Осознание

   — Ну и что? Тебе точно ничего не будет, а мне все равно. Север так север. Чем тут торчать, неизвестно чего выжидая.

   — А Наталья? — спросил я.

   Он усмехнулся и, наверное, стараясь ее обидеть, сказал:

   — Она без меня не пропадет.

   Мы еще выпили. Скоро услышали, что уставшая за день Наташка уже сопит во сне и стали говорить потише.

   — Слушай... — спросил я осторожно. — А зачем тебе-то это надо?

   — Что именно? — спросил он, жуя засохший сыр, что я сегодня притащил от Нюрки.

   — Ну, бежать куда-то? Ты же и тут можешь хорошо устроиться. Руки есть, голова есть, силы не меряно.

   Он усмехнулся и, окончательно отложив книгу, сказал:

   — А я не хочу тут устраиваться. Именно потому, что руки, голова и сила есть... Я хочу сам по себе. Ну, может с друзьями. И ни от кого не зависеть. Никому не отчитываться. Надоело. За три года все одно и тоже. Только хуже становится. Раньше хоть глядящие были подконтрольны народу. Выбирался комитет, который управлял их службой. А теперь? Выборов не будет, глядящие — это просто штыки, на которых держится нынешняя власть. Дальше будет только хуже. Наследственные правители и диктаторы. Это деградация общества. Не хочу. Уж если деградировать, то в одиночку. Дом нормальный я себе построю сам. Женюсь. Жена мне детей нарожает. Вырастут, помогут в хозяйстве. Но вот так сгнить в городе? Пахать на них за кормежку? Нет ...не хочу.

   Я пожал плечами и сказал:

   — Мне тут удобно. Заработать можно не только, чтобы поесть. Если по пять, десять единиц откладывать в день, то можно и в кино ходить, и девчонку какую-нибудь завести, а не так, случайно перебиваться. Раз в четыре дня можно в бани ходить. Этого хватает. Горячая вода. Что может быть лучше?

   Я его рассмешил.

   — Ну да, ну да... — смеялся он — Это все, что тебе от жизни надо? Подвал, бабу, баню, пожрать и в кино? Тоже вариант счастья.

   Я обиделся на него. Замолчал и он, замиряясь, сказал:

   — Да ладно. Не дуйся. Я сам такой же, только мне надо не на много больше чем тебе. Все то же самое, но без надзора смотрящих-глядящих-подглядывающих. Ну и не подвал, естественно. Хочу себе дом. Пусть деревянный, но свой и большой.

   Мы выпили за его планы, и я спросил:

   — Ты снова пойдешь?

   — Да. — кивнул он. — Если оклемаюсь до холодов, то еще в этом году. Если нет, то весной. Не думай, я у тебя тут еще дней на пять не больше. Если даже не пойду опять, то найду жилье. Буду работать. Буду копить. Готовиться к весне. Есть у меня план. Но он точно безумный.

   — И что за план? — с интересом спросил я.

   Он, смотря поверх кружки на меня, сказал:

   — Пока я все не проверил, я не хочу об этом говорить. А проверить смогу, как поправлюсь. И ты мне будешь нужен. Если даже со мной не пойдешь, то может, поможешь тут.

   — Только скажи, что делать-то? — сказал я, закуривая.

   — Все скажу, когда время придет. А сейчас, если не против, я тоже спать завалюсь.

   Пожав плечами, я смотрел, как он тяжело встает, проходит к кровати. Замирает над Наташкой и словно думает о чем-то. Скидывает рубашку, оставаясь в майке. Ложится с краю и, не укрываясь, закрывает глаза.

   Что-то у них случилось, подумал я, серьезнее того, о чем она мне рассказала. Мне было неприятно оттого, что я стал свидетелем их размолвки, не успев порадоваться вчера за их близость. Ложась спать, я все думал, помирятся они или нет.

   Сон второй.

