— Да, Китая. Ну, и вообще большая часть материка, который называется Евмазией.
— Евразией, — опять поправил его доктор.
— Да, спасибо. Евразия, а также восточные и западные острова, в том числе Японский архипелаг, Английские острова, Крым и так далее. Правда, следует учесть, что формы материков, как северного, так и южного, походят на наши весьма отдаленно. Равно как и Сахара, которую вы называете Африкой, существенно больше по размерам...
— И все же, — перебил его Зубатов, — где находится ваша Ростания? В России ее точно нет. Поверьте мне как человеку, побывавшему в самых разных уголках империи.
— Вот на данный вопрос, Сергей Васильевич, — Олег развел руками, — как вы сами понимаете, я ответить не в состоянии. Могу лишь предположить, что где-то на соседней планете. Как я понимаю, ваши ученые уже выдвинули гипотезу о множественности миров? Впрочем, соседняя планета — тоже вряд ли. Я успел убедиться, что местное небо радикально отличается от нашего. Прежде всего — количеством звезд, у вас их не просто больше, их неприлично много, я бы сказал — тысячи и тысячи против наших двадцати семи. Хотя и наша наука имеет слабое представление о космосе в целом. Недавно в одном докладе видел фразу о том, что, возможно, большую часть звезд от нас скрывает какое-то пылевое облако. В общем, темна вода во облацех... я правильно говорю?
— Хм... Предположим. Значит, вы попали сюда из совершенно иного мира. Из какого именно — пока оставим в стороне. Давайте поговорим об его устройстве. Что такое Народный Председатель?
— Высшая должность в государстве. Аналог императора вашего мира, за исключением того, что он формально выборный.
— Формально? И кто же его выбирает?
— Народ. Всеобщие, если можно так выразиться, прямые и равные выборы. Так, по крайней мере, декларируется.
— А на деле?
— А на деле Народный Председатель должность практически пожизненная. Раз выбранный, он не сменяется до самой смерти. В истории известно только два случая, когда Нарпред ушел в отставку, и оба раза — по причине собственной мягкотелости. Новый Нарпред определяется путем долгих бюрократических игр, та группировка, что сильнее, выдвигает своего кандидата. Поскольку второй кандидат никогда не выдвигается... Точнее, раньше никогда не выдвигался... выдвинутый побеждает и правит.
— И какая же группировка поддерживала вас, Олег Захарович?
Олег немигающе уставился на него.
— Можно, я пока оставлю вопрос без комментариев? — сухо осведомился он. — Вы, надеюсь, не ожидаете, что я за полчаса расскажу вам историю последних лет этак трех своей жизни, и еще за пять минут — о Хранителях?
— Так... — Зубатов отхлебнул остывшего чаю. — Предположим. Ну ладно, оставим пока. Кто такие Хранители, кстати?
— Я знаю людей, которые за ответ правую руку отдали бы, — Олег тоже отхлебнул из своего стакана. — Никто не знает. Канцелярия обратила на них внимание лет за пять-шесть до того, как я... Ну, в общем, лет десять назад. Но они так мастерски уходили от слежки, что о них ничего так и не выяснили. Потом неожиданно они вдруг прорезались явно, вошли в контакт, чуть ли не взяли под контроль государство, а потом вдруг пропали, как в воду канули. Они обладали потрясающими технологиями, о каких наши ученые ни малейшего представления не имели. Появлялись и исчезали в любом месте, где и когда хотели, знали все на свете, управляли гравитационными волнами с большей легкостью, чем мы включаем свет в комнате... Натуральный бог из машины. Канцелярия сначала под руководством Шварцмана, а потом и Пашки перетряхнула страну кверх тормашками, но так и не нашла никаких следов, никаких зацепок.
— Хорошо. Но скажите мне вот что, Олег Николаевич, — голос Зубатова вдруг стал вкрадчивым, — откуда вы, человек из другого мира, в совершенстве знаете русский язык? У нас даже иностранец не всегда умеет так язык выучить, да что иностранец — свои, случается, с трудом языком ворочают! А у вас речь — словно вода в речке течет, гладко и без запинок. А?
