Я в недоумении посмотрел сначала на браслет, потом на деда и тупо спросил:
— Ну и... что?
В дело вмешалась Настя:
— Дедуля, дедуля, успокойся! — Она взяла его за плечи и мягко, но настойчиво, усадила на диван. — Ты просто рассказывай всё по порядку. А ты, — сказала она мне, — наберись терпения и молча слушай. Постепенно всё поймёшь. Уверяю тебя — жалеть не будешь! — Она тоже мельком взглянула на часы.
Вмешательство внучки подействовало на деда умиротворяюще. Он поудобнее устроился на диване и продолжил свой рассказ, будто и не было этой внезапной вспышки, окончательно сбившей меня с панталыку.
— Не имею чести знать, молодой человек, известен ли вам такой факт из Евангелия, если вы вообще читали его, — усмехнулся он с плохо скрытым сарказмом, — что в последнюю ночь перед распятием у Иисуса наблюдался... как бы это поаккуратнее?.. Скажем так: приступ малодушия. Вы только вдумайтесь: у такого-то мощного духом богочеловека — и случился подобный казус! Как вам это нравится?
Мне это никак не нравилось. Я теперь боялся лишний раз рот открыть, чтобы не навлечь на себя малопонятный гнев деда.
— Этот самый "казус" проходит в Новом Завете как "Моление о Чаше". Мол, по предначертанию, пришёл час страданий и Иисус просит Бога-Отца отвести, если можно, от него чашу сию, изменить первоначальный план. Мол, страшно, не выдержу. В крайнем случае, если изменить ничего нельзя (это Всемогущему-то!), то поддержи, мол, в трудную минуту.
Но ведь я не зря обмолвился, что Иисус был вовсе не тем, за кого себя выдавал. И события на самом деле имели несколько иной характер.
Да, в тот роковой вечер Учитель, действительно, пришёл со своими учениками к Гефсиманскому саду, где они и раньше коротали время в душеспасительных беседах. Но в этот раз он всех, за исключением троих любимчиков, оставил у ворот сада. Взял с собою лишь Петра, Иакова да Иоанна, совсем ещё в то время милого юношу. Поручив им усердно молиться за него, он удалился, как сказано в Писании, на расстояние брошенного камня, дабы в уединении пообщаться с Богом-Отцом.
Иисус трижды потом возвращался и трижды находил их спящими. Это удивительно, не правда ли? Странный сон сморил всех троих, не помогали никакие усовещивания Иисуса. Все усыпали, как сурки, стоило Учителю на несколько шагов отойти от них.
Только ребята сами себя поставили в неловкое положение, обвинив Иисуса в малодушии. Ведь ход предыдущих событий доказал это с точностью до наоборот. Просто всё дело в том, что спектакль близился к своему завершению, и в Гефсиманском саду у него состоялась заранее условленная встреча, о которой знал лишь один-единственный человек. Это — тот самый тринадцатый апостол, Никодим, которому и была назначена встреча. Иисус встречался с Никодимом и раньше, они проводили многие часы в беседах. Бывало, даже спорили! Да... Но, безусловно, мощный интеллект Иисуса и сила убеждения неизменно одерживали верх, и шоры, одна за другой, спадали со вдумчивых глаз Никодима.
В этот раз Иисус назначил Никодиму встречу на горе Елеонской не для беседы. Это была их последняя встреча, так как времени уже не оставалось: вот-вот должен был появиться Иуда со стражниками, чтобы схватить Иисуса. Многочасовыми беседами Никодим уже был подготовлен и потому не особенно удивился, когда Учитель открыл ему всю правду об истинной причине своего пребывания на Земле. Он сообщил ему, что является посланником одной из древнейших могущественных цивилизаций, несущих по Вселенной миссию Добра и Справедливости — Учение о Всеобщей Любви...
Слушавший деда с вежливой рассеянностью, в этот момент я моментально навострил уши. И вопрос выскочил у меня совершенно неожиданно. Даже Настя надавила мне на ногу с опозданием: вопрос уже прозвучал.
