях не только маму, но и ближайших друзей. Надо понимать, они деликатно ожидали, пока я перекушу и переговорю с мамой, а теперь решили сами справиться о моем состоянии.
Входную дверь можно было открыть и дистанционно, но правила приличия требовали, чтобы я встретил друзей на пороге. Впрочем, я и не возражал: ближайшие три с половиной года (именно такой планировалась продолжительность экспедиции) мы должны были провести в одном космическом корабле и, конечно, с ними надо было познакомиться поближе.
Проект "Одиссей" был международным, но в экипаже все всё равно волей-неволей кучковались по национальному принципу. Поэтому не удивительно, что я ближе всех сошелся с тремя другими членами экипажа, представлявшими Евразийский Союз.
Заранее улыбаясь чуть натянутой улыбкой, я распахнул дверь. И тут же почувствовал, как моя улыбка словно сама собой превращается в теплую и искреннюю. Просто по-другому трудно было встретить Олега Давыдова, классного инженера-электронщика, самого веселого, оптимистичного и легкого в общении человека, какого я знал (в обеих жизнях), и моего ближайшего друга. Олег был моим одногодком, ему тоже вскоре должно было исполниться 33 года, а похож он был, пожалуй, на молодого Гаррисона Форда, если тому сделать волосы слегка вьющимися и придать лицу немного лукавое выражение с широкой доброй улыбкой.
Возле Олега стоял Сергей Сухина, наш геолог — невзрачный на вид чуть лысоватый невысокий блондин со слегка оттопыренными ушами, в лице которого было что-то то ли от незабвенного Владимира Владимировича, то ли от домашнего эльфа Добби. Одет он был в старую потертую футболку с эмблемой Юпитерианской экспедиции, мешковатые шорты и шлепанцы на босу ногу.
Но мне-то как раз памятью Константина было хорошо известно, что Сергей несмотря на свою непритязательную внешность является одним из самых замечательных людей в нашем экипаже. В свои сорок с небольшим лет он успел побывать и на Луне, и на Марсе, и на Церере, и на спутниках Юпитера. Пожалуй, на всей Земле сегодня не было более опытного космогеолога-практика, и его участие в Первой Звездной было более чем оправдано. Кроме того, пожалуй, никто из нас не мог бы сравниться с Сергеем в общей эрудиции. Такое впечатление, что он знал абсолютно все, а что не знал, мог тут же посмотреть в своем потрепанном вирте, прошедшим вместе с ним несколько космических экспедиций.
За спиной Сухины переминался с ноги на ногу Цветан Чочев — болгарин из города Пазарджика (Болгария тоже входила в Евразийский Союз), самый молодой в нашей компании. Цветан всегда чуточку робел в присутствии Сергея, стесняясь неполноты своих знаний, но зато его золотые руки могли починить и отладить любое устройство. В экипаже он занимал должность инженера, ответственного за вакуумное оборудование и космическую технику — научные зонды, посадочные шаттлы, наземные роверы и все такое прочее, но, казалось, не было ни одного механизма, в котором он бы не разбирался. Помимо нас, Цветан больше всего дружил с невысоким немногословным скуластым японцем Кэнджи Охарой, бывшим у нас инженером-механиком, — таким же фанатом-железячником.
На вид Цветан напоминал хоккеиста Александра Овечкина — такой же черноволосый и брутальный, только с еще более лохматыми волосами и с целыми зубами. Его мощная фигура перегораживала почти весь дверной проем, поэтому я не сразу заметил четвертого гостя. Чуть поодаль за встречей друзей наблюдал пятый наш соотечественник в экипаже — капитан "Одиссея" Анатолий Коржевский, во время полета — первый на корабле после бога, а по прибытию в систему Хары — второй после начальника экспедиции Марка Брайтона.
Анатолий больше всего был похож на маршала Жукова в исполнении актера Михаила Ульянова, причем, не столько по внешности, сколько по исходящей от него ауре непреклонной воли и властности. Ему было уже крепко за пятьдесят, и до включения в состав экипажа "Одиссея" он был капитаном "Магеллана" — первого на Земле межзвездного корабля, более десяти лет тому назад совершившего испытательный прыжок. Коржевский пользовался среди нас абсолютным авторитетом, хотя воспринимали мы его не как живую легенду, каковой он, несомненно, являлся, а как наставника и старшего товарища, уже прошедшего то, что всем нам предстояло только испытать, и знающего ответы на все важнейшие вопросы.
Как и положено капитану, Анатолий всегда держал дистанцию с другими членами экипажа, и то, что он пришел ко мне вместе с моими друзьями, означало что-то важное и, скорее всего, неприятное. Да, не стоило мне так фонтанировать эмоциями на галерее... Но делать что-то было уже поздно, и я, тепло поприветствовав всех, пригласил их в комнату и мысленной командой (с перепугу я даже и не заметил, что с ходу воспринял новый навык) вызвал из кухни сервировочный столик с кофеваркой и закусками.
