Волчица и вопрос веры

Да — но тут никто подстраховать не сможет!

Максимиллиан вздрогнул. Хорошо, что пилот этого не видел — Карнаж набивал магазин взамен расстреляного.

— В коленку ему надо попасть! Коленка у любого монстра есть!

— Ты видишь, где у него коленка? Шерсть, сука, до земли, туман ей навстречу до самого пуза, хрен там ноги видно! Стреляй давай, жопа нам, если этот папонт самолет раздавит!

— Папонт?

— Ну мамонт, я ему сиськи не считал!

— Нашел время шутить!

— Это я от нервов, — огрызнулся Карнаж и снова приложился. Штирлиц наугад стрелять отказался:

— Подойдет к ручью, даем залпом в него на весь магазин. Сейчас только патроны зря переводим.

Внезапно правее и дальше рогача из ниоткуда выкатился маленький джип; людям у самолета он был виден только силуэтом. Джип осветил рогача фарами; стажер, не упустив момента, попал в живую гору несколько раз и обескураженно выругался.

— Слону дробина, — зато Карнаж, похоже, успокоился. — Жаль, обычной лимонки нету. Буду возить хоть одну — и стоит же копейки, кто ж знал, что так припрет!

Тут люди в джипе сориентировались. Машинка резко встала, даже присев на передних рессорах. Ветровое стекло брякнуло вперед, на капот. Мужик справа от водителя приподнялся, что-то поделал с толстой палкой в руках — а потом из этой палки ударило натуральным синим пламенем на добрых три метра перед машиной! Звук был как из пушки; рогач зашатался!

Стажер и пилот, не сговариваясь, нажали спусковые крючки, высаживая в зверя остатки магазинов. Рогач издал первый за весь бой звук: хриплый рев.

— Патроны береги! — спохватился Карнаж. — Он тут не последний, а до утра еще... Я постреляю!

Джип тем временем объехал ревущего зверя, приблизился и остановился в десятке шагов от берега промоины — все же слишком широкой и глубокой, чтобы лезть на сторону летчиков. Карнаж азартно лупил в рогача короткими очередями, но точку поставил не он, а штуцер, с которым высунулся из джипа тот самый коренастый здоровяк, справа от водителя. Сейчас можно было различить, как он вскинул свою двустволку пугающего калибра, утопил крючок и… Стажер оглох на правое ухо. Длинный пучок синего пламени вырвался сначала из верхнего, а затем, через пару секунд, из нижнего ствола. И второй выстрел был уже лишним: рогач обрушился в мокрую глину, грохот стих, и только сейчас люди ощутили, как же зверь воняет.

— Удар пули шестисотого калибра! — пробасил коренастый стрелок, обернувшись к самолету. — Весом шестьдесят граммов — дракона на задницу усаживает! Не то, что матку речных импов!

— Я в биологии не шарю, — выдохнул пилот, опуская автомат. — Это где у нас такое водится?

— Ну как же! — Водитель джипа явно удивился. — По всей реке и водится. Даже вон, в притоки заплывает. А уж в болотах!

— А, — сказал пилот, — ясно. Был я в дельте, возил егерей по болотам. Так у них там двенадцать метров за крокодила не считаются. Двадцать метров — о, это крокодил!

Стажер вглядывался в нежданных спасителей, и все никак не мог сформулировать, что же в них настораживает. Мужчина за рулем светловолосый, лицо европейское, правильное и чистое — насколько можно различить в отблесках фар. Не откровенно кубического телосложения, как его сосед со штуцером, но тоже вполне широкоплечий; одет в куртку и брюки, педали давит крепкими ботинками.

— Да, егеря — это круто, — кивнул между тем светловолосый, дергая невидимые в ночи рычаги под рулем, — круче только гуркхи.

— Не знаю, — Карнаж чихнул, — с этими не пересекался. Откуда сами?