— А откуда вы можете это знать? — На слове "вы" я сделал особый акцент. Спросил и испугался: вдруг деда опять кондрашка скрутит?
Но его реакция оказалась на удивление спокойной. Он со значением усмехнулся и медленно проговорил:
— А вы как думаете?
— Ну, мало ли? — хмыкнул я и предположил: — Из книг. Вон их сколько у вас!..
— Нет, молодой человек, не угадали, — устало вздохнул дед. — Просто тринадцатый апостол, — он чуть наклонил голову и пронзительно посмотрел мне в глаза, — ваш покорный слуга!
— Вы?! — задохнулся я. — Не может быть!
— Может, — вежливо улыбнулся он. — Откуда бы я всё это знал? Ведь об этом событии не осталось никакого свидетельства. А апостолы, я извиняюсь, продрыхли и переврали потом всё на свой лад. К тому же сам Иисус просил оставить в тайне наш с ним разговор.
— Но чем вы докажете? — не унимался я, уже не обращая внимания, что Настя вовсю сигналила мне ногой под столом: я был серьёзно задет за живое.
— Доказательство? — презрительно хмыкнул дед, вскидывая брови. — Так я вам его уже предъявлял.
— Что? Вот этот ваш... ремешок?
Дед снисходительно улыбнулся:
— "Ре-ме-шок"! Да будет вам известно, дорогой вы мой, что этот, как вы изволите выражаться, "ремешок" заключает в себе титанические силы, способные устроить в одночасье конец света на Земле. Или облагодетельствовать всё человечество, в зависимости от того, кто этим "ремешком" обладает.
— И вы хотите сказать...
— Я хочу сказать, — перебил он меня, — что этот браслет я получил от Иисуса в ту роковую ночь в Гефсиманском саду, пока апостолы спали безмятежным сном у подножия горы Елеонской.
— Постойте-постойте! — затряс я головой и поднёс руки к вискам. — Не так быстро... Это что же... на полном серьёзе?
— Молодой человек, — холодно промолвил старик. — Наберитесь терпения и не делайте скоропалительных выводов! — Он обиженно поджал губы, опустил глаза и, выдержав паузу, продолжил: — Ну так вот... Как я уже имел честь вам доложить, милостивый государь, Иисус передал мне этот браслет, дающий его обладателю неограниченные возможности. О возможностях — чуть позже, а пока — о том, какую миссию возложил на меня Учитель. Если определить её в двух словах, то это звучит приблизительно так: перераспределение материальных благ по справедливости, естественно, руководствуясь Учением самого Христа. Основным направлением моей деятельности с момента получения браслета становилась такая зыбкая сфера человеческих взаимоотношений, как благотворительность. Но благотворительность адресная, избирательная. Объектом особой моей заботы становились действительно достойные: униженные, оскорблённые, но не потерявшие человеческий облик, какой бы трудной ни была их жизнь.
Если выразиться ещё проще, всё сводилось к тому, чтобы материальные средства богатых и бездарных распределять среди неимущих, но талантливых: художников, музыкантов, поэтов, писателей, изобретателей, которые, как вам должно быть хорошо известно, всегда, за редким исключением, нуждались и нуждаются в финансовой поддержке. Короче говоря, поддерживать интеллектуальный потенциал планеты.
Вот возьмём, к примеру, вас. — При этом дед хитро прищурился. — Бог дал вам определённые способности: вы хорошо рисуете. Я видел ваши работы. Есть в них и искра Божья, и какая-то, я бы сказал, сумасшедшинка. — При этих его словах я покраснел от удовольствия. — И, судя по всему, вы могли бы на этом поприще преуспеть. Но! — резко выбросил он кверху указательный палец. — Но! Что вам мешает сделать головокружительную карьеру? Ответьте, по возможности, честно.
Я смутился:
— Какая там "карьера"!.. Не до жиру...
— Вот именно! — Палец деда описал дугу и нацелился в меня. — Вот именно! Ещё ваш Фёдор Михайлович говаривал, что Муза испокон веку сидела голодной на чердаке.