   Я был куском камня, что, падая с небес, пылал в атмосфере. Я летел стремительно вниз и, казалось мне, что земля уже близко, и я просто зароюсь в нее, и, может быть, хоть часть меня спасется. Но я сгорел без следа. Словно и не было меня во вселенной никогда. Словно не проделал я невероятный путь. И будто великий путь мой был и, правда, никому не нужен.  

   Утром я ушел на работу один. Я специально не описываю эту грязную, нудную работу в ужасной атмосфере. Не хочу вспоминать о ней. Нет, после расчисток она казалось не тяжелой, но выматывала все-таки здорово. К тому времени, как надо было идти домой, я вообще почувствовал себя плохо и не сразу понял, что меня кто-то окликает сзади. Повернувшись к надсмотрщику, который мне давал квитанцию для кассы пункта раздачи нарядов, я заметил с ним незнакомого мне глядящего и подошел, когда он еще раз меня позвал.

   — Андреев... мы тут подумали и, посмотрев твой список занятий, решили, что с тобой стоит поговорить. Ты за два года не имеешь нареканий. И все два года перебиваешься случайным заработком. В чем дело-то? С твоим отношением к работе давно мог на завод попасть, получить специальность нужную, работать каждый день, не стоять в очередях за нарядами. Приличнее получать к тому же.

   От меня ждали ответа. Но мне нечего было им сказать. Пожав плечами, я промолчал.

   — Ты вот что. — Сказал, в досаде поджимая губы, незнакомец. — Давай-ка не дури. Хочешь, напишем письмо к начальнику завода, и тебя возьмут учеником?

   Я не гордый. Кивнул. И тот, что со мной общался, сказал:

   — Вот и хорошо. А то понятно, что всякие лодыри и нарушители без дела сидят... но ты-то нормальный парень. А после завода можно хоть куда. Смотри и к нам, может, потом попадешь. Когда увидят, что ты ответственен. А может, сразу в школу хочешь? Давай? И это можем тебе организовать.

   — Вы так заботитесь обо мне... — не удержался я.

   Засмеявшись, он ответил мне.

   — Ну, так я же глядящий. Так вы нас называете. Я должен видеть нормальных людей и помогать им. Ну, так что?

   Помявшись, я сказал:

   — Мне бы на завод сначала. Попробовать.

   Он серьезно кивнул и сказал:

   — Я тоже думаю, так лучше будет. Поживешь нормально. Пятьдесят-шестьдесят единиц в день у тебя уже через пару месяцев будет. Человеком себя почувствуешь. Из подвала своего выберешься...

   Я шел домой и все думал, ну хорошо... ну ладно... ну в паспорте у меня нет отметок о нарушении... но про подвал-то они откуда знают. Я же нигде адрес свой не пишу. А что, если они наблюдали за мной? А что, если они даже про Наташку с Олегом знают? Хотя может они думают, что все население города в подвалах обретается? В принципе так оно почти и было. Но мысль что за мной просто наблюдали, казалась мне слишком пугающей, чтобы сразу отбросить ее.

   В смущенных чувствах я пришел к себе и был еще больше раздосадован, когда не увидел ни Натальи, ни моего друга. Я, не зная, что и подумать, просто лег без сил на кровать и, глядя в потолок, стал думать о том, куда они могли пойти или в какую беду они попали. Но я зря волновался. До комендантского часа они вернулись. Я уже поел и хорошо, что сварил риса на троих. Они были голодные и сразу набросились на еду. А я, сидя с ними за столом, укорял Олега:

   — Мы же договаривались, что ты отлежишься.

   Жуя, он кивал и не отвечал. Наталья так, вообще, на меня не смотрела.

   — Что-то случилось? — спросил я.

   Олег что-то промычал с набитым ртом и, наконец, прожевав, сказал:

   — Да, мы комнату в старом районе присмотрели себе. На втором этаже. Думаю, переберемся туда.

   — Комнату? — удивился я. — Зря. Подвалы, они надежнее, здесь же стены — фундаментные блоки. Не разрушишь. А все что выше — опасно. После вибрации все ветхое стало. Да и не гоню я вас. Что вы всполошились?

   Олег поднялся, отнес миску в ведро.

