Книга Исхода

— Но этого же не может быть! Тут нет настолько радиоактивных руд, и вообще радиоактивность породы только чуть выше средней для гранитов...

— Невероятно — но факт! Не может быть — но есть, — флегматично проговорил Некто В Сером, — когда-нибудь, — но только когда-нибудь, — мы узнаем причину этой хреновни, и нам станет стыдно собственной тупости... Просто-напросто очередной предел оказался еще одной границей. В нашем веке пора бы привыкнуть к таким вещам.

— Это — да, — согласился с ним Об, вспыхивавший, как порох, но зато способный столь же быстро успокаиваться, — это, разумеется, верно... Ха, — вдруг сказал он, помолчав, — а если все четыре разовьются? Чего мы тогда делать-то будем?

— Хоть бы один развился, чертов болтун! Ну, — ни малейшего здорового суеверия...

— Ладно-ладно... Лучше скажите — как ваши служебные дела?

— А! — Некто В Сером махнул обширной ладонью. — Это что-то особенное. Я учу применению методов математической топологии в геологии людей, не знающих, как сложить две дроби. Помогаю навести порядок в ихней геологии только потому, что они вроде бы как решили идти некапиталистическим путем развития. Вот они с четверенек поднимутся, — и пойдут. Как только, так сразу. Если тут попадается кто-то с университетским образованием, то это непременно какая-нибудь аристократическая личность, которой по местным понятиям вообще работать западло. А остальные умеют считать до десяти, и то по пальцам. Спасибо, конечно, этакой оказии, она позволила мне вырваться и быть с вами, но иной раз, забывшись, прихожу в отчаяние. Ну, — не умею я халтурить!!! Ничего не делать вообще — так запросто, а плохо работать — ни в какую... И я стараюсь, хоть мне это и вовсе не нужно, и иной раз мне, как оптимисту уж совершенно неисправимому, кажется даже, что что-то получается, а проснувшись, этак, часика в три ночи, я осознаю, что этим людям нужно, чтобы кто-то просто указал, где ставить буровые вышки. Попросту, пальцем. При условии, что и ставить вышки тоже будет кто-нибудь другой.

— Неужели же так безнадежно?

— Почти. Неискоренимая склонность жаловаться на судьбу. А вообще-то я нашел пару толковых ребят. Лет по двадцать. Их исходный уровень — это тема для отдельного романа, причем, скорее, готического, но — с-стар-рательные, собаки, упорные, и, знаете, это? Один перед другим. Так и научились кое-чему. За такой срок — очень, надо сказать, многому. Но все это так — на уровне хорошего техника.

— А, — меланхолично проговорил Отщепенец, — кажется, я догадываюсь: это такие молчаливые, почти никогда не смеющиеся тощие парни. Чистой воды индейцы с виду.

— Ты что, — подозрительно нахмурился Некто В Сером, — их знаешь?

— Господи спаси! Да я их отличить-то друг от друга не могу! Я просто-напросто тип этот знаю. Очень хорошо за десять лет изучил. Так вот: ты можешь учить его, платить ему, и хлопать его по плечу, — но ты никогда не будешь знать, что именно он на самом деле думает. И никогда, ни при каких обстоятельствах не сможешь предвидеть, на что он вдруг обидится, ни в коем случае — не покажет, и непременно — зарежет. В самый неподходящий момент. Так что не обольщайся.

— Спасибо за предупреждение. Учту.

— А как там Твой Скромный Друг?

— Не понял, — свел брови Некто В Сером, — ты это о чем?

— Да этот твой сопровождающий из ка-гэ-бэ.

— Тьфу ты, черт! А я уж черт-те что подумал. С ним все в порядке. Я на него навелодну там Лусию, так что теперь ему не до выполнения служебных обязанностей. Днем он теперь либо спит, либо похмеляется, либо ходит с блаженной мордой, так что кажется, будто у него постоянно слюни текут... А ночью, соответственно, пьет и с этой самой девицей шпиляется. Хо-ороший я ему экземпляр подобрал, классическую, прямо-таки коллекционную распронавыблядь. Долго искал, но того стоило: вроде бы и есть кагебист, а на самом деле — нет его. Оптимальное решение проблемы.

