Дзёдзюцу. Часть пятая

Катсухико присел на корточки, заглядывая через край широкой, наполненной на одну треть, ванны. Провел рукой по голому животу художника, задумчиво осматривая деяние рук своих вероломных... Кано расслабленно закрыл глаза, положил руки под голову и, не обращая ни малейшего внимания на прилипшие ко лбу и щекам намокшие пряди волос, по всей видимости решил уснуть. Похоже было, что приключившийся инцидент куда в большей степени волнует самого Катсухико, а не его замученную жертву.

— Ну, давай... — Чуть шевеля влажными губами, пробормотал Кано.

— Что? — Удивился Ито.

— Расплачься от жалости к моему избитому виду.

— Я лучше тебя утоплю! Из жалости. Можно? — Ито рассержено оттолкнулся рукой от бортика, поднялся на ноги... но подумав, сел обратно.

— Оставишь меня одного на время?

— Зачем? — Это был очередной многочисленный случай, когда удивленный донельзя Ито оторопел от непредсказуемости Исида. — Ты же вроде бы хотел, чтобы я остался с тобой?

— Побудь пока в моей спальне. Я отдохну немного и приду.

— Отдохнешь от меня?

— От всего...

— Понял. — Кивнул Катсухико.

Почему-то ему страшно не хотелось оставлять Кано одного. Не потому что он мог бы с уверенностью сказать "я знаю этого парня, его нельзя оставлять одного в стрессовых ситуациях"... Он сегодня уверился, что совсем не знает его... Просто ему хотелось быть с ним рядом... А Кано хотелось побыть в одиночестве. Вот такие чудеса. Как в химии — реакции обмена...

— Можешь поискать что-нибудь в холодильнике. Вдруг найдешь... — Кано зевнул, изящно прикрывая рот ладонью. — Если вдруг придет Юджиро... У вас будет отличная возможность поговорить.

— Неужели тебя даже не волнует где он? — Удивился Ито.

— А что за него волноваться? У Юджиро всегда все под контролем... Это за меня нужно волноваться. — Ехидно протянул Исида.

Ито только глубокомысленно хмыкнул... Перегнулся через кромку ванны, упираясь грудью в твердый край, быстро поцеловал художника куда-то в уголок блаженной улыбки, погладил по блестящим волосам, стряхивая капельки воды, свисающие с отдельных прядей, и вышел в коридор, аккуратно притворив за собою дверь.

26*

Заставляя ночную тишину покрываться еле заметными трещинами, в воздухе раздавалось свистящее пение цикад. Арако, расслабленно прикрыв глаза, вдыхая запахи свежести, наслаждалась их ночным концертом, загадочно улыбалась неожиданным мыслям и воспоминаниям. Подобные ночи навевали на нее мечтательное настроение. И вот, выйдя на улицу, чтобы, тайком от мужа, выкурить одну единственную сигарету, она замерла в восхищении, столкнувшись с красотою спящей Тибы, окутанной сумрачною синевой.

Громоздкие силуэты темнеющих вдалеке гор, аккуратные домики, такие привычно-радостные днем и загадочные ночью, тропа от дома, прямым лучом уходящая за ворота, сливающаяся с дорогой, невысокие тени одиноких деревьев, приобретших в лунном свечении очертания печальных призраков... Черно-серая, чахлая, но с проблесками зелени, сияющая мельчайшими капельками воды, трава... Густая и, конечно, скрывающая в себе нечто неизведанное и удивительное... Например, цикад.

Женщина потянулась, разминая затекшие руки, прикончила сигарету и избавилась от окурка. Дым, рассеивающийся в прозрачном, кристально-чистом воздухе, казался мистическим духом. Она быстрым движением разогнала его рукой и вышла на тропинку... Женщина и сама не знала, зачем шла к воротам и что ожидала там увидеть. Просто она любила ждать гостей, письма и телефонные звонки...

