Четыре времени безумия

Поднимаю мальчика, с трудом, с помощью...Курт, снова он...напяливаем на пациента пальто, я остаюсь, в чем был, тащу Гамлета в сад, санитар кидает вслед одеяло.

Мне уже все равно, кто что подумает, я вталкиваю ноющего мальчика в палатку, подхватываю одеяло, накидываю на нас. Застегиваю вход.

На полу палатки холодно.

Рауль затихает, закрывает глаза. Я перекатываюсь к самой стенке, подстилаю под нас одеяло. Толстое, да и Рауль одет. А я как-то переживу.

И вдруг он расстегивает пальто и обеими руками затягивает меня в теплое пространство.

Теперь мы как два страуса пытаемся спрятаться в этом неуютном мире.

Я кладу подбородок на его плечо, он рвано дышит мне в шею.

Отодвигаюсь слегка.

Блестящие глаза Рауля вполне осознанно смотрят на меня.

— Трахни меня, пожалуйста, пока они не хватились.

И я понимаю, что еще не опоздал.

— Ах ты, притворщик! Я не буду тебя трахать.

Обиженный голос:

— Ты брезгуешь?

— Я не хочу уподобляться им, понимаешь? Я буду тебя любить, когда мы выберемся отсюда. Когда ты перестанешь быть зависимым от ненужных тебе препаратов. Когда полюбишь меня.

— Я тебя уже...Санитары меня не трогают, а врачу я, кажется, надоел, — Рауль хихикнул. — Он стоит и ждет, когда я проглочу афродизиак, а я научился засовывать таблетку за щеку, а потом тайком выплевываю.

Маленький хитрец.

Нужно выяснить, все же.

— Погоди, Рауль, скажи, что за шаги ты считаешь?

Мы шепчем друг другу на ухо, и я надеюсь, что наш разговор не слышен, а со стороны мы похожи на двух сексуально озабоченных парней.

Рауль резко отодвигается, и мне сразу становится холодно.

Его глаза мертвеют.

— Мама...она шла ко мне с дырой в груди...Сделала десять шагов, а на одиннадцатом упала.

— Кто убил ее?

Отсчитываю секунды, сейчас нас раскроют.

По лицу Гамлета текут слезы.

— Я стоял на коленях, тряс ее и кричал. Пистолет лежал рядом. Отчим сказал, что я убил маму.

— Отчим?

— Брат моего покойного отца.

Понятно, почему мальчику дали псевдоним Гамлет.

*

В тот же вечер палатка, вычищенная и сложенная, лежала у дверей моей комнаты.

*

Наверное, я переутомился. Мне трудно сосредоточиться над диссертацией. Забываю о своих подсчетах аптечных препаратов, особенно группы В. Проблемы со сном прекратились, наоборот, уже после обеда хочется спать. Я вижу удивительно яркие сны.

Вчера показалось, что иду по коридору в левое крыло и сталкиваюсь с Доггерти.

Мы оба роняем из рук подготовленные для инъекций препараты. Я кидаюсь их поднимать... и в следующую минуту оказываюсь в собственной постели.

Рядом со мной Доггерти. Он полностью одет. Ласково гладит меня по щеке.

*

Перечитываю свои записи.

Безумие заразно?

*

Я случайно обнаруживаю, что до Рождества остались две недели.

Курт молча кладет на стол письмо от тетушки и уносит два полных подноса.

Оказывается, у меня сегодня выходной, и я проспал целый день, не притронувшись ни к завтраку, ни к обеду.

Выходной и у Доггерти.

Я выхожу в наблюдательную комнату правой половины и смотрю на экраны. Гамлета в его саду нет.

Большими ленивыми хлопьями валит густой снег. Скамейка пуста.

Я бреду в левое крыло и долго смотрю через оконце двери на Гамлета. Он сидит посреди комнаты. Мне чудится, что он гладит ладонями место, где мы впервые поцеловались.

Ключа снаружи в замке нет. Это против правил лечебницы.

Но я уже понял, в чем дело.

И я снова и снова надеюсь, что не опоздал.