За окном, тем временем, совсем стемнело. Автоматика, никого не спрося, вдруг зажгла многочисленные светильники в потолке, наполнившие комнату мягким теплым светом, и задернула шторы. Отвлекшись, я пропустил заданный мне вопрос.
— Прошу прощения, что?!
— Костя, что с тобой происходит в последнее время? — строгим голосом спросил Сергей Сухина, неодобрительно качнув головой. — Ты изменился.
"Да ничего не происходит, просто усвистел Костя в двадцать первый век, а на его месте оказался я!", — чуть не брякнул я вслух. Но друзья молчали, ожидая ответа, и я, мысленно попросив у них прощения за неискренность, выдал им ту же самую версию, что и маме — мол, испугался, что так глупо чуть было их не подвел.
Закончив короткий рассказ, я напряженно оглядел друзей, чувствуя, как у меня начинают краснеть уши. Ведь одно дело — немного поплакаться в жилетку маме и совсем другое — признаться в собственной эмоциональной неустойчивости товарищам по экипажу. Нет, из экспедиции меня, наверное, все же не исключат, но воспринимать слабым звеном — будут. Ох, и стыдно же как! Бедный Константин, из кожи лез, чтобы полететь к звездам, а я тут появился и в первый же час опустил его репутацию ниже плинтуса!...
— Костя, тебе не стоило это держать в себе, — вдруг мягким голосом сказал кэп. — Сколько раз тебе нужно повторять: криэйтить из себя железного героя — дурная привычка! Твои эмоции — это часть тебя, не следует их стыдиться!
Меня хватило только на то, чтобы молча вылупиться на капитана — вот уж от кого не ожидал подобной реакции!
— Теперь будем разбираться, что произошло, — невозмутимо продолжал Коржевский. — Сам скажешь или мне назвать?
— Усталость, наверное, накопилась...
Я опустил голову и вдруг понял, что сказал правду. В последний месяц тренировки и вводные шли день за днем, без выходных, так что Константин, и в самом деле чувствовал себя измотанным.
— Ну вот, легко на поворотах! — Олег шутливо ткнул меня кулаком в плечо. — А то зашторился, и не усмотришь.
— Металл и то устает, — чуть усмехнулся Сергей. — Хорошо, Костю сегодня мимо пронесло.
— Я раскрою окно перед Марком, пусть протянет нитку к топам — нам необходима пауза, — серьезно сказал кэп, поднимаясь с места. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл: капитан хочет поставить вопрос перед начальником экспедиции, чтобы тот попинал начальство насчет перерыва. — А ты, Костя, действительно, передохни. Что-то твой вид мне не нравится.
— Спасибо, ребята, — слабо поблагодарил я. — И в самом деле, завалюсь-ка я сейчас спать...
Ну да, конечно. У меня сегодня были поездка почти за четыреста кэ-мэ, полный рабочий день, обратная дорога, грузовик, осознание себя в новом мире, разговор с Костиной мамой... И чего это я чувствую себя уставшим?!
Проводив друзей, я с облегчением отодвинул в сторону перегородку. Добрую половину небольшой, максимум, метров десять, спальни занимала огромная, мягкая даже на вид кровать с широкой нишей у изголовья. Призывно загоревшийся светильничек осветил несколько полок с книгами и какое-то массивное устройство, напоминающее парикмахерский шлем — сушуар для волос. Это, очевидно, и был дримстер, о котором говорил мне давеча Мартин, — электронный сновизор, обеспечивающий здоровый крепкий сон с приятными сновидениями и выполняющий, наверняка, и кучу других, менее афишируемых функций.
Признаться, это устройство вызывало у меня оторопь. Я вообще-то очень бережно отношусь к собственным мозгам, хватит и того, что здесь мне (точнее, Константину) в голову засунули усилитель биотоков, необходимый для дистанционного управления различной техникой — от пылесоса до космического корабля. К счастью, Константин имел на этот счет точно такое же мнение — я в очередной раз подумал, что нас не зря поменяли местами, между нами было много общего. Еще в детстве он научился закольцовывать дримстер таким образом, чтобы тот производил полное впечатление проработавшего всю ночь, но на самом деле не туманил ему мозги.
Выполнив нужную процедуру, я отодвинул дримстер, закрепленный на длинной штанге, подальше от изголовья, быстро разделся и нырнул в постель. Засыпая, я подумал, что неплохо было бы, проснувшись, узнать, что двадцать третий век мне только привиделся. Однако в глубине души я подозревал, что застрял в этом времени надолго и очнусь наутро в этом же самом месте.
Глава B. Вечер, XXIII век
Пи-у! Пи-у! Пи-у!
Сигнал тревоги резко разорвал тишину в рубке. Корабль ощутимо вздрогнул, кресло неприятно затрясло. Его то буквально вдавливало в пол перегрузками, то оно подскакивало на амортизаторах, словно пытаясь взлететь. Не обращая внимания на вибрацию, отдающуюся во всем теле, я уже привычным мысленным усилием вызвал схему корабля. Красный огонек тревожно пульсировал на том месте, что соответствовало основной группе гравикомпенсаторов.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