   — А воду, когда развозят? — спросил он, словно не слышал меня.

   Я задумался, вспоминая.

   — В обед на нашей улице. И перед комендантским часом. Да ты не думай, у меня три канистры с водой стоят. Я сполосну потом.

   Сев за стол, он налил себе кипятка и, не заваривая чай, просто пил воду, как, наверное, привык в походе. Чуть прихлебывая и получая удовольствие от самого процесса и горячего потока внутрь.

   — Да мы чего-то сегодня с Наташкой поговорили. — Начал он решив прояснить ситуацию — Чего мы тебя стеснять-то будем. Надо и меру знать. Завтра вместе пойдем, получим пайки праздничные и праздники вместе проведем, а уже после них переберемся.

   Я кивнул, предполагая, что это Наташка Олегу наговорила чего-нибудь, и он решил переезжать от меня. Ну и ладно. Мне проще будет.

   Допоздна играли в карты на столе. Я проигрывал им, но все равно играл. Важна не победа, а процесс. Но развеселить их мне не удавалось, и я первым пошел спать, пожелав им спокойной ночи и сказав, что на завтра нужны силы. Они еще сидели, долго переговариваясь. Я не все понял, но некоторые моменты у меня отложились в памяти.

   — Швейную машинку механическую будет проблемой найти. — говорила Наталья тихим голосом. Олег что-то буркнул, и она сказала: — Бензин тут не проблема. Сорок единиц за литр. Нефть сюда по железной дороге гонят и тут уже перерабатывают. Так что не так уж и дорого. Сколько нам литров надо будет?

   Олег что-то ответил тихо, и Наталья сказала:

   — Четыре тысячи значит... это проблема. Таких денег не занять. Надо подумать будет. Нет, даже не предлагай. Что толку от этих денег, если нас просто застрелят.

   Олег говорил совершенно непонятно для меня. Он что-то долго и монотонно бубнил. Вот под его бормотание я и уснул без сновидений. Усталый мозг решил дать себе отдохнуть и мне заодно.

   Но поспать мне нормально не дали. Около двух ночи с улицы очень близко зазвучали выстрелы. Сначала отдельные хлопки пистолетные. А затем послышались короткие автоматические очереди. Даже, наверное, двух автоматов. Приглушенные выкрики с улицы было невозможно разобрать. В моем представлении, это был патруль глядящих, наткнувшийся на бандитов и перестрелявший их. Что же там произошло на самом деле, мы так и не смогли узнать даже наутро. Тел уже не было и я наткнулся только на рассыпанные на дороге гильзы, да на кровь. Причем, как я понял, кровь пролили и глядящие и их противники. Не став особо ломать голову, я вместе с друзьями отправился получать праздничные пайки.

   Праздник Дня Восстания из Пепла — это новый праздник. Только три года его отмечают. Первый раз отметили, когда провели выборы. С тех пор получается, что это праздник выборов, а не какого-то там восстания. Странный день, когда глядящие добрые, когда раздают пайки огромные, когда выдают водку настоящую. Не самогон, а водку, которую, говорят, хоть и делают сейчас, но населению не продают. После праздника в прошлом году я на одну бутылку водки выменял четыре бутылки самогона и был доволен. Самогон крепче. Единственное, что меня смущало, где столько сахара берут самогонщики, если сахар даже за деньги отпускался в продуктовых только по килограмму в руки на неделю с отметкой в продуктовом блокноте.

   Но в праздник не хотелось об этом думать. Не хотелось вспоминать, что раньше все было без продуктовых книжек. Без комендантского часа. Без вечного контроля глядящих. Не столько он меня напрягал, сколько было чисто человеческое неприятие такого отношения к себе и окружающим. Даже на площади перед пунктом распределения подрядов, где производилась раздача пайков, глядящие показали себя словно высшая раса. Стояли в стороне, вооруженные до зубов и только посматривали тяжелыми взглядами в поисках беспорядков в длиннющей и шумной очереди за раздаваемыми пакетами.