— Бэ! — не удержался Олег, тут же выругав себя за несдержанность. — Понятия не имею, откуда знаю! Русту я не забыл, но и русским владею. И не только русским. Периодически натыкаюсь в газетах на разные иностранные словечки, и каждый раз осознаю, что знаю соответствующий язык. По крайней мере, говорить на нем могу. Пока что я опознал английский, немецкий, французский, шведский, финский, испанский, включая каталонский диалект, два диалекта китайского и японский.
— Ого! — Зубатов аж присвистнул. — На самом деле?
— Не знаю, — растерянно откликнулся доктор. — Сам только что услышал.
— Хорошо, потом проверим. Н-да... — Начальник Охранки откинулся на спинку кресла, рассеянно пощипал бородку. — История, прямо скажем, из тех, которым я бы лично никогда не поверил. Скажите, Олег Захарович, можете ли вы подтвердить свои слова как-нибудь... материально? Не только словами? Поймите меня правильно...
— Да понимаю, — отмахнулся Олег. — Видите ли, чтобы предоставить доказательства, мне нужно знать о вашем мире чуть больше. Есть ощущение, что наша технология вашу превосходит весьма значительно. Например, как рассказал Михаил Кусаевич, электрический свет присутствует только в некоторых зданиях — государственных учреждениях и отдельных жилых домах. Здесь, в клинике, используются, — он поморщился, — керосиновые лампы. Читать вечером невозможно, глаза болят. Спасибо хоть лето на дворе, сумерки поздние, но август уже дает о себе знать.
Он помолчал, машинальным жестом вскинул левое запястье.
— Вот, кстати, — продолжил он. — Когда я сюда попал, на руке у меня были электронные часы, я точно помню. Они совершенно не похожи на местные. Судя по электрическому освещению, вы не то что не знаете, как такие делать — даже и теорий-то близко не открыли, на которых мои часы базируются. Что еще? Ручка самопишущая в нагрудном кармане лежала — из пластмассы сделана, только перо золотое. Пиджак, кажется, не то с полиэстром, не то с иной синтетикой, но он не так нагляден. Впрочем, если утюг неловко поставите, сразу все поймете. Еще? А, ну да, разумеется. Удостоверение Народного Председателя с фотографией, в пластик запаянное, с пятью степенями защиты, тоже где-то в пиджаке лежало... наверное. Кажется, в левом внутреннем кармане. Молния железная в брюках явно от ваших пуговиц отличается. Хотя, может, мне она просто здесь не попадалась.
— Электронные часы? — неожиданно Зубатов жестом фокусника вытащил из кармана металлический браслет. Небрежным движением вынув его из пальцев чиновника, Олег кивнул.
— Да, они. Надеваются вот так... — он автоматическим движением застегнул браслет на запястье. — Вуаля.
— Спешат ваши часики-то... — Зубатов снова подобрал ложечку с блюдца и завертел ее в пальцах. — Существенно спешат. Н-да.
— То-то мне казалось, что у вас сутки немного длиннее, — непонятно чему обрадовался Кислицын. — Вот, кстати, и засеку, насколько. Ну что, Михаил Кусаевич, теперь-то вы мне верите? — он сдернул браслет с руки и сунул его в руки оторопевшему доктору. Тот завороженно уставился на мигающие под стеклышком знаки. — Кстати, я обратил внимание — цифры у вас точно такие же, как и у нас. И русские буквы от нашего алфавита тоже почти не отличаются, ну, с небольшими вариациями...
Ходики в углу негромко пробили три раза.
— Вот что, — Зубатов рывком встал из кресла и одернул пиджак. — Думаю я, Михаил Кусаевич, что любезному нашему Олегу Захаровичу здесь делать больше нечего. На умалишенного он явно не похож, остальное же — не по вашей части. Выписывайте его, пожалуй. Завтра с утра пришлю за ним своего человека, — игнорируя слабые попытки протеста, он ухватил доктора за рукав, вытащил из кресла и увлек в коридор. — И еще вот что. Его дело я у вас тоже заберу. И лучше никому не рассказывайте, что этот господин вообще у вас появлялся. Времена неспокойные, вдруг кому-то захочется его шпионом изобразить или революционером-бомбистом. Понимаю, что науке ничего подобного не известно, но ведь жила же она до того, верно? И далее проживет без нашего феномена.
