обновление от 29.10

— Кто сечётся?

— Донские разбойники с днепровскими, — пояснил Бутурлин.

— Ну, против татар то они заедино сражаются?

— И такое случается, — согласился воевода. — Кто их там разберёт, когда они с нехристями воюют, а когда милуются.

— Так уж и милуются?

— Всякое я видывал, — вздохнул Иван Михайлович.— Видал, как казаки жизнь свою кладут за веру православную, видал и как прямо басурманам турским да крымским служат.

Мне в очередной раз пришлось задуматься. Что-то в своём мире мне не доводилось слышать, чтоб казаки переходили на службу к своему извечному врагу. Толи и здесь имелись очередные отклонения от моей реальности, толи воевода зачем-то на вольных станичников наговаривал.

— Князь, не в обиду тебе будет сказано, ты ведь молод ещё совсем, во внуки мне годишься, — старика явно обидело недоверие. — Поживи с моё, послужи государю на полуденных рубежах лет двадцать, всякого насмотришься. Сам подумай, с чего сей воровской вольнице жить? Хлеба они не пашут, стад не пасут.

— Рыбу наверно ловят, — неуверенно произнёс я. — Ещё воинская добыча.

— Какая у ночных татей воинская добыча? — начал сердится Бутурлин. — Когда они на войну ходили иначе как наймитами? Яз сколько помню, ни упоминаю случая, чтоб казаки своей волей с ордой на прямой бой выходили. Они оттого жита не сеют и изб не заводят, чтоб на одном месте не оседать. Чуть крымское войско в степь выйдет, как все эти воры со всеми своими атаманами бросают свои пожитки и бегут в чащи, да в те, что поближе к нашим рубежам.

— Нет, ну донцы в степи бьются, охотятся на малые татарские отряды,— принять взгляд воеводы на казачью вольницу я не мог.

— Бьются, — хмыкнул окольничий. — Вор у вора дубинку скрал, вот и вся битва. Барантуют друг на друге, то бишь стада отгоняют, да мстят за обиды, как и промеж кочевыми юртовщиками случается. Все они одной масти. Как татары так же и казаки, не за честь головами рискуют, а за добро награбленное. Хоть, твоя правда, ежели бежать у них не выходит, что у тех, что у других, жизнь свою на чужие меняют задорого. Ну, так и крыса, в угол загнанная, со свирепостью невиданной бросается.

Похоже, почтенный военноначальник видел во всей этой малой степной войне лишь конкуренцию разных банд. Что ж, для человека, всю жизнь служившего московским государям, в основном, за честь и почёт, взгляд его был вполне характерный.

— Так вот, послушай, княже, старика, — горячился Бутурлин. — Поселяются сии воры, беглые холопы, рядом с купеческими шляхами. И собирают с торговых людей дань за проезд, дескать, за охрану их от разбойников. А сами-то те первые разбойники и есть, ибо тех, кто без оплаты мимо них едет — грабят и убивают. Случалось, и государевы посольства грабили. Черкасы сели на торговом шляхе из Крыма в Литву, донские казаки на пути из Азова и Перекопа на Русь, гребенские на сакме от Тамани к Астрахани, да терских перелазах переняли, через которые купчины к горским людям испокон веку ездили. Ну а волгские сам ведаешь, где балуют. Мало сих татей порубежные воеводы перевешали, они всё плодятся, словно тараканы.

Всё это время Ждан довольно сильно пихал меня ногой под лавкой. Действительно, теоритический спор о роли казаков в охране границы явно не стоил испорченных отношений с многочисленным служилым родом. Поэтому я постарался перевести беседу на более приятные для старика темы. С наибольшим удовольствием Бутурлин вспоминал о тех военных походах, в которых он осуществлял верховное командование, или по здешнему выражению, расписан на большой полк первым воеводой.

— Вот, стало быть, изменили государю пять лет назад черемисы. Яз всех бунтовщиков под корень извёл, все их деревеньки велел выжечь, а семейки крамольников вырубить. До Страшного суда меня помнить будут!

На мой взгляд, тихий марийский народ не заслуживал такого свирепого умиротворения. Хотя, с другой стороны, может эта народность и стала в будущем такой спокойной и мирной, потому что всё буйные её представители встретили на своём пути людей подобных Ивану Михайловичу.

Разговоры и воспоминания о прошедших битвах затянулись за полночь. Только ближе к полудню следующего дня наша удельная дружина оставила за собой древние Золотые ворота и выбралась на московский тракт. Общим советом с Афанасием и Жданом мы решили ехать в Москву. Такой путь, по нашему суждению, должен был снизить подозрительность центральных властей и лично, Бориса Фёдоровича Годунова.