Дорога пустовала. Ни одного случайного прохожего. Да то и понятно — кому придет в голову гулять по ночам. Кроме нее, конечно. И ее сына, который по малолетству, живя в одном с родителями доме, пугал мирных жителей своими ночными гуляниями в компании таких же гиперактивных друзей. В основном же Тиба была одним из тех известных мест, где никогда и ничего не случалось. Почти не менялось окружение, все реже и реже строились новые дома... И даже собаки в окрестностях бродили все те же. И она прекрасно понимала Кано, который уехал жить в город, как только у него появилась такая возможность. Его молодость и азарт, увлеченность и интерес к жизни просто не уместились бы в небольшом загородном поселке.

— Обыденность... — Произнесла женщина. И ее голос ей самой показался оглушительно громким и неприятно-резким в этой тихой умиротворенности. — Серая, бледная...

Она отвлеклась от своих мыслей, неожиданно заметив... Кое что, что выбивалось из нормы простого скучного вечера и пастельно-темного фона — уголок белого конверта, торчащий из почтового ящика... Она осторожно протянула руку, как будто опасаясь, что крышка ящика отрубит ей пальцы, и потянула за острый, блестящий в темноте, треугольник.

На конверте без марки значилось имя ее мужа...

Катсухико на ощупь двинулся по темному коридору. Задел первый острый угол, поморщился, беззвучно произнес что-то ругательно-огорченное, задел второй угол — разозлился и толкнул ближайшую дверь в первую попавшуюся комнату. Сделал несколько непроизвольных шагов, потянулся к выключателю... И замер в небывалом удивлении, прирастая к полу и фиксируясь в этой точке комнаты, не имя сил сдвинуться с нее. Достаточно было просто увидеть, и... теперь-то он уж точно знал, что будет делать дальше...

Все как-то очень быстро встало на свои места. В повествовании можно было ставить точку, все домыслы и помыслы — реализовывать, а подозрения исключать за ненадобностью. Все идеальное оказалось простым и белым, как девственный хлопчатобумажный холст. И дальнейшие его действия превратились в один сплошной разрешенный вопрос.

Ну, во-первых, Ито решил, что нужно будет срочно делать ремонт в своей квартире. Красные стенки его пугающего коридора ни в каком виде не пойдут к размытым, светлым тонам на распростертом перед ним, незаконченном полотне. Он подберет что-нибудь... деревянных оттенков. Теплых, домашних и тихих. Кано поможет ему с выбором... А во-вторых, он избавится от картины. Самолично вывезет ее на самую дальнюю загородную свалку. И там устроит праздник ее ритуального сожжения, исполняя победный танец вокруг оставшегося на сырой земле пепелища... А на ее место повесит другую. Ту самою, которую Исида по всей видимости еще не успел закончить.

"Но когда он начал ее писать?" — Удивился Ито, мысленно прикидывая дату.

Получалось, что давно... Получалось, что в тот же день после их первой ночи.

На картине были представлены они оба. Притом, только и они же двое действительно могли это понять. Кано — по тому, что он сам ее рисовал. Катсухико — потому что почувствовал в себе неожиданные, предупредительные отголоски интуиции. Эта угроза серьезно его пугала. Там, где находились интуиция и предчувствия, а иже с ними — чувства, мироощущения, рефлексы и порывы, — была территория Кано. Однако, на изображении они делили эту территорию в непосредственной близости друг от друга. Собственно, именно в близости и делили... Это будет смело — представить это откровение на стене собственной квартиры. Но Ито это сделает, он был уверен.

Сплетения тел, узоры полумрака на коже... Узоры из цветов, блики — цветы, тени в образе цветов... Цветочные запахи, цвета, мягкость прикосновений и свежесть... И даже игры призраков на потолке. Все это было ТАМ. И все это Ито прекрасно помнил. И сейчас, задыхаясь от неожиданных, горячей рукой сжимающих горло, мыслей и чувств, Ито-сан, стоя посреди малознакомой комнаты в чужой квартире, впервые ощущал себя полным идиотом. Хотя, никаких веских причин на то не было. Просто ему было чрезвычайно приятно... А в груди щекотало что-то соленое. И стягивающее его изнутри ощущение. И захотелось в этот же момент быстро пойти, неизвестно куда и зачем, и что-нибудь сделать. Без великой цели. Просто совершить нечто неожиданное, важное и громкое. То есть глупость... Ито захотелось почувствовать себя идиотом еще и еще раз. Это чувство окрыляло... И давало ему возможность еще ближе узнать и еще глубже понять Кано. Просто поддаться первому ощущению и что-нибудь сделать... Хоть что-нибудь для них... двоих... И Ито пошел на кухню — делать чай на две порции.

