А я не мог, не мог. После того, как меня касались мужские руки и губы. Там. И там. Волна возбуждения еще и еще раз проносилась по телу, смывая мое детство, уничтожая его в хлам.

Пока я зажигал свечи на двух окнах, насквозь продуваемых ветром с залива, и устанавливал увеличивающие их свет экраны из толстого, но прозрачного стекла, дрожь била меня уже безостановочно. И принесенное мамой горячее питье остыло. Я не прикоснулся к кружке, поскорее нырнул под одеяло, пытаясь согреться.

Потом приходили братья, накрывали меня снова и снова. А я скидывал одеяла, потому что мне было жарко. Во сне я видел Ворона и Марко. Я не понимал, кто из них прикасается ко мне так сладко и грешно. У Марко не было усов, а щекотали меня — там — они. Но у Ворона не было таких пронзительных зеленых глаз. А приближались к моему лицу они. Твердые мужские губы, уверенные мужские руки...Чьи?

Потом я излился, почувствовал ладонью липкое, стыдное между ног. С ужасом подумал, что мама увидит и поймет. Нужно встать пораньше и застирать рубаху.

Корабли спасены. Ведь шторм разыгрался только к утру. А мои свечи указывали путь. И неведомая Фредерика тоже спасена. И мамино волшебное платье.

Спросить у мамы.

— Мама, я не испортил твое платье?

— Нет, Доминик. Я высушила его на солнышке, на ветру.

Глаза у мамы мокрые, а лицо счастливое.

— У тебя была лихорадка, ты бредил три дня. Но теперь ты поправишься. Доктор сказал, что в эти сутки у тебя случилась ломка голоса. Так что хорошо, что ты не пел и не говорил. А Беппо камни из маски через своего хозяина вынул и продал. Задешево, правда. Зато он теперь подмастерье. И свадьба у него на днях, ты как раз успеешь поправиться.

— А безрукавку меховую тебе, мама, купили?

— Да зачем она мне? Я в кухне в тепле сижу, это ты у нас льдиночка нерастаявшая. А птичка тебе — вот она, разве не слышишь?

Я смело вылез из-под одеял, вступил в подставленные мамой тапки. В самом теплом углу моего "фонаря" стояла высокая клетка с двумя канарейками.

Маленькое желтое солнышко и серый невзрачный комочек.

— Самочка не поет, она вдохновляет, — улыбаясь, сказала мама.

Еще через три дня я вышел со своей шарманкой на улицы.

Мне ужасно хотелось увидеть Фредерику и поинтересоваться, в какую историю она меня впутала.

Голос мой стал ниже, но сохранил приятный тембр. Соскучившиеся по моим шуткам горожане охотно кидали мелочь в шляпу на мостовой. А я внимательно оглядывал окружающих. Более внимательно, чем раньше.

И однажды увидел. На другой стороне улицы, в тени, стоял Ворон. Глаза могли бы не узнать, но сердце трепыхнулось.

— Глаза могли бы не узнать, но сердце трепыхнулось. Не суждено мне рядом стать, но жизнь мне улыбнулась, — тихо пропел я экспромт. Не знаю, услышал ли меня Лоренцо, но публика зааплодировала и кинула мне россыпь монет. Когда я снова посмотрел на ту сторону, Ворона уже не было.

Он искал меня или случайно проходил?

Наутро я проснулся оттого, что меня бесцеремонно встряхнули за плечо.

— Вставай, я тебя забираю.

Я подумал, что сон такой — при ярком солнечном свете. Но глаза Марко ярче света.

Я натянул одеяло на лицо. Посмотрю еще этот сон.

Но бесцеремонная рука обнажила меня уже до пояса.

Не сон. Сволочь Лоренцо, проследил за мной и выдал. Разочарование нахлынуло горькой морской водой. Очевидно, мое отвращение отразилось на лице, потому что господин сказал:

— Дея, объясни ему.

Мама нервно комкала краешек передника.

— Доминик, синьор предлагает тебе работу на его вилле.

— Поскольку ты доказал свои актерские способности, будешь развлекать меня и моих гостей. Все же лучше, чем на улице. Да и платить я буду тебе несравненно больше.

