Анклав Перуна (общий файл)

Княжьи гридни — братья Степан, Выслав и Добрыня, не приняв новую веру и отринув клятву вероотступнику Владимиру, который предал богов своих отцов и свои клятвы Перуну, пятый день после жестокой сечи с боярами уходили на северо-восток. Уходили от погони, так как в отчаянном ночном бою, потеряв троих убитыми и одного Добрыню — раненым, положили десяток бояр-христиан, напавших на капище не ради веры, — там стоял и их христианский крест, а ради поживы. Они, выслуживаясь перед князем, хотели захватить дары, столетиями приносимые Перуну воями, вернувшимися из походов. Однако на защиту волхвов и даров встали дружинники, принесшие клятву Перуну и не восхотевшие принять новую веру. Отбившись и оторвавшись от погони, они разделились на две группы. Одна, оставляя за собой широкий след, увозила злато и драгоценные каменья, а Степан с Выславом увозила тяжело раненного брата, идол Перуна и шесть кожаных мешков, набитых берестой и деревянными дощечками, исписанными русскими чертами и ризами. Не злато и каменья, а именно эти дощечки умирающий волхв назвал наиболее драгоценными, заклиная спасти их любой ценой. И теперь двое дружинников уносились в степь, оставляя за собой след из золотых монет, давая возможность братьям выполнить завет волхва.

Солнце уже садилось, когда братья въехали на опушку леса и разбили лагерь. Обиходив коней, братья собрались возле Добрыни. Он умирал. Братья видели, как заострились его черты, и смертельная бледность покрыла лицо, да и сам Добрыня, бывалый воин, знал, что с такими ранами не живут.

— Братья, — сказал он, — в этом лесу, в одном конном переходе на север есть поляна с озером. Схороните меня там, на высоком берегу. Вместе со мной схороните и клад волхвов. Над могилой поставьте идол Перуна. Волхв Стемир перед смертью сказал, что там, где мы поставим сей идол, на день пешего пути земля будет недоступна никому, кроме людей, в жилах которых будет течь наша кровь. Остальные просто не смогут найти эту поляну. Да и наши потомки, если кто будет жить не по правде, с поляны уйдет и дорогу назад найти не сможет. Так что клад сохранять не надо: он сбережет себя сам, а в смутные времена — и наших потомков.

Утром Добрыня умер, а через два дня братья нашли озеро, о котором он говорил. На высоком песчаном берегу братья зажгли погребальный костер и, справив тризну, захоронили пепел вместе с кладом волхвов в огромной дубовой колоде и, как завещал Добрыня, поставили над ним идол Перуна. В сухой песчаной земле этот клад мог пролежать сотни лет.

А братья отправились на поиски своих побратимов, отвлекавших погоню, поклявшись на могиле, что ежели боги попустят, то обязательно приведут и покажут это место своим потомкам.

На улице только начало сереть, а Лёха уже успел сделать зарядку, сбегать в кусты и доставал из багажника удочки и ящик с приманками. В машине потревоженный домовой недовольно бурчал, что рано вставать, оно конечно надо, но не до такой же степени.

— Не рыбак! — сделал выводы Лешка и, нацепив на плечо сумку с приманками, торопливо направился в сторону замеченного им еще в первый визит лесного озера. Идти было недалеко — метро сто, а значит и недолго.

Выйдя на берег, он ахнул от восхищения. Перед глазами открылось почти круглое диаметром метро сто двадцать-сто пятьдесят озерцо, берега которого с трех сторон поросли светлым лесом, а с четвертой — заросли неширокой полоской камыша с небольшим — метров в десять — песчаным пляжем посередине. Над озером клубился утренний туман, кое-где пробиваемый первыми лучами солнца. В кустах и камышах слышались шорохи: начинали просыпаться зверье и птицы. Вдруг у противоположного берега раздался глухой удар и по воде пошли крупные волны. У Лёхи аж руки затрусились: "Сом! Кил двадцать, не меньше! А то и все пятьдесят!!!"

В спешке он выбрал место между двумя ивами (так, чтобы не мешали удочкам), наживил снасть и на карася, и на крупную рыбу, сыпанул прикормки (остатки вчерашней каши) и, усевшись на рыбацкий ящик, стал ждать клева.

