Летопись Великой войны - шесть шагов в бездну.

Последние полчаса дороги провели, беседуя о пустяках — о том, какая погода сейчас в Биарицце, об аэропланах будущего, о постановках нового сезона в Мариинском, об обычаях кавказских горцев, с которыми Сандро был знаком не понаслышке, о последней проделке юного Андрея Александровича, старшего сына Великого Князя. Выслушав эту историю, Михаил хохотал до слез, Сандро был доволен произведенным на племянника эффектом.

Тем временем, кортеж уже катил по набережной Фонтанки, приближаясь к Адмиралтейскому заводу, точнее к Галерному островку, где находились два новых огромных стапеля. Повернув направо у большого кирпичного здания пожарной части, кортеж вновь повернул уже налево. Казаки конвоя с грохотом скакали по брусчатке к недлинному, но довольно широкому мосту, перекинутому через рукав Фонтанки к заводу, окруженному водой со всех четырех сторон. Преодолев мост, процессия подъехала к широко распахнутым воротам завода, где ее уже ожидали морской министр адмирал Чухнин, начальник Морского Генерального Штаба светлейший князь Ливен и командующий Балтийским флотом вице-адмирал Небогатов. Царя здесь встречали также председатель объединенного правления Балтийского и Адмиралтейского заводов Вешкурцев, члены правительства, чины военного и морского ведомств, петербургский градоначальник и городской голова с женами, а также другие лица, в основном моряки и судостроители. Германский посол тоже был здесь вместе с военно-морским атташе. Автомобиль императора остановился, спешились и казаки. Сидевший до этого рядом с водителем лакей резво соскочил и распахнул дверцу. Выйдя из авто, Михаил подошел к встречающим. После положенного ритуала приветствий последовал краткий доклад Чухнина, обрисовывавший суть предстоящего дела, о чем все присутствующие, впрочем, уже были вполне осведомлены. Поблагодарив морского министра, Михаил направился обратно к машине.

После того, как все встречающие тоже расселись по своим экипажам, кортеж вновь тронулся, проезжая уже по территории завода. Ехали по восточному берегу острова, вдоль достроечного бассейна.

— Смотри, Миша, — кивнул Александр Михайлович в сторону бассейна. А посмотреть было на что. Там в колотом льду стояли два новых дредноута. Спущенный почти ровно год назад "Дажалет" уже щеголял надстройками и одной из башен главного калибра. Работы над "Дмитрием Донским" продвинулись несколько меньше. Почти готовой "Цусимы" отсюда не было видно, месяц назад ледокольные буксиры перевели ее выше по течению, где проводилась подготовка к первым испытаниям. Автомобиль двигался медленно, что позволяло не спеша насладиться зрелищем двух строящихся исполинов.

Объехав огромное здание цеха, процессия остановилась у ближнего, восточного стапеля, в котором уже были выложены первые конструкции днища и киля головного "Измаила". Западный стапель предназначался для линкора "Фокшаны". Бывшие здесь раньше крытые эллинги разобрали, чтобы освободить место для строительства новых кораблей, гораздо больших, чем предыдущие. Над ажурной конструкцией стапелей высились башенные краны, с помощью которых многотонные детали, стальные листы и механизмы с подъездных путей устанавливались на место. Площадь между цехами и стапелями была заполнена толпой рабочих, ожидавших начала церемонии. Восточную, свободную часть площади отделяла от толпы цепь рослых гвардейцев. За их спинами, чуть поодаль был установлен большой деревянный помост. Слева, в воротах цеха сидел сводный военный оркестр. У помоста прибывших ожидал батюшка и еще несколько лиц из заводского правления. Направо, к эмбриону будущего красавца-линкора уходили деревянные мостки с небольшими перилами. Помост, стены и краны были украшены флагами — триколором и синим андреевским крестом.