Я тихонько постукиваю ногтем в окошко.

Гамлет смотрит молча. И глаза его становятся живыми.

*

Пользуюсь тем, что я не пациент, и заслонка в двери у меня постоянно закрыта изнутри. Да и персонал привык, что я забываю вовремя поесть. Аккуратно спускаю еду и напитки в унитаз. Если попадаются куски, которые невозможно мелко измельчить, чтобы не забить канализацию, оставляю их "тронутыми" на тарелке. Последнее время заказываю сплошь вегетарианские блюда. Воду пью прямо из крана.

Изменения в моих вкусах не кажутся Доггерти странными. Он удовлетворенно улыбается и не обращает внимания на мои легкие промахи в движениях.

Он всегда поддержит. Идеальный главврач.

Идеальный любовник?

Но заметный сброс веса за несколько дней заставляет его хмуриться. Обычная одежда становится мне явно великовата.

И я непритворно шатаюсь от слабости. Зато по подсчетам убывания препаратов я понял, чем главврач пытается вызвать у меня психоз. Все-таки он гений.

Надеюсь, изменения в моем организме обратимы. Если я останусь в живых, конечно. По моему мнению, сумасшедший мертв. Но я должен!

У меня есть Гамлет. И Венеция.

Начинаю красть у пациентов витаминные препараты. Они помогут мне продержаться некоторое время.

Тетушкино письмо обнадеживает.

*

— Мишель, вы неважно выглядите. Может, поездка к родственникам на Рождественские каникулы поможет вам взбодриться? Вы осенью почти месяц справлялись за всех нас, заслужили отдых.

Я слаб. Но я хочу выяснить, что в моей жизни правда, а что фантазия?

-Скажите, Доггерти. Как вы, врач, скажу даже — прекрасный врач, можете намеренно сводить здорового человека с ума? Прививать ему насильно симптомы сатириаза? Насиловать его при помощи своих кобелей? И самому не упускать возможности?

Доггерти встал, запер изнутри дверь своего кабинета.

Сел за стол, переплел пальцы под подбородком.

— Значит, вы влюбились в этого мальчика, — задумчиво сказал он. — Напрасно. Мальчик убийца. Он застрелил собственную мать. Мотивы? Ревность. Они очень близки были с матерью всю жизнь. Но Гамлет также был влюблен в родного дядю, брата отца. — Он предостерегающе поднял ладонь, предупреждая мои вопросы. — Я не интересовался, существовали ли между ними сексуальные отношения. Но, когда после смерти отца мать вышла замуж за "предмет" любви Гамлета, он некоторое время, почти три года, терпел существующее положение, поскольку учился в другой стране. И вот, приехал на каникулы...

— Вы взяли деньги у отчима.

Доггерти потемнел лицом.

— Да, я взял деньги. Я спасаю мальчика от неминуемой тюрьмы. Он был психически нездоров. Эдипов комплекс вкупе с гомосексуальными наклонностями, конечно, давно не считается чем-то предосудительным. Но шизофрения в начальной стадии у ребенка была. Склонность к одиночеству, мечтательность, замкнутость, отождествление себя с литературными героями...Вы же заметили, как много он читает?

— Вы говорите со мной, как с человеком, который ничего не понимает в психиатрии, — улыбаться мне становилось все сложнее. — А вам не приходило в голову, что вина Гамлета еще не доказана, зато после смерти брата, жены и признания недееспособным наследника семьи состояние получает ваш заказчик? И если были ...отношения, то опекун получит в полное пользование сексуального раба? Подготовленного вами!

Я бил наобум и, кажется, не ошибся.

Глаза Доггерти сузились. Если бы я не чувствовал себя так плохо, то подобрался бы физически, а так получилось, что только мозги мне еще не отказали.

— Я вообще не обязан вам отвечать, но скажу, что на пистолете были обнаружены только отпечатки пальцев Гамлета, — и добавил. — А вы провели расследование за время моего отсутствия?

Я понял, что решается и моя судьба.