— Фёдор Михайлович? — оторопело переспросил я. — Достоевский, что ли?
— Он самый, батенька! Читывали, небось?
— Доводилось, — скромно потупился я, не распространяясь, что перечитал, и не единожды, многие, если не все, крупные его произведения. — Но почему "ваш"?
— Да потому, что он до корней волос своих — русский, как и вы. А я-то кто? Иудей! Моя родина — Израиль. Однако, — небрежно махнул он ладошкой, — с тех пор много воды утекло, всего было-перебывало, так что уж это и не существенно, не стоит на данном вопросе заострять внимание. Чай, в России уж две сотни лет — обрусел давно. М-да... Так о чём это я? Ах, да! — всплеснул он своими игрушечными ручками. — Так вот, милостивый государь, с тех самых пор всю свою утомительно долгую жизнь я добросовестно и, заметьте, довольно успешно, выполнял завещание, данное мне Христом. — Он шумно вздохнул и почему-то печально посмотрел на меня. Это было тем более удивительно, что последовавший за этим рассказ никак не соответствовал этой секундной перемене его настроения. — Знали бы вы, молодой человек, какое это счастье, — продолжал он, — дарить людям радость, видеть эти сияющие глаза! Особенно, когда после долгих поисков вдруг обнаружишь талант, как бриллиант в куче золы, который бьётся всю жизнь в беспросветной нужде, зарабатывает копейки, и все-то силушки у него уходят только на то, чтобы хоть как-то содержать свою семью. А ведь в нём горит искра Божья! — патетически возвысился голос деда. — Но о каком творчестве может идти речь, если материальные проблемы постоянно выходят на передний план, назойливо и горько напоминая о себе? Плачут голодные дети, жена пилит неудачника и клянёт тот день, когда решила с ним связать свою судьбу. И вот тут-то самое время на сцене появиться мне: я всегда выдавал себя за богатого мецената и почитателя именно его таланта. Заказ за заказом следовал отныне беспрерывно, за ценой я не стоял никогда, оплачивал вдохновенный труд даже с лихвой. И вот глядишь — и жёнушка любит его без памяти, и детки их сыты и веселы. Мир и покой снизошли на семью! Искра Божья пламенем разгорается, талант не угас, а цветёт и благоухает! Благое дело сделано...
Но бывало и по другому, чего греха таить? Поддержишь человечка-то, подсыплешь ему деньжат, а он с ними — в кабак! Тут уж приходилось ставить вопрос иначе: исцелять его от пагубного пристрастия. — Голос деда сделался мурлыкающим — по всему было видно, что ему приятны эти воспоминания.
Однако у меня накопилась куча вопросов, и она, прямо-таки, выплеснулась из меня:
— Извините меня, ради Бога, но как всё это возможно?! Деньги, помощь, сострадание — это мне близко и понятно. Была бы возможность, и я бы, ни минуты не раздумывая, не уклонился. Но скажите мне другое: как вы сохранились?! Ведь с тех пор прошла уйма времени! Или вы хотите мне сказать, что вам сейчас две тысячи лет?
— Именно так, милостивый государь! — гордо заулыбался дед и усы его победоносно встопорщились. — Именно две тысячи!
— Не понимаю... Время, что, не властно над вашим организмом?
— Браслет! В нём всё дело. Это — сложнейшее устройство, выполняющее очень многие функции. И одна из них — биологическая стабилизация. По-теперешнему — гомеостаз. При постоянном ношении браслета организм полностью оздоравливается, а потом фиксируется в таком состоянии. Так что с его помощью не то что две, а двадцать раз по две тысячи лет можно прожить, не претерпевая изменений.
— Невероятно!.. — прошептал я поражённо.
— Да, и это ещё не всё, — довольно продолжал дед. — Далеко не всё. Давайте сейчас проведём эксперимент. Вот, возьмите, — он взял с подноса кухонный нож и протянул его мне: — Попытайтесь нанести мне удар.