Кано появился в проеме двери, подобно Венере — богине красоты, что вышла из воды... Обвязанное вокруг бедер белое полотенце, блестящие капли по телу, почти что совершенному — в понимании Катсухико... Единственное, наверное, отличие в том, что прекрасная, божественного вида женщина, вряд ли оставляла бы за собой следы мокрых пяток и сплошные потоки по не слишком чистому, вообщем то, полу и заляпанной в некоторых местах краской — комнате. Звучно клацать зубами от холода она бы тоже, наверное, не стала. И, скорее всего, ей не пришло бы в голову объявить о своем присутствие громкими сетованиями, целиком состоящими из нецензурных выражений, по поводу скользкого пола и его, Катсухико, вины за тяжесть передвижения и ноющую боль — чуть пониже поясницы.

Ито мужественно проглотил оскорбления.

— Ты похож на маленького демона Сёдзё*. — Улыбнулся он, искренни полагая, что Кано должен был обрадоваться подобному комплименту.

И ни сколько не удивился, когда художник радостно заулыбался, скаля белоснежные зубы, сейчас же перестал злиться, успокоился, и забрался с ногами на кровать.

— Чай?

— Чай. — Кивнул мужчина, милостиво протягивая чашку свернувшемуся на одеяле юноше.

Кано втянул носом благоухающий пар от напитка, сонно моргнул... и, поставив чашку на пол, вытянулся на кровати, устроив подбородок на скрещенных под головою руками.

— Кано?..

— Мм...

— Как ты себя чувствуешь?

— Чисто морально?

— Ну... Хотя бы что так.

Исида оторвался от созерцания пустующей стенки перед его носом и окинул модельера прозрачным, задумчивым взглядом.

— Скажи... Я действительно так отвратителен?

— Что? — Удивился Ито.

— Я тебе кажусь самовлюбленным эгоистичным ребенком, смешным и глупым... — Он перевернулся на спину, сел на кровати и обхватил ноги руками. — А еще ты наверняка меня презираешь. А я не могу вытерпеть презрение по отношению к себе. Мне нужно, чтобы мною восхищались. Постоянно.

— Опять начинается... — Ито поморщился от очередного глотка чая и тоже отставил свою кружку.

Чай казался ему слишком горьким... Или это просто был привкус во рту? Осадок в душе?

— Утром ты чуть не убил меня своими словами... Я боялся потерять тебя. — Быстрый, но укоряющий взгляд из под длинных ресниц. — А теперь, когда я все хорошо обдумал... Я боюсь тебя самого.

— А я — тебя! — Обрадовался Ито, разваливаясь на кровати по соседству с Исида. — Давай дружить?

— Ты сказал, что я слабак... Да и вообще — по всем критериям — личность невозможная и невыносимая.

— Я сказал, что ты можешь производить такое впечатление на людей.

— А на тебя? — Повернулся к нему Кано, впиваясь пытливым взглядом в лицо. Глаза у него подозрительно блестели влажным блеском. — Какое впечатление я произвожу на тебя?

— Ты обдумывал все это, лежа в теплой воде? По-моему ты должен был там расслабляться и отдыхать. Зачем тебе это, Кано?

— Мне важно знать, что ты думаешь обо мне. И что ты ко мне чувствуешь. Снисхождение?

— Я знал, что не нужно было оставлять тебя наедине с такой опасной личностью, как ты сам.

— Ито...

— У тебя мозги наизнанку, ты знал об этом?

— Что еще ты думаешь обо мне?... — Кано спокойно выслушал его и уставился на мужчину в ожидании продолжения. — Говори, дальше, что ты испытываешь ко мне?

— Тебя не должно это волновать.

— Меня это волнует. Мне действительно очень важно, что ты думаешь... что ты видишь... когда смотришь на меня. Когда обнимаешь меня, слушаешь то, что я говорю.