Все это Михаил отметил как уже привычные детали устоявшегося церемониала, ему неоднократно приходилось присутствовать здесь на закладке новых кораблей для флота. Выйдя из машины, император со свитой направился к помосту. Получив благословение священника, Михаил поднялся на помост и в этот момент оркестр заиграл "Боже, Царя храни ". Выслушав гимн, толпа разразилась нестройным гулом. Михаил вглядывался в эти простые лица. Вот стоит хорошо одетый молодой человек несколько щеголеватого вида, видимо инженер из подающих надежды. Вот пожилой усатый рабочий в уже вышедшем из моды костюме-тройке, наверное мастер или потомственный рабочий, какой-нибудь Кузмич или Митрич, гроза всех лентяев. А вот и лица обычных работяг, вчерашних деревенских парней. Те, кто уже давно осел в городе, щеголяли "городским костюмом" — высокие сапоги, темный пиджак и брюки, картуз с лакированным козырьком и поглядывали на "деревню" свысока. Радость и восторг на большинстве этих лиц были вполне искренними, для них закладка новых линейных кораблей означала гарантию твердого заработка и благополучие их семей, по крайней мере, на ближайшие 4 года. Рост заработной платы, вызванный невиданным экономическим подъемом, социальные реформы последних лет серьезно улучшили положение рабочих, в особенности в военном судостроении, не страдавшем от недостатка заказов. Михаил вспомнил 1905-1906 годы, когда промышленные предприятия Петербурга постоянно лихорадило. Теперь крупные забастовки окончательно ушли в прошлое, казалось навсегда.

— Здравствуйте, адмиралтейцы! — громко произнес Михаил, — поздравляю вас с праздником, закладкой нового владыки морей!

Толпа ответила гулом и приветственными криками. Ободренный таким приемом, император дал знак продолжать выполнение церемонии, отложив свою речь на попозже, когда официальная часть будет закончена. После небольшого молебна, отслуженного батюшкой, Вешкурцев с поклоном протянул царю закладную доску будущего дредноута. Приняв бронзовую табличку, Михаил повернулся к рабочим и поднял ее высоко над головой. Толпа вновь довольно зашумела. Процедура закладки была в свое время подкорректирована новым императором, и этот жест был одной из важнейших ее составляющих. Михаил улыбнулся и, обернувшись, спустился с помоста, увлекая за собой свиту. По деревянным мосткам он шел быстрым шагом, почти бежал, сжимая доску под мышкой. За ним последовали только самые важные лица из участников церемонии. Вот оно, днище будущего линкора, покоится на клетках, многотонная слегка вогнутая клепаная конструкция из толстых металлических листов. Точнее небольшой участок этого днища. Спустившись по лесенке вниз, император положил руку на металл. Даже сквозь перчатку чувствовалась прохлада. Из торцевого листа секции уже торчали 4 небольших болта, прикрученных изнутри на уровне чуть ниже плеч, явно по его росту. На них следовало надеть закладную доску, а потом привернуть гайки. Серебряный поднос с гайками и небольшим ключом уже держал в руках Чухнин, приняв его от Вешкурцева.

— Чтож, господа, начнем, — произнес Михаил и аккуратно приладил закладную доску. Уже распогодилось, и лучи солнца заиграли на бронзе. На доске был схематично вычерчен стремительный и в то же время грозный силуэт "Измаила", ниже выгравировано имя корабля и дата закладки. Завернув несколькими уже отработанными движениями гайку, император протянул ключ Чухнину. Третью гайку завернул Великий Князь Александр Михайлович, последнюю — адмирал Небогатов. Отвечающий за духовную часть церемонии высокий и худой священник со строгим лицом окропил доску святой водой и произнес вместе с присутствующими молитву.

Надев головные уборы, высокие чины во главе с императором последовали обратно к помосту. При появлении на нем Михаила, оркестр заиграл "Коль славен наш Господь в Сионе". После того, как торжественные звуки старого гимна смолкли, Михаил, опершись на поручни помоста, и слегка подавшись вперед, начал собственноручно заготовленную накануне речь.