— Как-как ты ее назвал?

Добрый Некто В Сером — повторил. А еще привел приблизительное семантическое отношение корня приведенного термина ко вполне понятному собеседнику термину "шлюха". А еще растолковал приблизительный смысл приставок "рас-", "про-", "на-" и "вы-". Отщепенец — оценил, и погрузился в созерцательное осознание, а его собеседник, выдержав некоторую паузу, тяжело вздохнул:

— Но нет счастья непреходяща и света негасима в этом мире: спустя где-то месяц придется на него, дурака, донос писать. Потом — ждать, когда пришлют шпионова сменщика, потом еще и к тому ключик искать...

— А если не удастся, — подыскать?

— Трудно себе такое представить. Ведь сюда, для наблюдения за одной отдельно взятой личностью, пусть даже и столь выдающейся, как я, — навряд ли пришлют какого-нибудь супермена. Пришлют либо молодого и идейно-выдержанного, который никогда в жизни не видел таких шелковых, приятных на ошшуп, готовых к услугам, знойных и темных шалав, таких фруктов и такого климата... Калифорниец! Пока я не поездил по всяким-разным заграницам, я был счастлив, потому что даже представить себе не мог, насколько же у нас, на Руси-матушке, мерзкий климат... Тебе такой даже и в кошмарном сне не приснится. Так вот, — молодой, ничего слаще морковки не пробовавший, хоть при каких-то деньгах, в таких вот условиях дойдет очень, очень быстро. Либо пришлют предпенсионника, который по бабам уже, понятно, не очень-то, но опыт показывает, что любых баб — вполне-вполне можнозаменить выпивка в надлежащем количестве.

— А если?

— Нудный ты. Въедливый. Если будет какой-нибудь уникум, то на него завсегда сыщется какая-нибудь дизентерия либо желтая лихорадка. Так что не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь. Глядя на тебя, я, наконец, нашел для себя ответ на вопрос: как, за счет чего, русские все-таки умудрились выжить? Теперь — понятно.

После этого Некто В Сером уехал, и в окрестностях горы Кси появлялся только по мере возможности, наездами. И вообще там, "над шахтами" постоянно присутствовала только дежурная смена того или иного состава, а остальные находились в постоянных разъездах, занимаясь делами Сообщества, а также, по необходимости и пока суд да дело, бизнесом, отправлением служебных обязанностей, и семейными делами, — тоскливой имитацией обычной — для каждого из них, присущей — каждому из них, жизни. Дутый пузырь лживого бизнеса. Дутый, с нарисованным лицом, пузырь, изображающий честную службу. Дутый, с нарисованной фальшивой улыбкой, пузырь, изображающий семейные отношения. Дутые, горьким прахом наполненные муляжи того, что раньше составляло основу их жизни. Причем все это должно было напоминать оригинал совершенно точно, чтобы и отличить было невозможно. Между тем в данных, поступающих из четырех шахт, появились весьма заметные различия: один, — по всей видимости, — сожрав датчики, вдруг отключился и от потребления электроэнергии. Остальные три — электроэнергию потребляли, но телеметрия потеряла последние остатки каких-либо закономерностей, кривые на экранах плясали тарантеллу либо же ползли следом пьяной гусеницы, и не показывали никаких тенденций, и возникало впечатление, что все процессы на дне трех шахт из четырех замкнулись в какой-то скверный круг, и не было видно им никакого конца.

— Ну, — мрачно промолвил, мрачно сплюнув на серый пластик пробки, закрывающей шахту, Тайпан, — доболтался? Говорили жтебе, — пома-алкивай, а ты... Чего теперь делать-то будем? У кого хоть какие-нибудь идеи есть, а?

— По-моему, — послышался вдруг ясный, ровный, негромкий голос Нэн Мерридью, — никто и не заметил, как она подошла, покинув свое рабочее место при комплексе Радужного Ядра, где проводила по четырнадцать часов в сутки, — ничего страшного еще не произошло. А что делать сейчас — как раз и ясно: надо смотреть, как обстоят дела в Замолкшей Шахте, потому что там процесс во всяком случае закончился. По какой причине — это уже другой вопрос. Так что лично я рекомендую кому-нибудь быстро сбегать за катализатором.