Я сел на постели.

— Почему вы назвали маму Дея?

Мама заторопилась:

— Это мое имя до брака с Джузеппе...вашим отцом.

Марко откинулся на спинку стула и снисходительно объяснил:

— Я искал маску, через ювелира нашел и ее, и тебя, и платье — вместе с мастерицей. Скажу только тебе, при матери, чтобы не было недомолвок. Твоя мать происходит из аристократического рода. Мы были в свое время сговорены, но она предпочла мне ... другого. Много лет я не знал, что Дея живет рядом. Ты очень похож на нее, мою бывшую невесту. Я считаю, тебе нужно согласиться на работу у меня.

Кажется, объяснения и уговоры были в новинку для человека, привыкшего приказывать.

— Мама, ты хочешь, чтобы я пошел в услужение к синьору Марко?

Она молча кивнула.

— Я буду зажигать свечи вместо тебя каждую ненастную ночь.

— И я могу взять с собой канареек?

Марко ответил:

— Конечно. И ты будешь волен в передвижениях. В свободное время.

Мне показалось, или в голосе властного мужчины прозвучало облегчение?

И мне стало легче, когда я понял, что Лоренцо меня не выдавал.

Служба у синьора Марко, прекрасного покровителя, оказалась необременительной. Я дурачился, как хотел, еще и получал за это плату.

Мне понравилось вырывать смех из строгих уст этого человека. В такие минуты я гордился, что могу даже античную статую заставить улыбнуться.

Видя благоволение хозяина, обслуга дома баловала меня, как моя семья. И если в первые минуты я боялся упасть безвольной тряпочкой к ногам Марко, вскоре осмелел и позволял рискованные шутки не только по отношению к его гостям и членам семьи.

За первые дни пребывания я не спал сутками, шныряя по дому и вызнавая секреты домочадцев. Я много спрашивал и еще больше слушал. Марко одобрял мои способы найти материал для шуток и сценок, которые я разыгрывал все чаще только для него, умея найти слабину в его отношениях с высокопоставленными гостями. Иногда получал легкую пощечину, когда слишком зарывался. Но ошибок не повторял.

Гости, приживалы и приживалки, так называемые клиенты, жили в доме уже по многу лет, некоторые со времен жизни отца Марко, покойного дожа Венеции. О матери моего прекрасного хозяина не упоминали, и я не лез за объяснениями.

Единственный, кто негативно принял мое появление — Лоренцо. Ворон оправдывал свое прозвище.

С первой минуты, как я поселился в выделенной мне комнате недалеко от покоев Марко, я с трепетом ожидал, когда в нее заявится Лоренцо. Придумывал диалоги, которые неизменно завершались моим отказом от мужской любви. Если такие домогательства снились, к утру я просыпался в липнущей спереди рубахе. И только холодная вода и физические упражнения помогали унять томление. И общение с Марко, если у него находилось время выслушать мой очередной экспромт.

Я понял, что влюбился.

А Лоренцо делал вид, что меня нет. Совсем нигде. Значит, приключение на маскараде было всего лишь попыткой насолить придирчивому дяде.

Мне было обидно, но я ни разу не всхлипнул. Зато обратил внимание на хорошенькую служаночку, делающую мне авансы. Нужно же когда-нибудь научиться целоваться? Правда, к практике мы пока не приступили. Что-то сдерживало меня. Подсознательно я понимал, что Марко не одобрит интрижки.

Я знал, что он продолжает искать Фредерику через наемных сыщиков. Поэтому меня не беспокоили подозрения, когда он сажал меня на колени, рассеянно гладил по волосам, кормил с руки — даже если это происходило в присутствии посторонних.

Кажется, Марко было наплевать на общественное мнение. Поэтому снова и снова я думал, что Марко не мог упрекать племянника в гомосексуальных связях. Хотя ему, любителю и любимцу женщин, могли претить подобные отношения. Может, Ворон преувеличивал? Или ему хотелось большего внимания со стороны такого мужчины?

