Падение терратоса

Тем временем кочевники, радостно переговариваясь, занимались мародерством, вот один подобрал останки чьей-то ноги, что-то сказал, отчего все засмеялись, и бросил ногу собакам. Те сразу кинулись ее рвать. Кинт не слышал рыка животных, да и речь кочевников воспринималась как некое приглушенное бубнение... плохо, очень плохо. Вот двое из кочевников полезли на машину, что-то комментируя тем, что остались внизу, снова смех... смех слышно более отчетливо, — Кинт все больше напрягал слух. Со стороны вагона, на который влезли двое, к собакам полетела еще одна конечность... что именно — не разобрать, но собакам понравилось, и они, жадно огрызаясь друг на друга, кинулись к очередной подачке. Те, что забрались на разрушенный взрывом остов вагона, приближались к кабине кочегарки... Кинт, зацепив целик за пояс, с силой протащил пистолет вниз, досылая патрон, затем сунул пистолет обратно, достал револьвер, взвел курок и попытался поудобнее сесть и занять позицию для стрельбы. Нога не слушалась, и Кинт случайно зацепил ею какую-то железяку, которая предательски звякнула. Двое застыли на развороченном вагоне и начали светить фонарями кругом, вскинув оружие... Все, медлить нельзя...

Сделав три выстрела и свалив ими только одного кочевника, Кинт, закипая от злости на свое состояние, свалился на железный пол кочегарки, переполз в другой угол, выглянул и разрядил револьвер во второго кочевника. Тот дернулся, согнулся и, сорвавшись, полетел вниз. Сразу же по кочегарке заколотили выстрелы, по кабине шарили лучи фонарей. Кинт на четвереньках прополз в дыру в стене и спрятался в образовавшейся нише из покореженной обшивки.

— Там в кабине! Там кто-то есть, — крикнул кто-то хриплым голосом, совсем рядом, внизу, — Таш, идем со мной, проверим.

Кинт достал второй револьвер и тихо, не дыша, взвел курок и согнулся так, чтобы заглянуть в щель снизу... Вот, двое, один остался внизу и светит фонарем, а второй полез на машину.

Бах! — тот, что стоял с фонарем, обмяк и рухнул на снег... Бах! — тот, что карабкался на машину, полетел вниз, но Кинт в него не попал, кочевник просто испугался близко грохнувших выстрелов и, упав на железяку головой, отключился. Протискиваясь в темноте меж кусков искореженного металла, Кинт вылез из своего убежища, вернулся в кабину, забрал карабин и, перебравшись на металлический мостик, идущий вдоль топки, прополз по нему до конца, а потом прыгнул на снег и перекатился за переднее колесо. Тем временем четверо оставшихся кочевников отбежали к саням, спрятались за ними и, что-то крича, продолжали стрелять по кабине кочегарки. Кинт приложился к карабину, прицелился... "Дьявол!" — прошипел он. Торчащие из-за саней головы кочевников в мохнатых шапках сливались, двоились... перед глазами все плыло. Сделав глубокий вдох и выдох, Кинт все же выстрелил, потом еще раз — и сразу перекатился на другую сторону огромного колеса. Пустая собачья упряжка рванула в темноту, один из кочевников прыгнул на другие сани и криками заставил собак двинуться с места, второй хотел присоединиться к нему, но грохнул выстрел, затем второй, третий...

Сани понесли мертвого погонщика в заснеженную темноту. Кинт хотел было пристрелить пришедшего в себя стонущего кочевника, но посмотрел на сани и передумал — лишь связал, отвесил ему увесистую оплеуху и с оружием наготове направился к оставшимся саням. Собаки в упряжке начали скалиться и рычать...

— Порычите мне! — Кинт сам рыкнул как зверь и пнул одну из собак.

Та заскулила, остальные притихли и, прижимая уши, стали провожать взглядом нового хозяина. Кинт на всякий случай привязал сани веревкой к большому куску обшивки вагона, затем, обойдя место скоротечного боя с фонарем в руках, собрал трофеи, потом забрал свои вещи и тоже сложил их на сани, нашелся и ранец Крея. При свете трех горящих факелов картина была угнетающая — ночь, развороченная взрывом экспедиционная машина, трупы, пятна крови на снегу, мусор, куски обшивки... Кинт стоял среди всего этого и шарил фонарем в надежде найти еще что-нибудь нужное, а три его тени зловеще плясали на снегу.