— Раньше твою беспечную голову не заботили подобные вопросы.

— Это было раньше. — Серьезно признался Кано. — Сейчас все изменилось.

— Я замечаю... перемены в тебе. — Не стал спорить мужчина. — Но... Не знаю, как к ним относиться.

"Он стал слишком... Взрослым". — Понял Ито. И здесь же понял, что боится потерять того Кано, который привлек его с самого начала.

— Восхищаться мною! — Расплылся в улыбке Кано.

— Да когда у тебя это закончится? — Задохнулся от праведного негодования Ито. — Я думал, что ты сегодня все понял...

— Да, я понял.

— Интересно, что же? — Катсухико удалось вложить в эту бессмысленную фразу ровно столько безнадежности и ехидства, сколько понадобилось художнику для решения действовать. Без отлагательств. Прямо сейчас...

— То, что мне стало легче жить и дышать. То, что я больше не боюсь признаваться тебе в своих страхах. А еще я понял, что люблю тебя. — Последнее предложение Кано произнес медленно, растягивая удовольствие от замирающего в груди, захватывающего ощущения ужаса.

У него сейчас же замерзли пальцы рук и кончик носа. Захотелось залезть под одеяло, перетащить туда же Катсухико, прижаться к нему и греться... Ну, разными способами.

— Что? Кано... — Катсухико сел на постели, задумчиво проведя рукой по лицу. — Глупости какие-то...

Вид у мужчины был крайне ошарашенный. Как будто вот сейчас он должен был смерить Исида пораженным взглядом и произнести "Да что ты такое говоришь в самом деле?? Какой кошмар!"... Кано в ответ на вопросительный взор Ито только растерянно улыбнулся. И еще крепче вцепился в колени, прижавшись к ним грудной клеткой.

— Глупости, ага. В моем духе, правда?

— Любви не существует. Ее придумали доверчивые маленькие романтики, вроде тебя. Только не принимай близко к сердцу. А то ты это любишь... Нервничать.

— Я не... — Кано шумно вздохнул.

— Значит собираешься.

Кано пожал плечами. Ему не было ни тяжело, ни грустно. На самом деле, никакого другого ответа на свои чувства он и не ждал. В этой сфере отношений он просто не мог быть понятым. Сил устраивать истерики у него сегодня уже не было. Да и не хотелось. В любом случае он был благодарен Ито за то ощущение свободы... Очищения от его старинной внутренней ветоши.

— Кано... Да... Я думаю, мне сейчас лучше уехать домой.

— Нет!! — Исида судорожно вцепился в руку мужчины. — Не оставляй меня, пожалуйста... Ты же обещал! Если ты сейчас уедешь, ты больше уже никогда ко мне не вернешься!

— С чего ты взял?

— Я чувствую... А если останешься, значит, я хоть что-нибудь для тебя да значу...

Катсухико безнадежно склонил голову на бок, рассматривая прижавшегося лбом к его плечу Кано... И остался. Коря себя за мягкотелость, обвиняя в излишней чувствительности, но остался. Эмоциональное состояние Исида передавалось ему, вызывая ломоту в висках и мешая глубоко и свободно дышать.

— Катсухико... Но нам ведь хорошо вместе... — Кано, посмотрел на него исподлобья.

Ито внутренне вздрогнул от пустого... и переполненного чувствами, желаниями и недосказанностями одновременно, взгляда молодого человека.

— Ну да, хорошо, я не отрицаю. Но это не повод придумывать себе любовь. Пока у нас есть притяжение, то, что называют искрой, нам хочется быть рядом друг с другом. Нас связывает страсть и нам всегда есть о чем поговорить. Ну, или покричать... Когда мы наскучим друг другу, когда страсть остынет, — ты станешь неинтересен мне, а я — тебе. И ты сам, я уверен, устанешь первым. Ты молодой и любишь все новое. А то, что ты называешь этим громким словом "любовь" — это не просто хороший секс и сплошь развлечения в виде постоянных ссор и истерик. Это еще и обязательства и ответственность. А пока — да, нам хорошо вместе. Давай не будем портить это время подобными разговорами.