Ох, эти взрослые переживания никак не желали укладываться в моей голове. И чем больше я размышлял, тем язвительнее становился в своих репризах.

В тот день ожидался шикарный ужин в честь именин Марко. Высокопоставленные персоны съехались не только из Италии и Франции, присутствовали и заморские гости. Некоторые приезжие жили в доме несколько дней. И я с недовольством наблюдал, как один из расфуфыренных хлыщей постоянно ищет компании Лоренцо — и пользуется ответным вниманием.

Я заранее готовил подарок. Через Рико, ежедневно поставляющего зелень к столу вельможи, сговорился с меховщиком. Теперь у меня были чудесные ушки и замечательный гибкий хвост. Я долго думал над цветом и решил, что самый наглый — рыжий. Гимнастическое трико облегало меня, как вторая кожа. Оставалось надеяться, что Марко спокойно относится к кошкам. По крайней мере, во дворе и подсобках их было не меньше десятка. И как он прикасался ко мне...

Я подумал, что, если бы мама стала его женой, он бы так же сажал ее на колени, гладил по голове, рассказывал о своих спорах с политическими противниками, не ожидая ответа...

Зато у меня не было бы отца и шести братьев.

Я намеренно не торопился выходить. Гости уже расселись по местам и благовоспитанно жужжали в ожидании первого тоста. И тут появился я — во всей рыжей красе с горшочком сметаны. И на глазах удивленных гостей залез на колени Марко, потерся головой о подбородок, как настоящий кот.

Кажется, моя дорогая статуя удивилась не меньше, когда я зачерпнул пальцем сметаны — и нарисовал Марко усы.

Тут же вымазал и свою мордочку в сметане, не дожидаясь хозяйского гнева, соскочил в сторону и запел знаменитую "кошачью" оперную арию.

Первым засмеялся Марко, облизывая белые "усы". Я видел, что дамы и некоторые мужчины с вожделением смотрели на виновника праздника, на его губы. И Марко видел это. Глаза его смеялись. Только для меня.

А я видел, как побледнел Лоренцо — и тут же склонился к соседу по столу, манерному женственному юноше, с которым я то и дело встречал его последнюю неделю.

Гости развеселились, и стали мяукать, кто как сумел. А я прошелся за их спинами, то и дело дергая за воображаемые хвосты.

Кое-кто осмеливался и меня дернуть, потрепать ушки. Но руки не распускали, понимая, что мой хозяин — Марко.

Потом один тост, другой, веселье пузырилось, как шампанское. А я сидел у ног Марко, который время от времени касался моих волос.

Когда от выпитого и съеденного гости заскучали, я показал сценку про ленивого кота.

Поставил горшочек со сметаной на пол залы, растянулся рядом. Покрутился, выставляя пузико, попку с бодрым хвостом, загребал воздух лапками. Я видел, как реагируют некоторые гости на мои движения — ведь трико ничуть не скрывало изгибов тела.

Глаза Лоренцо горели темным огнем.

— А теперь поиграем, — мурлыкнул я. — Говорю стишок, а кто угадает концовку, получит поцелуй...Моего хозяина!

— Ну нет, — рассмеялся Марко, чем удивил гостей еще раз. — Ты придумал, ты и будешь расплачиваться!

Я согласился и прочитал стишок про кота.

— Вот и ждет ленивый кот, когда...

Выскочила первой дамочка в перьях:

— Когда мышка приползет!

— И я так хотел сказать, — раздалось со всех сторон.

Я снова томно выгнулся и спросил:

— Еще варианты будут?

По глазам Марко я увидел, что разгадка ему известна, но он промолчал.

— Эх, народное творчество нужно знать! — Я вскочил. — Вот и ждет ленивый кот, когда миска подползет!

Смех явно продлил гостям жизнь, а я убежал в свою комнату.

Фиглярство вдруг показалось мне отвратительным.

Когда я смывал последние остатки грима с лица, дверь хлопнула. Прислонившись к ней спиной, умудряясь проворачивать ключ в замке на ощупь, стоял Ворон.

от 4.03.10

Лоренцо резко подошел ко мне и, грубо дернув за хвост, заставил вновь опуститься на пуфик перед трюмо.