— Дорогие адмиралтейцы, рабочие, инженеры, служащие! В этот замечательный день Мы выражаем вам глубокую Нашу благодарность. Ваши заслуги перед Отечеством воистину неоценимы. Именно благодаря вам стала возможна победа над Японией, которая так тяжело далась России. Благодаря вам наш флот и сейчас остается одним из самых могучих в мире. Мы, наше с вами любимое Отечество и весь народ российский никогда этого не забудут. Они и в дальнейшем надеются на вас, потому, что именно от вас сейчас зависит, будет ли Россия жить в мире и спокойствии, уважаемая соседями и друзьями, за прочной стальной стеной, которую вы возводите, или будет ввергнута в пучину новой войны. Нам известно, что и нужды ваши так же велики, как и ваши заслуги. Но, уверяю, ни ваш царь ни народ об этом ни забыли, они помнят и всю меру ваших заслуг и всю меру ваших нужд. А посему, с Божьей помощью, объявляем: уже в этом году будут приняты новые трудовые и социальные законы по подобию германских, в добавок к уже действующим. Рабочий день будет окончательно нормирован, страхование расширено. Кроме того, при каждом крупном заводе будут открыты бесплатные школы для ваших детей, а также доступные ремесленные училища, как для подростков, так и для взрослых. Неграмотных — обучим, кто хочет овладеть лучше своей профессией и хочет научить и своих детей — поможем!

Толпа разразилась громкими овациями. Михаил умолчал о том, что обеспечиваться новые социальные программы должны были, в первую очередь, за счет введения нового налога на роскошь и сверхдоходы. Говорить об этом было пока преждевременно, сопротивление, как он ожидал, будет жестким.

— Вот и все, что Мы хотели сказать вам сейчас. Выборные в первых рядах? Отлично! Мы готовы ответить на любые вопросы уже через пять минут. Еще раз с праздником вас. Ура!

Громкое "Ура" раздалось в ответ. Михаил, довольный сошел с помоста-трибуны. В сопровождении небольшой свиты он направился к рабочим. Гвардейцы расступились, пропуская монарха. В этот момент в толпе началось какое-то неуловимое движение, послышался сдавленный крик "Куды прешь, ирод!?" и в ответ "Пустите, иуды, ..., мать вашу!". Все внимание на миг сосредоточилось на кричавшем в третьем-четвертом ряду, которому рабочие крутили руки. Один из них нагнулся и поднял с земли какой-то маленький черный предмет, выроненный изрыгавшим проклятия террористом — молодым человеком среднего роста, одетым простонародно.

— что-то не так, нужно... — без церемоний дернул царя за рукав Чухнин.

В этот момент в глаза плеснулось пламя, а сознание милосердно погасло. Это роковое время 13 часов 23 минуты навеки запечатлелось на золотом хронометре морского министра адмирала Чухнина, который и сегодня можно увидеть в Морском музее на специальном стенде посвященном великому флотоводцу, как и его изорванный осколками и залитый его кровью и кровью императора Михаила (позднее прозванного Справедливым) парадный мундир.