Владелец слонобоя ростом по грудь соседу, в одежде повторяет его до шнурков. Компенсирует малый рост огромной пушкой? Ну и ладно — зато как помог! Джип весьма спартанский: ни дверей, ни тебе крыши, ни даже приборной доски... А! В кино такое видел! Американский “носитель оружия”, “weapon carrier”, додж-три-четверти, вот как называется... У водителя то ли винтовка, то ли карабин — определенно, не автомат. И еще какие-то стволы в чехлах... Ехали на охоту, на выстрелы свернули? Выходит, прав был инструктор Владимирский: тут главная национальность — человек.

— Здесь рядом на притоке работаем, по вызову местной общины, — отозвался водитель, и стажер крикнул ему:

— За помощь спасибо! Будем обязаны!

Мужик потрогал что-то на груди — стажер не разглядел, что. Тропики: закат мгновенный, рассвет моментальный. А до того или невыносимая жара или непроглядная темнота. Никаких полутонов.

— Сочтемся! — ответил голос через промоину. — Мимо проехать нельзя, сами понимаете, кодекс!

И потом долетело гораздо тише, но Штирлиц услышал:

— Поехали, Орри. Свежевать эту вонючку не будем: лень мараться, и ждут нас.

Коренастый стрелок убрал ручную гаубицу в чехол, а сам чехол зацепил на крючок — явно штатный, судя по тому, как привычно все было проделано. Водитель тем временем ловко перегнулся вперед, поднял ветровое стекло и защелкнул его в нормальном положении. Мотор заревел, маленький джип крутанулся на пятке, выстрелил из-под зубчатых колес ошметками глины и резво укатился в туман, откуда так своевременно явился десятью минутами ранее.

— И пошел он по пути истинному, да не в ту сторону...

— Карнаж, это к чему?

— Туман!

— Э... Блин!!!

— Вот-вот. Бери свой шпалер, пробегись вон туда, вдоль ручья... — пилот зевнул, потянулся и сказал:

— Не думал, что на старости лет придется взлетать ночью, при свете фар. Не тормози, я тебя с крыши прикрою. Вроде, больших зарослей там нет. Ну и более-менее ровно. Глянь камни-ямки, туда сейчас разгоняться будем. Шагов триста полосы нам хотя бы...

Стажер поправил налобный фонарик, взял перезаряженный автомат наизготовку, и побежал осматривать дорожку для взлета. Еще десять минут, много — двадцать, и к туше рогача сбегутся гиены. Мало того, перед рассветом туман подымется уже по-взрослому. Черта с два ты увидишь в нем гиену, пока она тебя не перекусит на две половинки, как зверь-дихотом из книжки Успенского... Легкий самолет ей не преграда, от стаи гиен дюралевый фюзеляж тем более не защита. При свете дня, в оживленной местности, еще можно стрелять и надеяться, что агрессия у стаи кончится раньше, чем у тебя патроны. А высадить наугад четыре рожка в единственного рогача — этак никаких джипов с ручными гаубицами не хватит... “Ночью здесь в одиночку даже опытный и вооруженный человек не выживает,” — слова инструктора вспомнились именно тогда, когда над степью раскатился вой первой гиены. Впрочем, прогреваемый мотор скоро заглушил все шумы саванны.

— Вот же говно, — сказал Карнаж, убирая цепи, — ты угадал, некогда вынимать якоря. Черт с ними, куплю новые. Разбросай вдоль полосы три штуки осветительных, у меня в НЗ еще остались.

— Куда?

— Налево, шагов через пятьдесят-сто. Направо этот хренов ручеек хоть как прикрывает... Давай!

Гранаты хлопнули, под ними зашипела мокрая трава, заметались тени от белого неровного пламени. Двигатель заревел уже на полных оборотах.

— Закрывай дверь! — эту команду стажер не расслышал, но жест был понятней некуда. Самолет двинулся, покатился, несколько раз прыгнул на чем-то, выбив из пассажира холодный пот — но все же степь тут была ровная, и длины разбега хватило. Земля провалилась вниз — и “Сесна-208” оказалась в привычной стихии, где Карнаж не боялся уже ничего.

Штирлиц так и оплыл в соседнем кресле, не выпустив автомата. Продышался, успокоился, и только потом сказал:

— Ну, теперь я знаю хотя бы цену книжкам про индейцев, читанным в детстве.