Болотов открыл рот для возражений, но Зубатов только улыбнулся.
— До встречи, Олег Захарович! — крикнул он в приоткрытую дверь. — Еще увидимся!
Проводив гостя, доктор вернулся в кабинет и растерянно замер посреди комнаты.
— Знаю, случается, — посочувствовал ему пациент, теперь уже бывший. — Есть люди, которых пытаться остановить — что против ветра... м-м, плевать. Ну, что делать. Не могу же я, в самом деле, вечно ваш хлеб есть? Давайте готовиться к выписке. Кстати, он как, серьезный мужик?
— Он не мужик, — все еще растерянно откликнулся доктор. — Он, кажется, дворянин. Или, нет отец у него из военных. Но он точно не мужик и не разночинец. Очень энергичный человек, очень, да. Даже когда в опале оказался, в отставке — и то духом не пал. Даже и не знаю, хорошо или плохо, что вы ему на глаза попались.
— Скорее, хорошо, — решил Олег. — Могло выйти куда хуже. Например, отключился бы я в канаве, да так бы там и помер от шока. Вы не возражаете, если я Соловьева сегодня ночью дочитаю? А то Зинаида Павловна меня гоняет, керосин заставляет экономить. Как с ребенком, честное слово!
— Хорошо, дочитывайте, — согласился доктор, потирая лоб. — Зиночку я предупрежу. Пока можете идти к себе. Отдыхайте, пока есть возможность.
21 августа 1905 г. Москва
На следующее утро еще до того, как часы в приемной пробили восемь, возле клиники остановилась пролетка. На ее заднем сиденье восседал невысокий невзрачный субъект в похоронно-черном костюме и засаленном котелке. Он деловито прошел внутрь, вежливо раскланялся с дежурной сестрой и спросил доктора.
— Михаил Кусаевич еще не появлялись, — развела та руками. — Придется подождать. Раненько вы, господин хороший, они раньше девяти не приезжают.
— У меня, пани, имеется предписание забрать у вас некоего Кислицына Олега Захаровича, — веско уронил прибывший. — Он должен быть подготовлен к выписке. Вас уведомили, надеюсь?
— Да, конечно, — встревожилась сестра. — Но обычно без Михаила...
— Вот и прекрасно! — поднял палец субъект в котелке. — Доктора беспокоить лишний раз незачем. Вы же, сударыня, не хотите воспрепятствовать государственному делу, не так ли?
Сестра тихонько охнула.
— Ну что вы, что вы, господин... э-э-э... нет, конечно, не хочу! — она засуетилась, уронив на пол какие-то бумаги. — Но господин Кислицын еще спят, они чуть ли не до утра читать изволили. Пока разбудим, пока утренний туалет, завтрак...
Человек в котелке тяжело вздохнул.
— Ну что же, воля ваша, сударыня, — он пожал плечами и уселся на небольшой диванчик в углу. — Будите и умывайте. Но начальству я доложу о задержке.
Сестра судорожно кивнула и бросилась вон, шелестя юбками.
Олег, впрочем, уже не спал. Разбуженный солнечным лучом, в соседней комнате загукал-забормотал умалишенный. Олег мельком видел его пару раз в коридоре. Судя по холеному внешнему виду, он явно не бедствовал, пока не свихнулся. А может, и вовсе не свихнулся, скептически подумал Олег, а просто растратил казенные суммы и сейчас укрывается от суда и следствия. Уж больно взгляд искоса у него осмысленно-интересующийся...
Народный Председатель выбрался из-под одеяла, натянул ненавистные кусачие кальсоны с безумными завязками — по старой памяти он предпочитал спать голым — и замахал руками, разминаясь. В таком виде его и застала сестра Анечка, милая незамужняя особа, чья смена началась сегодня с утра. На вид девице стукнуло не более двадцати, но здесь она уже, кажется, считалась чуть ли не старой девой. Пожелав доброго утра и тихонько фыркнув — к олеговым чудачествам она то ли уже привыкла, то ли просто списывала их по той же графе, что и прочие выходки местного контингента — сестричка аккуратно разложила на стульях костюм. Тот самый, в котором его, бессознательного, привезли сюда!