Солнышко меж тем поднималось повыше, на охоту вылетели цапли, зимородки, выплыли из камышей выводки уток, заквакали лягушки, изящно заскользили по воде большие — метра по полтора — ужи. Красота! Нигде нет живой души. Не бегают с места на место, перекликаясь с матом пополам, городские "рыбаки", которые выехав за черту города, оставляют за ней любые намеки на культуру и уважение к людям. Одним словом, Рай!

И тут левый поплавок легонько дрогнул, медленно-медленно приподнялся над водой сантиметров на пять и исчез. Подсечка, рывок и ты чувствуешь, как на другом конце удочки, выгибая удилище в дугу, бьется рыба. Тянешь, и вот он, вырванный из воды сгусток живого золота, летит к тебе, падает на землю и бьется, изгибаясь, по траве, стараясь вернуться в озеро. Карасик. Граммов триста.

И тут начался клёв. Нет, не клёв, а КЛЁВ! Не успеешь закинуть удочку — уже клюёт. Лешка быстро натаскал штук двадцать карасей по триста-четыреста граммов каждый. Но ловилось только на одну удочку. Вторая, поставленная на дальний заброс на крупную рыбу, упорно молчала.

Клёв настолько завладел Алешкиным вниманием, что он совершенно не прореагировал на двух обнаженных девушек ("Нудистки, наверное, — отвлеченно подумал он, насаживая червяка на крючок"). Не отрываясь от рыбалки, Алексей объяснил расшалившимся красоткам, что ничего такого, чего он не видел, они ему не покажут и ничему новому научить не смогут. И вообще, пусть себе идут лесом, откуда пришли (а откуда, интересно?) потому, что их много, а клёв бывает не каждый день и в любой момент может кончиться! Он только немного удивился, с чего бы это они так расстроились, что полезли топиться. Вернее, он-то думал купаться, но девки, ругаясь, нырнули и больше не показывались.

И только-только Лёха собрался героически спасать утопших дур, как кто-то похлопал его по плечу. Скосив глаза, он увидел у себя на плече руку, но почему-то с перепонками между пальцами. Продолжением этой руки оказался невысокий лысый дедуля с длинной бородой, отливающей зеленью, тоже почему-то голый и, как Лешке показалось, в ластах.

— Чего же это ты, молодец, внучек моих обижаешь? Они, почитай, людёв никогда не видели, а ты их так! — укоризненно сказал дед.

— Так весь клёв же испортили, — в сердцах, не въехав в ситуацию, ответил Алексей. — Сначала отвлекали, а потом вообще всю рыбу распугали.

— Так тебе, молодец, рыбки надобно? — усмехнулся дед, заглянул в садок и хлопнул в ладошки. И тут из озера прямо на берег начали прыгать караси.

— Стой! Стой, дед! Не нужна мне твоя рыба. Мне сам процесс важен, — закричал Лёха. — Ты Водяной, что ли? А то русалки были? Ну, так пусть вылазят — поговорим. Все равно рыбалку испортили.

И тут внезапно все утро намертво стоявший поплавок плавно лег и поплыл по поверхности озера. Заполошно затрещала катушка с леской, и, отмахнувшись от деда, Лёха схватился за удилище. Короткий рывок и он почувствовал, как сопротивляется сильная рыбина. Это вам не трехсотграммовый карасик! Импортное спортивное удилище согнуло дугой, японская леска аж звенела и резала поверхность озера в разных направлениях. Лёха боролся с рыбиной, подтягивая ее к берегу по виточку, по сантиметру. Катушка скрипела, удилище гнулось, но пока выдерживало.

Увлеченный борьбой, он не заметил, как куда-то исчез дед в ластах, а его окружили прибежавщие на шум друзья, которые давно проснулись, попили чаю и ждали его с уловом. После получасовой борьбы рыба сдалась и, не став забирать удочку себе, разогнула крючок и ушла, оставив рыбаку, как бонус, азарт борьбы и желание прийти завтра и поймать эту заразу. Пора было возвращаться на хутор.