Кинт сидел в санях, забравшись под вонючие шкуры и обложившись трофейным оружием. Кочевник, погоняющий собак, периодически оборачивался и зло смотрел на своего пассажира.

— Что, не случалось самому быть добычей? — спросил Кинт и посмотрел на окружающую их заснеженную целину, — имя есть у тебя?

— Зачем тебе мое имя? Все равно ведь, когда закончится путь, ты меня убьешь.

— Не хочешь — как хочешь, — хмыкнул Кинт, — тогда буду называть тебя "вонючка". И почему тут все так воняет?

Кочевник ничего не ответил и смотрел вперед. Сани уже далеко уехали от места взрыва, Кинт посмотрел на небо и сощурился, зимнее солнце было очень ярким и, отражаясь от снега, нещадно било по глазам.

— Собак надо кормить и дать им отдохнуть, — повернулся Вонючка, — иначе далеко не уедем.

— Вон в ту рощу сворачивай, там остановимся, — ответил Кинт, указав стволом карабина на холм невдалеке, — как раз время обедать.

Но полноценно пообедать не получилось, Кинт ничего толком не смог в себя запихнуть, после того как увидел кормление собак. Вонючка со связанными ногами прошелся вдоль упряжки и, извлекая из мешка куски мороженого мяса, раздал его собакам, а куски эти еще на рассвете были целыми кочевниками, хоть и мертвыми, разделку которых Кинт поручил Вонючке. Кинту пришлось довольствоваться лишь куском сыра и сухой лепешкой, запив это все каким-то некрепким алкоголем из трофеев. Вонючка же отсутствием аппетита не страдал и уплетал какое-то жирное месиво из котелка с закопченным дном, что был в мешке с провиантом в санях. А собаки, расправившись с едой, чутко дремали, свернувшись на снегу и прижавшись друг к другу.

Оглядывая редкие деревца вокруг небольшой поляны, Кинт вспомнил про письмо от капитана Мореса, которое пилот скревера передал профессору, покопался в кармане и достал помятый конверт...

"Здравствуйте, Кинт, времени мало, пилота, направленного к вам, удалось перехватить в последний момент, поэтому в двух словах — после получения сообщение о Вашей находке, меня сразу отстранили от курирования экспедиции. Слышал, что все материалы, переписки и карты сразу передали в архив тайной жандармерии, а вам приказано свернуть экспедицию. У меня плохие предчувствия, учитывая политическую обстановку в терратосе и грызню между гильдиями. Берегите себя, Кинт, будьте внимательны. И еще, если не найдете себе применения, то такие люди, как Вы и Волье, мне бы пригодились в работе.

Морес".

— Да уж, — вздохнул Кинт, убрал конверт и еще раз огляделся кругом. — Ну что, Вонючка, пора ехать.

— Мне бы... — кочевник морщился и держался за живот.

— Приспичило, что ли?

— Угу...

— Чудак, наелся помоев, теперь живот у него скрутило... иди, только без глупостей, не дальше того куста вороньей ягоды.

— А ноги? — кочевник соскочил с саней, показав на веревки.

— Так дойдешь... давай уже, иди, а то передумаю, и в штаны будешь гадить, хотя, чую, вашему брату и это не впервой.

Часто переступая, от деревца к деревцу кочевник побрел к кусту, где остановился и присел...

— Ачи! Ачи! — громко крикнул кочевник из кустов, а потом еще и пронзительно свистнул.

Собаки рванули сани так, что Кинт чуть не слетел, и понесли, набирая скорость. Мимо мелькали стволы деревьев и кустарник, сани подпрыгивали на кочках... Не имея ни малейшего понятия, как остановить собак, Кинт перепробовал все и кричал, тянул и дергал толстую веревку, к которой были привязаны восемь больших и лохматых собак. Несколько раз сани бились по касательной о стволы деревьев, подпрыгивали на засыпанных снегом корнях, пару раз в конструкции саней что-то хрустнуло. Наконец упряжка вырвалась из рощи и понесла через целину к другому холму, на котором начинался плотный хвойный лес, который просматривался до самого горизонта. А собаки словно взбесились и несли сани к какой-то ведомой только им цели. Кинт нашел самый простой выход из данной ситуации — он достал пистолет и начал стрелять по собакам... единственная оставшаяся собака рычала, скулила и пыталась волочь сани.