— Анна Васильевна, вы чудо! — искренне сказал ей Олег, только сейчас окончательно поверивший в избавление от навязчивой врачебной опеки. — Спасибо.
Он сделал было движение в ее сторону, чтобы поцеловать в щечку, но девушка, внезапно покраснев, метнула в его сторону грозный взгляд и вышла из комнаты, гордо неся голову. Только сейчас Олег осознал, что по местным меркам он практически голый. Пожав плечами, он ополоснулся над тазиком из до сих пор ему забавного, с пимпочкой внизу, рукомойника и принялся одеваться.
В приемную он вышел, когда ходики пробили половину девятого. Навстречу ему с дивана для посетителей поднялась личность, которую наметанный взгляд Народного Председателя сходу определил как общака-одэшника. Применительно к местным реалиям — как жандарма. Или кто у них тут сыском занимается? Профессиональным цепким взглядом ощупав лицо и фигуру Олега и вежливо приподняв над головой смешную круглую шляпу, тот представился:
— Крупецкий Болеслав Пшемыслович, сотрудник Охранного отделения. Господин Зубатов приказал забрать вас и доставить на квартиру, а также сопровождать на первых порах.
— Приятно познакомиться, Болеслав Пшемыслович, — кивнул в ответ Олег. Поколебавшись, протянул руку: — Меня вы, полагаю, и так знаете.
— Да, пан Кислицын, — сотрудник Охранки с некоторым недоумением посмотрел на олегову ладонь, но руку все же пожал, хотя и неуверенно. — Вещей у вас много?
— Вещей у меня — все, что на мне, — хмыкнул Олег. — Денег ни копейки, сразу предупреждаю, и вообще в карманах пустота.
— Не извольте беспокоиться, пан, — Крупецкий изобразил на лице фальшивое радушие. — Пока вас приказано кормить и содержать на казенный кошт. Если вас ничего более не задерживает...
— С Михаилом Кусаевичем, наверное, нужно попрощаться? А так...
— Не в Сибирь уезжаете, пан, — поморщился Крупецкий. — Свидитесь еще, коли душа пожелает. Пойдемте, "ванька" ждет.
Помахав и улыбнувшись на прощание сбежавшимся сестрам, Олег вслед за своим провожатым вышел во двор. Утреннее солнце пробивалось сквозь редкие перистые облака, не по-летнему свежий ветерок кружил над землей первые желтые листья. Громко чирикали воробьи. Олег остановился и глубоко вдохнул полной грудью. Внезапно он понял, что беспокоило его каждый раз, когда ему позволяли выйти в сад. Тишина. Глубокая тишина, которая невозможна в его родной Моколе, где даже во внутреннем дворе Резиденции не укрыться от далекого жужжания автомобильных моторов. Здесь, словно в лесу, его окружали покой и тишина, пусть и нарушаемые недалекими детскими выкриками и голосами из клиники, стуком копыт и звоном сбруи лошадей проезжающего мимо мусорного фургона.
— Хорошо-то как! — пробормотал Олег. Провожатый нетерпеливо посматривал на него поверх штакетника с заднего сиденья экипажа. — Ну, поехали, что ли...
Первые метров триста пыльная грунтовая дорога тянулась вдоль высоких глухих заборов, монотонность которых лишь изредка нарушалась калитками и воротам. Несколько раз навстречу попадались груженые телеги, запряженные большими массивными лошадьми ("битюгами", всплыло словечко из глубин подсознания). Но вскоре пролетка через площадь вывернула на широкую улицу, и местность заметно повеселела. По деревянным тротуарам спешил народ в непривычных одеждах — бедно одетые женщины с корзинами; проворные громко вопящие мальчишки, размахивающие газетными листками; по-деловому, в строгие костюмы, одетые мужчины... Дворники меланхолично шоркали метлами. Количество экипажей заметно выросло, пару раз попались даже закрытые кареты, очень похожие на те, что Олег в детстве видел в книжках. Какие-то гуляющие парами и тройками девицы бросали на окружающих заинтересованные взгляды и смущенно хихикали. На улицу выходили фасады двух— и трехэтажных домов, с декоративными колоннами, высокими стрельчатыми окнами и лепными карнизами.