На поляне уцелело три дома. Один — побольше и два небольших, на две комнатки. Построены дома были одинаково. На невысоких, с полметра высотой столбиках, выложенных из гранитных валунов, стоял деревянный сруб из бревен, сантиметров тридцать-тридцать пять в диаметре. Пол и потолок были из плах (таких же бревен, распущенных пополам), а крыша покрыта позеленевшей от мха черепицей. Небольшие окошки были плотно закрыты ставнями и забиты досками.

Узнав, что ребята сегодня собираются посмотреть домики и постараться привести их в порядок, Мефодий куда-то исчез. Как оказалось, не просто так. Новым хозяевам готовилась торжественная встреча. Перед самым большим домом их встретила делегация, возглавляемая естественно их рыжим приятелем. Три небольших человечка стояли перед крыльцом дома и неуверенно улыбались таким большим и шумным людям.

— Ой, какие лапушки! — запищала Люська и бросилась знакомиться. Но домовые застенчиво отнекивались, выталкивая Мефодия вперед.

— Мефодий, в чем дело? — не выдержал Антон.

— Дак-ить узнали робяты, что имечко вы мне такое дали и тоже просють. А то все Рыжики да Кузи. Можно робятам тоже по имени? Чтобы красивые? А мы уж отслужим. Правда?

— Отслужим! Отслужим? — хором загудели домовые.

— Какие дела? В чем проблема? Для дружбы между народами, девчонки, напрягайте извилины и давайте имена. Да чтоб покрасивше, — засмеялся Женька.

Люська с Ленкой присмотрелись к домовым: носы — картошкой, уши — лопушком, лица за бородой не видно. А глазенки как у детишек малых горят, так им интересно.

— Ну, вот он, к примеру, будет Степаном. Степашка, значит, по-домашнему, — ткнула пальцем Люська в крайнего бородача.

— Степан. Степашка, — покатал имя на языке маленький бородач и вдруг расцвел совершенно детской улыбкой: — Годится! Нравится, красиво, — и, протянув девчонкам руку, солидно сказал:— Давайте знакомиться. Я — Степан. Хозяйка может звать меня Степашкой— (вот маленький нахал!)

А второй с тревожным ожиданием смотрел процесс знакомства и рукопожатий, надеясь, что его имя будет еще лучше. Домовой был такой серьезный, солидный, что все шутливые мультяшные клички, которые приходили на ум, сразу отметались.

Наконец, Ленка выдала:

— А это будет мой домовой. Назовем его Михайлой, а я буду звать его Мишаня.

Глядя на расплывшуюся в улыбке мордочку домового, можно было не спрашивать, понравилось ли ему имя. Церемония торжественного знакомства и рукопожатий повторилась.

— Ну, что ж, хозяйка. Пойдем, дом казать буду, — неожиданно басом заявила Мишаня и, ухватив Ленку за палец, потащил ее к крайнему домику.

Степашка с надеждой смотрел на Люську.

— Ты ко мне? — спросил он.

— Видимо, да, — ответила Люська и, вздохнув, протянула ему руку.

Жилплощадь уходила на ура. Ребята сначала планировали поселить девчонок в одном домике, самим разместиться в другом, а из самого большого сделать штаб, клуб, офис — в общем, как не называй, а это будет место сбора для всех Теперь же эти планы разрушались на корню

— Ну, чего стоим? Пошли дом смотреть, а то работы много. Запасы надо в кладовые перенести.

Глядя на серьезного Мефодия, ребята дружно рассмеялись и пошли за ним к дому. Лёшке было все равно: он любил спать в машине.

Домовые не зря ели свой хлеб. Внутри домики оказались на удивление ухоженными. Стены чистые, печки выбелены, полы вымыты, столы выскоблены. В общем, все в порядке. Оставались мелочи: открыть и поправить ставни и ступеньки, провести электричество и запустить генератор. Казалось бы, пустяки, но ремонтные работы затянулись до вечера. Алешка с Антоном изображали из себя плотников, а Женька — электрика.