— Как взбесились, твари, — сказал Кинт и пристрелил последнего пса.

Облегченно выдохнув, он сел на край саней, огляделся и перезарядил оружие.

— Вот же Вонючка! — Сплюнув на снег, Кинт закашлялся.

Выходка кочевника для Кинта стала загадкой, хотя, быть может, он заметил в роще какой-то знак, который кочевники оставляют друг другу, а может, просто думал, что таким образом удастся скинуть Кинта с саней, а потом... а потом неизвестно что, в общем, непонятно, что было на уме у Вонючки. Но, тем не менее, идти искать кочевника, проваливаясь по колено в глубокий снег, в роще на холме в паре тысяч шагов, не было ни малейшего желания. До леса идти гораздо ближе. Поднявшись, Кинт достал из ранца подзорную трубу и осмотрел весь горизонт вокруг — никого, только белое заснеженное безмолвие. Решив, что сидеть посреди белой степи мишенью опасно, он попытался волочь сани кочевников, но это оказалось плохой идеей — слишком тяжелы, тогда Кинт стал собираться. Спустя час он уже достиг окраины леса, волоча за собой на веревке замотанные в шкуры ранцы, свой и Крея, оружие и еще кое-что из трофеев... В сложившейся ситуации лучшим трофеем оказались плетеные из веток приспособления вроде снегоступов, которые Кинт привязал к сапогам — идти по снегу, не проваливаясь, стало много легче. Пройдя еще немного вглубь леса, Кинт решил остановиться и все же поесть горячего — мороз крепчал, и это еще не вечер, а ночью будет того холоднее. Найдя неплохое место за поваленным стволом старого дерева, наломал сушняка, развел костер и, плотно набив котелок снегом, поставил его на огонь, а пока растопится, можно соорудить нечто вроде саней для своего "багажа".

Бросив в кипящую воду куски нарезанного вяленого мяса из запасов Крея и горсть крупы, Кинт, еще немного повозившись, изготовил из срубленных жердей нечто среднее между волокушей и санями и приступил к ревизии. Высыпав на шкуру содержимое ранца Крея, Кинт переместил в него все из своего ранца, лямки которого он испортил, выбираясь из-под снега. В ранце Крея обнаружились припасы еды на сутки, кое-какие медицинские препараты, патроны, в общем, все то, что обычно брал с собой жандарм дорожной стражи на суточное патрулирование, ну и собственно казна Крея — деревянная шкатулка с монетами и самородным золотом.

Кинт шел по лесу до тех пор, пока не появился риск остаться без глаз, то есть выколоть их ветками в темноте. У него был с собой масляный фонарь, но зажигать его ночью небезопасно. Присыпав снегом свой груз, Кинт забрался на дерево, прихватив карабин, пару шкур и веревку, обвязавшись которой он неплохо устроился на толстой ветке в трех метрах над землей. Под шкурами он быстро согрелся и, уже не обращая внимания на идущую от них вонь, уснул.

Глава четвертая

Проснулся Кинт на рассвете, как только солнце чуть поднялось над горизонтом и тронуло веки первыми лучами сквозь ветви деревьев. Крепко сжав карабин, он открыл глаза и огляделся — никого, только чириканье и посвистывание ранних лесных птах начинало разноситься по лесу. Спина и ноги затекли, да и левая рука еще не очень хорошо слушается. Сжал кулак, онемение еще ощущается, хоть уже не тошнит и не кружится голова, но в целом чувствуется, что состояние поганое. Развязав узлы, Кинт начал спускаться, но не удержался, с забористой бранью полетел вниз и распластался на снегу, прислушиваясь к лесу. С трудом поднявшись на ноги, некоторое время еще постоял, ожидая постороннего в лесу звука, но ничего — дикие места. На торчащем из-под снега плоском валуне развел огонь и повторил вчерашний обед — жидкую кашу с вяленым мясом. Выкурил трубку, наблюдая, как две черные белки подбираются к выплеснутым у ствола дерева остаткам каши, и припоминая куски карты, что он видел у профессора. Затем обвязал вокруг пояса веревку и двинулся дальше, на север. Если все правильно запомнил и если сохранить темп, то к вечеру завтрашнего дня он выйдет к реке, параллельно которой идет старая дорога, а рядом проложена железная дорога, та самая, что ведет в Конинг.