— Долго ты будешь надо мной издеваться? Конечно, рыжий цвет ты выбрал, чтобы шарж был не таким явным, но половина гостей смеялась надо мной!

Я изумленно смотрел на него снизу вверх и ничего не понимал, кроме того, что Лоренцо пришел ко мне! Все же пришел! Я ему небезразличен! Но причем здесь разыгранная мною сценка?

— Это он тебе приказал, да? — с надеждой спросил Лоренцо.

Я встал, но все равно не дотягивался Ворону до плеча. Правда, мама утешала, что я еще подрасту.

— Мне никто не приказывал. Если хочешь знать, Марко никогда не приказывает мне! Он меня любит, не то, что некоторые! — крикнул я, чувствуя, как глаза увлажняются. Ну нет уж, я не плакал, даже когда в шесть лет в уличной драке мне сломали руку. Потом я никому не позволял причинить мне такую боль. Настолько и надолго приблизиться.

Лоренцо накрутил мой хвост на ладонь, притянул еще ближе, ткань трико затрещала.

— Значит, вы все же любовники. И ты мне врал, Фредерико, или как там тебя!

Пришлось вывернуть шею, чтобы смотреть в гневные глаза Лоренцо.

— Меня зовут Доменико. И я тебе не врал и не вру. Мы не любовники! У меня нет никого! Я и целоваться не умею! Причем здесь кот и шарж, Ворон?!

Мужчина жадно вглядывался в мое лицо, потом его собственное будто потекло вниз, как догорающая свеча — расслабилось.

— Как ты сказал?

— Ворон, — повторил я. — Я так называю тебя с первой встречи. Очень тебе подходит. Вон, нашел себе пушистого птенчика, скоро проглотишь...

Лоренцо прижал меня так, что я чуть не задохнулся, глухо сказал в макушку:

— И ты, известный знаток сплетен, не знаешь, что меня называют Кот? И почему одновременно — похотливый и ленивый?

Пришло время и мне удивиться, но тут в дверь раздался стук.

Мы одновременно отскочили друг от друга. Я уселся перед трюмо и дрожащей рукой принялся протирать чистое лицо грязным тампоном.

Лоренцо не медлил ни секунды, провернул ключ в замке. Иначе дверь и так бы слетела с петель.

В проеме стоял Марко. Дай Бог мне никогда больше не видеть его в гневе!

Кажется, даже его безупречно уложенная прическа стала дыбом.

— Я предупреждал тебя: не смей подходить к Доминико, — сказал он ледяным тоном. — Ты сомневаешься, что я тебя убью? Тебя так взбесило сегодняшнее представление, что ты решил рискнуть?

Я немедленно кинулся между ними и врезался носом в локоть Марко.

Заливаясь кровью, пытался объяснить, что я ничего не знал, что никто ни в чем не виноват...

Видели бы вы этих мужественных мужчин, когда они увидели кровь на моем лице!

Моя мама и то была хладнокровнее, когда я возвращался домой после драки. Наверное, ее закалили старшие шесть сыновей, ни одного из которых паинькой назвать было нельзя. Да и отец...Никогда не уступал своей территории другим гондольерам.

Аристократы хлопотали. Марко оборвал звонок, вызывая прислугу, Лоренцо с глазами на пол лица рвал собственные манжеты, когда его батистовый платок насквозь промок от крови.

А я блаженствовал в руках двух мужчин, которые были мне дороже всех, кроме моей семьи. Или уже и их причислять к моим?

Я не позволил снять с меня трико, лежал на кровати, весь такой рыжий и наглый, в кровавых пятнах, с тампонами в ноздрях, обмахиваясь хвостом, дыша раскрытым улыбающимся ртом.

Первым рассмеялся Марко. Ну да, я всегда знал, что он самый умный.

Домашний врач прописывал какие-то пилюли. Та самая горничная с авансами, которую, боюсь, завтра погонят со службы, поминутно вытирая сопливый от слез нос, собирала с пола окровавленные обрывки, подбираясь ближе к кровати. Однажды даже задела мою опущенную руку. "Ах, я умираю!"