   В очереди я стоял отдельно от Олега и Натальи. Я присоединился к своим приятелям, что жили неподалеку. Скоро к нам через сопротивление очереди пробились Пироговы. Мы стали шумно заверять, что занимали место и для них. Очередь шумела, одна из старух грозила разбить мне голову палкой, если мы не прекратим так по-хамски себя вести. Может быть и разбила бы, если бы не подошедшие глядящие. Порядок в очереди восстановился, и снова настроение стало почти праздничным. Те, кто получил пайки стояли в основном тут же, дожидаясь своих друзей, с кем намечали провести праздник. Только семейные сразу расходились по домам. Пироговы, которых я пропустил к столам раздачи впереди себя, тоже не стали дожидаться никого. Сказав, чтобы я обязательно к ним заглянул, посидел, они ушли с большими полиэтиленовыми пакетами, довольные и веселые. Дома у них была пара трехлетних близнецов, что родились буквально после Последней ночи. Везучие. И мать не умерла во время бомбежки, и сами здоровыми родились. Только болели часто. Но это ерунда. Главное все живы.

   Я, получив свои два пакета, встал в стороне, и стал ждать, когда получат свое Наташка и Олег. Потом вместе отнесли продукты ко мне, и Олег ушел попробовать второй раз получить по чужим паспортам, а мы с ней, разобрав продукты, молча занялись каждый своим делом. Я читал, она разгадывала какую-то головоломку, выбранную из пачки желтых от старости газет, что у меня валялись в углу комнаты.

   Олег вернулся и, показав пакет, вызвал нашу неподдельную радость и восхищение. Смог все-таки. И не попался.

   — Третий раз не пойду. Рискованно. Этим-то на раздаче все равно, а народ с площади не расходится. Там уже на меня посматривали с подозрением.

   — Нам бы это осилить! — сказал я, довольно разбирая его пакет.

   Наталья достала минералку и, откупорив пластиковую бутылку, принюхалась.

   — Нормальная. Интересно, где они разливают ее?

   — Так, а в чем проблема? — удивился я. — Этих скважин набурил и качай ее на здоровье.

   — А бутылки пластиковые откуда?

   — Ну, не все видно разрушено. Клепают где-то.

   Олег, доставая из пакета консервы, сказал:

   — Нашли чему удивляться. Вон, смотрите. Это не из запасов банки. Это новенькие. Рыбу понятно. В порту каждый день ходят корабли на ловлю. А вот мясо? Даже кошки попередыхали многие. От крыс житья нету, а уж коровы и подавно должны были со свиньями...

   Я, рассматривая тушенку, сказал:

   — А говорят наоборот, сельское хозяйство почти не пострадало. Типа в глухих деревнях словно и не было Последней ночи.

   — Это ты верь больше. — сказал Олег и, кивая на Наталью, добавил: — Вон, пусть Натали тебе расскажет, что мы видели.

   Но она молчала, отпивая из бутылки минералку, и Олег сам пояснил:

   — Там даже никто трупы не убирал. Многие кости разбросаны... черепа отдельно, все остальное отдельно... Это где хотя бы сохранились черепа и кости... собаки и крысы подъедали все... те, что выжили. Мы в одной деревне ночевать остались. Так всю ночь не спали, от крыс покоя не было. Как не покусали, сами не поняли. Буквально по нам ползали. Ведь укусила бы, потом помер бы точно. Столько заразы у них в пасти. Яд не нужен... так что деревням так же досталось. — закончил он.

   Я, стараясь не думать об этом, понюхал свежий черный хлеб, что давали по полбуханки. Настолько вкусный был запах, что у меня даже голова закружилась. Не удержавшись, я отрезал себе ломоть и с наслаждением стал жевать. Олег вскрыл несколько банок тушенки и, вывалив их в металлическую миску, поставил на примус. Только жир растаял и стал чуть булькать, я начал опускать в него хлеб и казалось, нет большего счастья, чем вот так есть простой черный хлеб, пропитанный соком и жиром мяса. Наталья последовала моему примеру, а Олег, видя такое дело, достал бутылку и, открыв, разлил нам по чуть-чуть.