Кинт шел весь день, сделав лишь пару привалов, чтобы немного отдохнуть. Лес становился плотнее, деревья толще и выше, а звуки, доносившиеся из леса, больше пугали и заставляли настораживаться. Вспоминая юношеские приключения на волчьем промысле, Кинт все меньше хотел встречаться с хищниками на одной тропе, из-за этого он даже потратил некоторое время, чтобы достать из ранца пехотный револьвер, перезарядить его и уже с ним за поясом продолжить путь. Начало смеркаться, и Кинт приступил к поиску подходящего места для ночлега. Заметил заячьи следы у кустарника с объеденными стеблями, тут же сделал несколько силков и расставил их на тропе. Уже в темноте доел остатки сыра и, завернувшись в шкуры, уснул у поваленного ветром старого дерева, периодически пугая ночной лес своим кашлем, от которого и сам просыпался, испуганно прислушивался к ночным звукам. Отбиться от стаи волков в одиночку нет никакого шанса, а волчьи следы попадались...

Раннее утро и запах зажаренного зайца. Кинт то и дело тыкал ножом в тушку, отодвигая мясо и проверяя, готово ли, но голод взял свое, и он, не дождавшись полной готовности, обжигаясь, начал рвать зубами тушку, при этом озираясь по сторонам и косясь на прислоненный к стволу дерева карабин. Но вдруг Кинт услышал гудок паровоза, далеко, а еще и эхо — звук гудка разносился лесу, отражаясь от стволов деревьев и затихая в чаще. Кинт замер, впившись зубами в заячью ногу и прислушиваясь — пусть далеко, но уже радует, что не ошибся в направлении и память не подвела. Завернув половину заячьей тушки в нательную рубаху из чистого сменного белья и сунув сверток в ранец, Кинт поднялся и продолжил путь.

Лес кончился неожиданно — Кинт еле удержался, чтобы не слететь вниз с обрывистого берега широкой реки. Усевшись в сугроб, Кинт достал подзорную трубу и осмотрел открывшуюся перед ним картину — широкая, больше сотни шагов река, скованная льдом, за ней пологий берег, потом дорога, на которой, почти у горизонта, виднеется пост корпуса охраны дорог, а дальше небольшая насыпь железнодорожного полотна. И река, и дорога, и железнодорожное полотно повторяли изгибы друг друга, пролегая по узкой долине.

— Заночую на посту, — сказал Кинт и порадовался, что слух к нему вернулся.

Свой голос он услышал уже привычным, а не как в предыдущие несколько дней, будто сквозь вату. Осторожно спустившись с обрывистого берега, Кинт почти бежал к посту, он боялся не успеть дотемна, но напрасно, на закате он уже разводил огонь на выложенном много лет назад кострище из камня.

— Если я правильно помню, то состав прибывает в Конинг раз в неделю, — вслух размышлял Кинт, устроившись на деревянной лежанке, почерневшей от времени. — Звук паровоза я слышал вчера, значит ждать еще шесть дней.

Идти пешком у Кинта не было ни сил, не желания, и он решил дожидаться транспорта, то есть идущего в Конинг состава. Дрова в посту были, дорога старого тракта не расчищена и на ней нет никаких следов, значит, его никто не побеспокоит. На северо-востоке на зиму жизнь замирает, лишь производство, связанное с деревообработкой, заставляет гонять в Конинг составы с грузовыми платформами, а заодно один или два пассажирских вагона. Выставив у кострища все припасы, Кинт прикинул, что неделю он вполне продержится, только бы кочевники не побеспокоили. Кинт потянул с волокуши связанное веревкой трофейное оружие — три винтовки и один многозарядный кавалерийский карабин. Винтовки однозарядные, зарядив каждую, Кинт приставил их к каменной кладке поста, кавалерийский карабин, видавший виды, и с запасом патронов в двадцать штук тоже был приготовлен, и свое оружие Кинт неоднократно проверил. Уже стемнело, и Кинт, раскидав угли, снова завернулся в шкуры, подложил под голову ранец и закрыл глаза.