Как писал впоследствии Сандро: "После окончания закладки и своей речи, Миша, как это давно вошло у него в традицию, свернул во главе своей свиты к толпе рабочих и служащих, одевших по случаю праздника свои наилучшие одежды. В толпе было много женщин и детей. Я, занятый разговором с Крыловым, несколько отстал. Миша не дошел несколько шагов до толпы, и в этот момент, стоявший в первый шеренге субъект в сером плаще и шляпе, попытался броситься к императору. Но Григорий Павлович сделал шаг вперед и прикрыл Мишу своим телом. Грянул Взрыв, да именно так с большой буквы. Как позднее установило следствие, на теле боевика ПСР, тайно внедренного на завод под чужим именем, было закреплено около десяти-двенадцати зарядов со взрывчаткой. Которые и были приведены в действие рывком запального шнура. При взрыве погибло одиннадцать человек, еще десятка полтора получили ранения разной тяжести. При взрыве мне сильно повезло, один осколок по касательной вспорол кожу на предплечье, второй же застрял в бедре, в голове сильно звенело, и еще несколько часов я вообще почти ничего не слышал. Площадку затянуло едким серым дымом. Стонали раненые, кричали женщины и дети. Бросившись вперед, я увидел, что на Мише лежит окровавленное, изорванное осколками тело Чухнина. Великий русский флотоводец и в последнюю секунду жизни своей совершил подвиг, прикрыв собой императора, и тем самым, несомненно, спас ему жизнь. Чухнину уже ничем нельзя было помочь. Миша же еще подавал признаки жизни, судорожно дыша, на губах пузырилась кровавая пена".

* * *

Автомобиль жандармского управления был в квартале от ворот Адмиралтейского, когда размеренный шум города был нарушен грохотом мощного взрыва. Жандармов поразила одна и та же мысль, вонзившаяся как раскаленная спица в мозг.

— Не успели!!! Опоздали!!!

Минутное оцепенение было прервано громким криком Фомина:

— Гони, быстрее, гони!

Водитель мчался, непрерывно сигналя и выжимая все, что можно из своего авто, развив предельную скорость — почти 35 верст в час! В ворота Адмиралтейского завода автомобиль почти влетел, резко затормозив.

— Стоять! — прозвучал грозный окрик хорунжего. Казаки по его команде уже подняли винтовки, целясь в пассажиров и шоффера в открытой машине.

— Не двигаться, кто такие?!

Фомин, наплевав на опасность, встал так, чтобы была видна форма и заорал в ответ:

— Отставить, я полковник гвардии Фомин, начальник отделения по охране общественной безопасности и порядка, а ты кто такой!?

Внешний вид и тон грозного полковника свидетельствовал о том, что шутить он не собирается.

— Отставить, братцы, — приказал хорунжий и быстрым шагом подошел к грозному жандарму.

— Ваше Высокоблагородие, — проговорил он, отдавая честь, — виноват, имею строгий приказ Его Превосходительства генерал-майора Семенова: охранять, никого не впускать и не выпускать.

— Похвально ваше рвение, хорунжий, но не думаю, что вы будете стрелять в шефа жандармов, не так ли? — сказал Фомин, буравя молодого офицера взглядом.

— Никак нет, Ваше Высокоблагородие!

— Ну и славно.

Фомин сел, и велел трогаться. Сзади, к заводу уже подъезжала первая карета скорой помощи.

Четыре часа спустя...

Огромное здание Адмиралтейства гудело, как разбуженный улей. Такое же лихорадочное возбуждение царило сегодня и во всех других ведомствах. Из огромного государственного механизма Российской Империи будто вынули какую-то важную деталь или даже несколько деталей и теперь он, казалось, дал сбой. Пойдет ли он вразнос, или вновь придет в порядок — всё должны были решить ближайшие часы.

Неслышно отворив дверь, в огромный кабинет товарища морского министра вице-адмирала Матусевича зашел начальник отдела флотской разведки капитан 1-го ранга Ген. Он устало опустился на стул, даже не удосужившись испросить на то разрешение, и хрипло сказал:

— Николай Александрович, в городе беспорядки, погибло несколько наших офицеров, полчаса назад в 200 футах от Адмиралтейства застрелен барон Черкасов, начальник оперативного отдела Генмора. Но не это самое страшное. Мне сообщили буквально несколько минут назад: в гвардейских полках волнения. Кричат, что Государя Императора убили немцы, и что негоже, чтоб немка правила Россией.

Матусевич был как-будто в каком-то оцепенении. Еще больше понурившись, после минутной паузы, он спросил:

— А вы что предлагаете, Густав Романович?

— Я предлагаю нам всем вспомнить о долге, долге защищать Россию и Империю.