До вечера, естественно, не успели. Идти спать в темные неосвещенные домики никому не хотелось. Ужинать собрались на старом месте. Конечно, пригласили Ягу. На этот раз пили только чай. Разошлись рано. За день все устали, и сон быстро сморил всех.

Отряд воинов на легконогих степных конях уходил от Орды. Чубатые, вислоусые, вольные, как птицы, они не служили никому, кроме родной земли. И лишь за нее проливали кровь в постоянных стычках со степняками. Потомки тех дружинников, которые ушли от князя, кровью крестившего Русь, они звались уходниками.

Сменились поколения. Уже все они были крещеными , но по-прежнему поминали воинского Бога Перуна , и блюли завещание предков: Не служить князьям земным (ибо и лучшие из них предадут для достижения высших целей), а токмо земле родной. И во исполнение завета того, пока весь отряд рубился с монголами, нападая и уходя, жизнями своими, задерживая врага, мчались воины к ненавистному князю, предупредить о беде неминуемой, что идет на землю родную.

Предупредили! А князь, в ненависти своей к людям, что волю почитают выше его власти, приказал бросить их в поруб.

Прорубились прямо из княжеских палат, потеряв половину своих и вдвое княжьих, и ушли. К слову сказать, за пределами княжеского терема никто не то, что не напал — даже не тявкнул. И теперь седой Григорий Прокопенко, которого все знали как ведуна и характерника, уводил отряд на север.

— Наши полегли — сказал он — А княжьи гонят за нами, а не крепят оборону. Заело дурака набитого. Уходить надо. Отец Перун зовет. С богом — и, перекрестившись, вскочил в седло. — Еще день! — Крикнул он хлопцам, горяча коня — Там не достанут! Потом отомстим! Монголам. Княжьи уже трупы. И князь тоже. Только еще не знают об этом.

Ввечеру вышли к лесному озеру. Расседлали лошадей и попив воды попадали спать не выставляя часовых.

— Здесь не надо,— сказал Григорий — Бог нас хранит.

ГЛАВА 2

Ремонт ремонтом, сны снами, а рыбалка — по расписанию. Чуть солнышко позолотило верхушки деревьев, а Алексей уже сидел на прикормленном вчера остатками каши месте. Настроение было — лучше не придумаешь! Птички поют. Над водой плывет утренний туман, в камышах начинает копошиться мелкая живность. Рай!

Леха поплевал на наживку на счастье, закинул обе удочки на дальний заброс (карасей еще вчерашних не поели) и стал ждать клева. Только дождался не клева, а давешнего хиппующего старичка с зеленой бородой.

— Ну, что, вьюноша, — прохихикал неизвестно откуда появившийся дедок, — пришел с моими внучками знакомиться, или опять рыбки захотелось?

Лешка не успел ничего ответить, как у него из-за спины раздался знакомый голосок:

— Я тебя сейчас познакомлю! Я тебя так познакомлю, что лет на двести забудешь, как к берегу подплывать!

Лёха посмотрел на перепуганного водяного, обернулся и увидел "Бабу Ягу": лицо бледное, глаза молнии мечут — ну, чисто тебе валькирия, но в восточном, черноглазом варианте.

— И чтоб ни к одному из человеков близко твои прост... — короче, ты понял — не подходили! Я их не для того из-за тридевяти земель тащила, чтоб их на второй день девки распутные перетопили, — закончила тираду Баба Яга.

— Помилуй, матушка, — взмолился Водяной, — и в мыслях не было ничего такого. Девочки живого человека почитай сто лет не видели. Всех мужиков-то: я да Леший, вот и соскучились, поиграть захотели, а ты сразу — топить.

— Уважаемые, — подал голос Алешка, — я вам случайно не мешаю? Может, вы поругаетесь там, за кустами, а я тут клева подожду? И не вздумай рыбу мне под ноги выбрасывать! — рявкнул он на Водяного. — Неинтересно так.

— Остынь, молодец! Ишь как развоевался. Присядь. У нас с тобой разговор долгий будет. А ты, старый, брысь отседова, пока в сухой пенек не превратила, чтобы рыбакам было на чем сидеть, — совсем другим каким-то спокойным деловым голосом выдала Яга.