— У меня не было возможности, у вас четверо соглядатаев, не считая пациентов.

Доггерти решительно сказал:

— Давайте сделаем вот что. Не думаю, что вам в столице будет так уж хорошо в вашем нынешнем состоянии. А у нас здесь и свежий воздух...и на рождественские каникулы пациенты разъезжаются. И вы будете гулять в саду с Гамлетом, сколько хотите. Я дам вам отпуск здесь, в "Райском уголке". Через неделю вы будете в полном порядке, и мы с вами еще зажжем огни на елке — видели в саду?

Он поднялся, обошел стол и обнял меня за плечи.

Больше всего мне хочется прижаться спиной к его надежной широкой груди.

Я что-то упустил.

Еще какой-то аспект его влияния на меня.

Щенок против матерого волка.

Поднимаю лицо к его нависающему надо мной.

Слова рождаются изнутри, как будто чревовещатель управляет губами куклы.

— Но зачем вы травите меня психотропами и антидепрессантами? Я еще не во всем разобрался...

Нет, Доггерти хорошо держит удар, или я не прав. В его глазах и лице ничего не вздрагивает. Он прижимается щекой к моей щеке.

— Мишель, вы тоже нездоровы. На основе одиночества, сексуальной неудовлетворенности и переутомления у вас развиваются параноидальные симптомы. Но мы вас подлечим, все будет хорошо...

Я чувствую, как сильные руки меня срывают с места, и обнаруживаю себя сидящим в палате Гамлета.

Мы считаем шаги.

Весна.

Какой противный звук. Скрежет.

Я открываю глаза, и неприятный звук сразу же превращается в радость.

Прикасается к окну ветка вишни. Ее голый кончик трется по стеклу под порывами ветра. Розовые бутоны так близко посажены, как будто жмутся друг к другу.

Я дома. Сам когда-то привез тетушке нежный саженец сакуры с какой-то японской выставки. А он прижился прямо под окном моей спальни.

Его защищают суровые ели, которые еще со времен моих предков окружают границы фамильного земельного участка.

Вытягиваю руки из-под одеяла, рассматриваю. На внутренних сгибах локтей многочисленные следы от внутривенных инъекций. И явно катетер стоял. Дела так плохи? Когда я успел так заболеть?

На кресле рядом с кроватью лежит толстая книга. Я никогда таких не читал.

И воспоминания рушатся на меня водопадом.

Гамлет. Рауль. "Райский уголок".

Рядом с книгой лежит толстая синяя тетрадь.

Мой дневник с одной стороны, а с другой — заметки по диссертации.

Записи заканчиваются перед Рождеством.

Глаза скользят по страницам по диагонали.

Месяц ушел из жизни. Или два? Может, к лучшему?

Выбираюсь из постели. Еще очень рано, розовые полосы где-то на горизонте еще не превратились в рассвет.

В соседней спальне должен быть Матье.

Но там...

Беру его за сонную теплую руку, и сполохи воспоминаний чуть не возвращают меня в безумие.

Последнее...

Санитар Курт, выталкивающий нас на крыльцо под нервный свет мигалок: полицейской машины и амбуланса. Навстречу бежит Бернар.

Бернар — святой, который спасает терпящих бедствие в Альпах. Будь благословенна мать, которая дала тебе имя, друг мой.

Значит, Истеричка все же нашла в своих интимных вещах конверт, помеченный моим именем в отправителях. Вспомнила меня. И бросила письмо в какой-то почтовый ящик.

Если Рауль в моем доме, значит, он ни в чем не виноват.

— Ты мне верил? — тихо спрашивает он слегка хриплым со сна голосом.

И тянется ко мне, снова закрывая глаза.

Пусть это сон.

Мой сон разума, вопреки Гойе, не порождает чудовищ.

— Ты хочешь поехать в Венецию?

Рауль тянет меня в постель. В теплой пещерке под одеялом, где никто нас не тронет, его глаза переливаются любовью.

— Венеция далеко, а я здесь.

Четыре времени безумия закончились.

Какие же времена у нас наступают?

7.08.09