— А чего, разве дома не ходили на охоту?

— На охоте папа в меня накрепко вбил: ушел с номера — двустволку разрядил! А тут как на войне!

Некоторое время опустошенно молчали. Пилот забирался повыше — не так солнце увидеть, как заметить новый шквал, если вдруг что. Думать о посадке в темноте он пока даже не собирался, понимая, насколько это лотерея. Единственная промоина или камень под колесом, и... И неожиданно для себя признался:

— Давно так не влипал. Даже подумал о кремации. Только вместо урны я хочу, чтобы меня засыпали в песочные часы, например. Чтобы я всё равно мог участвовать в жизни. У меня такие классные дети, ты бы видел! И вот, скажем, внуки будут играть в какую-нибудь настольную игру, и скажут: "Это мой дедушка на полке, возьми его. В нем где-то шесть минут. Переворачивай. Дополнительный раунд, категории, поехали”!

Стажер заморгал и приоткрыл рот. Карнаж подмигнул, уже полностью взяв себя в руки:

— Полетели, короче. На рассвете сядем у братьев Леру.

* * *

Три предприимчивых брата Леру, французы, работавшие до того в аэропорту Шарля де Голля возле Парижа, организовали аэродром посреди, казалось бы, совсем безлюдной саванны, рассчитав с математической точностью координаты, где сходится большинство маршрутов полета. Взяли кредит в орденском банке, наняли людей, организовали, построили, разместили заправки и… немедленно заполучили великое множество клиентов. Почти восемьдесят процентов летящих над северной половиной Новой Земли, с востока на запад или наоборот, садились на аэродроме братьев Леру. Место стало развиваться, к нему притулились торговцы, механики, появились даже маленькие, но вполне комфортные гостиницы. Оборону здесь организовал бывший майор французского Иностранного легиона Дюпре, с помощью трех пожилых, но хорошо модернизированных броневиков «феррет», вооруженых спаренными крупнокалиберными пулеметами. Кроме того, пока самолет шел по “коробочке” перед снижением, натасканный егерями Максимиллиан распознал больше десятка огневых точек, ловко укрытых на высотах.

Карнаж не ломал голову над маскировкой дотов, его интересовало иное:

— Гляди, по берегу вагончики строителей, у меня там знакомый. Выходит, скоро и ветку дотянут. А там до сбойки с демидовской железкой всего ничего. В другой раз уже поедешь, как белый человек, на чистых простынях через весь континент!

Вагончики размещались чуть ли не вдоль самого летного поля: станцию вполне логично решили строить поближе к аэропорту, для лучшей перевалки грузов. Полосу в ту сторону все равно нельзя было продлять из-за близкой реки, а вот грузовой терминал вставал, как родной.

Карнаж посадил самолет, зарулил на указанную диспетчером стоянку, распахнул дверцу, слез и шумно выдохнул. Стажер уже приготовил таблетку валидола — все-таки пилот был седой, а ночка выдалась... Расскажи кому, не поверят. А и поверят, хорошего мало. Отец с мамой изпереживаются, а начальство влепит штраф за бессмысленный риск. Приключение, называется: в шаге от смерти прошел, и даже не похвастаешься...

Валидол не пригодился. Карнаж и Штирлиц зашагали к белому строению аэровокзала; те самые модульные домики строителей тянулись за низеньким заборчиком слева, и в проходах между ними мелькало восходящее солнце.

Ранний прилет Карнажа местных не удивил: полдень жаркий, так что вся работа делается либо рано по холодку, либо уже после сиесты. Те же строители давно проснулись, шумно здоровались, брякали рукомойниками, гремели ключами и канистрами... А перед одним вагончиком, подписанным красными буквами “UNION NORD WAY”, даже собралось десятка полтора оборванцев со здоровенным жлобом во главе. Пролетарии вразнобой орали, накручивая себя к драке:

— Выходи, говно!!!

Переглянувшись, Карнаж и стажер замедлили шаги. Летчик осторожно положил руку на “калашников”, стажер опустил сумки на бетон и тоже как бы случайно коснулся своего автомата.