Все переглянулись, а Тартесс молча повернулся к складу и, — действительно, — побежал. Ровным, размеренным, волчьим бегом, а под его ногами бежала вместе с ним иссиня-черная, кургузая тень его, уже повернувшаяся своей курчавой головой на восток. Очень скоро он точно так же вернулся с полной канистрой ядовито-зеленого зелья, заставившего серый гладкий пластик пробки поначалу — вздуться злокачественной опухолью, лопнуть мерзким на вид фантастическим нарывом, источающим ручьи поганого гноя, а потом — вскрыться зловещими язвами и растаять почти без следа, обратившись в ничтожное количество стекшей на дно шахты жидкости и легкий, белесый, едкий пар.

— Так, — по-прежнему мрачно подытожил Тайпан, пытливо заглянув в черный зев шахты, — а теперь, господа, меня интересует следующий вопрос: кто туда полезет? Ведь, как ни крути, что ни придумывай, а должен же быть в каждом деле тот, кто полезет первым? Добровольцы — есть?

— Подумаешь — дело, — сказал Тартесс, — я и слазаю сейчас.

— Погоди, — попытался остановить его подчеркнуто-практичный Ресибир, — сейчас подъемник наладим.

— Тот не баск, — сказал Тартесс, виртуозно складывая вервие, — кто не спустится по веревке на две-три сотни метров. Мне пока еще не семьдесят лет.

— Да не в том дело. Тот, кто ждет там, внизу, удался он или нет, может быть опасен. Страшно — опасен.

— Господь, — сказал Тартесс, крепя веревку, — которому я по мере слабых сил своих стараюсь неуклонно служить, обережет меня для другой смерти. По гордыне моей, — боюсь, — далеко не такой почетной. Я верю.

II

— Стоит, господа, — выпив водички, проговорил Тартесс, спустя полтора часа вернувшийся из-под земли. — Здоровенная скотина. Метров тридцать с лишним. Или тридцать пять. Довольно далеко от того места, где мы разместили Изделие. И — знаете? Он, по крайней мере, живой: когда я спустился, он заметил, и мигнул мне чем-то вроде фонаря. Уж не знаю, на что годен. Так что подъемник готовить все-таки придется. Потому что лично я ничего не понял : эта штука и на самый первый взгляд выглядит достаточно... экзотично, но зато на второй, — и все последующие, — дело обстоит и еще хуже.

— Слушай, ты можешь объяснить по человечески, — что видел, как, в каком виде?

— М-м-м..., — Тартесс в видимом сомнении поднял брови, — пожалуй, — нет. Пожалуй, — не смогу. Вы уж будьте любезны, — поглядите сами. Тогда и вопросов никаких не будет.

Возможность спуска, как и большинство мелочей, была Сообществом предусмотрена и обдумана всесторонне, поэтому, после того как Ресибир и Фермер, в качестве признанных тяжеловесов, приволокли метров за двести все пятьсот килограммов системы легкого подъемника, все собравшиеся уже через полчаса оказались внизу. Непонятный результат невнятной деятельности с виду напоминал больше всего рыбу, нечто среднее между кургузым сомом и толстым скатом, без малейших признаков крыльев или плавников, а также дюз, пропеллеров, окон, дверей, иллюминаторов или каких-либо выступающих частей. Просто серая, матовая туша с глухим корпусом. Кое-что, правда, все-таки было: на той стороне корпуса у которой, повинуясь стадному инстинкту, сгрудились все собравшиеся, медленно вспухли два волдыря размером чуть побольше апельсина, кожица на них натянулась, став совсем прозрачной, и сквозь нее неторопливо пробился мягкий, матовый свет. Свет был приятным, а вся процедура, предшествовавшая его появлению, выглядела довольно-таки противно. В свете собственного освещения Изделие имело приблизительно серо-коричневый цвет в слабых разводах, а поверхность его — казалась чуть бархатистой и теплой на ощупь. Еще — кое-где на поверхности в нижней части корпуса виднелись отдельные черные бугорки размером с фасолину, покрытые концентрическим рисунком, до неприятного напоминающим отпечатки пальцев. Все.