У меня перехватило дыхание. Это уже не влезало ни в какие ворота! Ладно там, спорить, не соглашаться, но — кидаться с ножом на хозяина?!
— Нет уж, увольте... — Я совсем растерялся и затряс головой: — Н-не могу...
Дед понимающе кивнул:
— Дело понятное. На такое не всякий решится. — И он протянул нож Насте: — Ну-ка, внучка, объясни молодому человеку суть проблемы.
Настя совершенно спокойно приняла нож, отошла к окну и, размахнувшись, с силой метнула его в деда!
Буквально до последнего мгновения я полагал, что это просто дурная шутка эксцентричного старика, и нож останется в руке у Насти. Но когда он вырвался и полетел в деда, я невольно вскрикнул и зажмурился.
— Не извольте беспокоиться! — услышал я насмешливый голос "пострадавшего". — Ничего страшного не произошло!
Я открыл глаза. Дед, живой и невредимый, сидел всё в той же позе, а нож, только что стрелой летевший ему прямо в голову, безобидно покоился возле него на диване.
— Меня окружает силовое поле, — спокойно продолжал он. — И поэтому со мной ничегошеньки не может случиться, пусть в меня даже атомную бомбу бросают. Она взорвётся от меня в двух шагах, а я останусь целёхоньким и здоровёхоньким. Конечно, до такого дело не доходило, — дед с улыбкой развёл руками. — Не сподобился.
Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова, а он, довольный произведённым эффектом, продолжал разливаться соловьём:
— Возможно, вы обратили внимание, когда я сказал, что это устройство выполняет многие функции? — Он сделал ударение на слове "многие". — Я кивнул. — Ну, так вот, — он с довольным видом потёр ладошки одна о другую. — О двух я уже упомянул и — хе-хе! — продемонстрировал! Впечатляет, не правда ли? — Я, как заведённая кукла, опять кивнул, в тот момент не способный ни на какую иную реакцию. — Уверяю вас, друг мой, следующая поразит вас ничуть не меньше! Но, прежде, чем приступить к её демонстрации, я должен посвятить вас в один маленький секрет. Собственно, из-за него вы и приглашены сюда в этот знаменательный вечер... Кстати, вы напрасно иронизировали, когда Настенька вам сказала, что сегодняшний вечер — переломный в вашей биографии. Это не красивые слова, как вы изволили выразиться. Это действительно так!
"Ну и семейка! — мелькнуло в голове. — Никаких секретов".
— Речь идёт о том, — раздельно и со значением произнёс дед, — что вы — мой преемник!
— Как вас понимать?.. — едва слышно просипел я.
— Это означает, что именно вы станете следующим обладателем браслета.
— Я?!!
У меня, что называется, отвисла челюсть. Такого оборота я вообще не ожидал.
— Да-да, именно вы, мой друг, не извольте сомневаться! — торжественно заключил дед.
Я не верил своим ушам!
— А... А... — не находя слов, я проскрипел первое, что пришло в голову: — Можно узнать... чем обязан такой... э-э... чести?
— Можно, — дед грустно улыбнулся. Его настроение вдруг опять претерпело существенную трансформацию, едва он сообщил мне эту сногсшибательную новость. Он стал смиренно-печальным, будто с последними словами из него выпустили весь его боевой задор. — Конечно можно, — молвил он, ласково гладя по голове незаметно подсевшую к нему Настю и смотря в окно, где ночь уже давно вступила в свои права. — Наберитесь терпения: об этом мы поговорим немного позже. А пока — продолжим... — Дед задумчиво потёр лоб пятернёй и, когда опустил руку, в его глазах появился озорной огонёк. — Я хочу задать вам один вопрос: вы когда-нибудь слышали такое слово — "телепортация"?
— Само собой! — оживился я. — Это мгновенный перенос материального объекта на сколь угодно далёкое расстояние из одной точки пространства в другую.
— Отлично! — Дед даже в ладоши захлопал. — Тогда вам будет легче понять меня!