Дверь вагончика открылась. На пороге возник рослый мужик с чашкой кофе в правой руке и бинтами на левой, по виду мастер или прораб. Лицо его выражало совсем не испуг, скорее — досаду. Жлоб-предводитель опять крикнул:

— Ты говно! — и решительно шагнул к двери.

Прораб, не меняясь в лице, сжал правую руку. Кружка в ней лопнула, забрызгав коричневыми горячими каплями даже стажера.

Оборванцы затихли — мгновенно, как выключились — и не сговариваясь, отшатнулись назад. Заводила, оставшийся вдруг без поддержки, тихонько пробормотал:

— Впрочем, и я говно. Мы все говно.

И тоже немного отступил. Почти без слов пролетарии расточились на все стороны и пропали между вагончиками. Карнаж опустил автомат, вытер лоб и сказал:

— Это вот и есть мой друг: Леонид Панфилов, линейный мастер компании "Юнион Норд Вей.”

И решительно перешагнул низенькое декоративное ограждение, подойдя к вагончику:

— Привет, Леня. Мы не тебе не кажемся, не лупай глазами. Это Максимиллиан Сазонов, я его по делам везу в Алабаму.

Тогда мастер, выйдя, наконец, из оцепенения, ссыпал осколки в мусорку, шевельнул перебинтованной рукой:

— Здорово, летун. Проходи, рад видеть. Извините, Максимиллан, рабочий момент.

— Да-да, Леня, расскажи-ка юному падавану и мне заодно, — улыбнулся пилот, оказавшись внутри модуля, — ты за какими упражнениями так раскачал правую руку?

Стажер осмотрелся. Бытовка и есть. Посередине стол, на столе чертежи, списки, черновики, сметы. Из окна в торцовой стене утренние лучи. Прямо на бумагах желто-черное пластиковое яйцо лазерного теодолита, на полке зеленый угловатый тахеометр и еще другие приборы, которых Максимиллиан уже не узнал: на практике у артиллеристов их не показывали.

Расселись по лавкам перед столом. Хозяин посмотрел внимательно, сделал какие-то выводы, хмыкнул, оставив их при себе, и объяснил:

— Ну, значит, была у меня кружка. Белая снаружи, коричневая внутри. Старая как Алла Пугачева, но сильно для меня дорогая. Подарила моя первая любовь, когда я еще учился. В один ужасный день я кружку разбил на мелкие кусочки. Уронил... Ну, выругался, потом кое-как склеил. Теперь кофе пью аккуратно, можно сказать — нежно.

Стажер улыбнулся, а пилот без малейшего стеснения заржал. Улыбнулся и Панфилов:

— Дальше вы сами видели. Я этим поцам снял премию. Было за что. Поцы таки расстроились, приняли на грудь, и пошли бить мне морду. Я же, не подозревая об этом, спокойно пил кофе... Вам, кстати, налить?

— А давай! — сказал Карнаж. — Мы сегодня через такое прошли! Единственно пилотская честь...

— Ну и твои пятьдесят лет, наверное, — успел вставить хозяин, разливая напиток в зеленые чашечки.

— ...Удерживает нас от истинного улетного кутежа, ибо сегодняшний день по справедливости наш второй день рождения! — Карнаж перевел дух и спросил уже деловым тоном:

— Ты где зиму провел?

— На ранчо подрабатывал. Индастриал-фитнесс-инструктором, во!

— А? — Карнаж застыл, не донеся чашку до рта. — Кем?

— Бригадиром грузчиков.

— Нормально?

— Кормили на убой, я даже пути отхода присматривать начал.

— Э?

— Обошлось.

— Тогда чего рука перебинтована?

— Приехал как-то вечером поздно, вымокший до исподнего... Сезон дождей, мать его... Зашел в модуль и задремал вон у печки...

— И что, пожар начался?

— Нет. Приснилось мне, что рядом девка такая жаркая, вот как наша мадам была... Ну, я одной рукой обнимаю ее за бок, а второй сразу в... Короче — в поддувало!