— Да-а-а... — Потрясенно протянул кто-то но поддержки никакой не получил, потому что и без того все было ясно, и оправдались самые смутные из опасений, самые невероятные из них: сделать что-то, причем что-то явно осмысленное, и при этом — не иметь ни малейшего представления ни об истинном устройстве, ни о принципах работы, ни о хоть каких-то, хоть мало-мальских подходах к управлению, — было ощущением, мягко говоря, непривычным.

— А вот интересно, господа, — с какой это стати мы решили, что нам все само собой окажется ясным? Нет, я ничего не говорю, мне просто интересно, — с какой стати?

— Вопрос хорош, — подал голос Фермер, — но малоактуален. Поэтому предлагаю единогласно снять его с повестки дня и поставить другой вопрос: что делать-то будем?

— Во-во, — проговорил только что примчавшийся Некто В Сером, обладавший, похоже, совершенно сверхъестественным чутьем, — добавьте сюда еще и вопрос: "С чего начать?" — и я устрою вам советское гражданство...

— Благодарю, — мрачно ответил Фермер, — не стоит хлопотать. Хотя вопрос принимается.

— Потыкаем пальцем в разные кнопочки, — легкомысленным тоном проговорил Об, — и поглядим, чего получится.

— Предположим, — деловито начал фантазировать Хаген, — одна из них запускает реактивную тягу. Предположим — атомную. Ваши дальнейшие действия?

— Хорошая перспектива. Подкупает, по крайней мере, полной своей определенностью... Стой!!! Стой!!! Ты что делаешь?!!

А дело состояло в том, что Анюте надоело стоять где-то там позади и слушать скучные разговоры. Она ковыряла-ковыряла носком кроссовки шершавый пол шахты, да и ткнула указательным пальцем в один из черных бугорков. Тут-то ее и застиг предостерегающий вопль.

— А что, — начала она, — чего я сделала-то? Мя-агонький...

И не договорила, потому что вдоль сразу нескольких, доселе незаметных линий массивного корпуса коротенький, прижатый ворс вдруг разбежался, как деревянные опилки — по поверхности воды, собравшись по сторонам проявившихся линий, а сами эти линии со страшной, хищной плавностью вдруг вскрылись, вывернув наружу трапецевидный, шириной метра в четыре лоскут. Лоскут тут же дотянулся до земли, образовав чуть выпуклый пандус, — и все стихло.

— Ну вот, — довольным тоном прокомментировал Об, — я же говорил...

— И оказался прав, мой друг, — патетическим тоном продолжил Хаген, возлагая ему длань на плечо, — вот только на эту самую кнопочку нажал не ты... Я думаю, что нам уже следует войти, потому что больше — все равно ничего придумать нельзя.

С этими словами он решительно ступил на пандус, а за ним потянулись и все остальные, только Некто В Сером — споткнулся, а Ресибир все время поглядывал на карманный дозиметр армейского образца, который показывал обычный для здешних мест фон.

В рыбообразном тулове Изделия оказалось неожиданно много места, что уже само собой вызвало чернейшие подозрения Тайпана. Он без понимания, но с явным неодобрением смотрел на покрытие "пола", которое собиралось в гармошку вдоль стен, а больше тут, по сути, ничего не было, кроме кресла с высокой спинкой, напоминающего не то раковину, не то цветок какой-то мрачно-бурой орхидеи и расположенного перед полулунным, высотой сантиметров в восемьдесят, выступом в передней части. Выступ этот напоминал бы пульт, и самое тут ему было б и место, — вот только не было на том пульте ровно ничего: ни кнопок, ни ручек, ни привычных всем приборных шкал, ни новомодных экранов. Вообще ничего, кроме двух хоботообразных рукавов, торчащих из уступа прямо перед креслом. Ресибир взял один из рукавов, заглянул внутрь, но, увидав покрывающее внутреннюю поверхность этой странной трубыподобие пушистой белой плесени, да еще под толстым слоем густой, прозрачной слизи, брезгливо сморщился и оставил его болтаться, как был.