Однако, что с всем этим делать — ума не приложу. А тут у нас радость великая — к пристани, той самой, что в ближнем городке Ипсуич, причалил кораблик, на котором плавает отец семейства. Пока посудина разгружается, сам папенька прикатил домой с подарками и полным любви взглядом, направленным на маменьку.

Про подарки будет отдельная песня, также не стану акцентировать внимания на намерении родителей обзавестись наследником мужеска пола, а вот про их озабоченность поведением старшей дочери разговор мы подслушали — дом Соня знает очень хорошо, а свернуть раструб из листа плотной бумаги посоветовал я. Как раз острым концом к нам в ухо, а широким — к драпировочной ткани супружеской спальни. Ею завешена неиспользуемая дверь в соседнее помещение, где мы обычно занимаемся музыкой. Ну а поскольку ухо у нас общее, то и я всё прекрасно слышал.

— Джонатан! Софи за последние недели стала очень быстро умнеть. Она и раньше была сообразительной, но тут просто что-то невероятное. Даже шалости у неё сделались целеустремлёнными. К тому же, ей по-прежнему невыносимо скучно. Может быть ты возьмёшь её с собой? Ненадолго, только до Лондона.

— Ребёнку нужна строгая гувернантка, Агата. Лучше, умеющая фехтовать, — хмыкнул отец. — Чтобы загоняла её до упаду, а потом научила умножению и делению. Рассказала о звёздах, заставила писать без клякс. Ну и, там, хоть немного из Библии, чтобы уж совсем не невеждой была, когда в церковь зайдёт.

— Ты совсем не знаешь её — настолько она изменилась, — вздохнула мама. — Ей сейчас больше пристала роль преподавателя, а не ученицы. Удивительно, как много она успела узнать буквально за считанные дни. Проверь её познания. Уверена, ты удивишься. И свозишь ребёнка в Лондон.

— А потом привезу обратно? Не получится — меня там уже ждёт фрахт. Пара-тройка дней уйдёт на погрузку и оформление документов, и в путь. Куда я дену девочку? Хотя, можно оставить её погостить у сестрицы на месяцок. Наверно, это будет хорошим вариантом. Новые люди, свежие впечатления, смена обстановки. Ну и сам я с Софи заново познакомлюсь, — папенька моей владелицы кажется человеком рассудительным и доброжелательным. — Однако, дочке потребуется служанка и в пути, и потом в гостях. Ты же знаешь, насколько требовательна семья сестрицы к соблюдению правил.

— Я бы не хотела отпускать Бетти. Может быть, послать Мэри?

— Девчонку заставить прислуживать девчонке! Да ещё и в дороге! — поразился папа.

— Она неплохо вышколена и отлично знает своё место, — несмотря на то, что нам ничего не видно, исключительно сильно ощущение, будто маменька пожала плечами.

— Ладно, ладно, — поспешил проявить покладистость отец. — Будет забавно наблюдать, как две не разлей вода подружки станут разыгрывать госпожу и подчинённую.

— Да уж, — фыркнула мама. — Последнее их достижение — мытьё пола. Знаешь, почти не оставили разводов.

Дальше Софочка подслушивать не стала — пошла спать. Она ведь пока совсем ребёнок и к вечеру здорово утомляется.

* * *

О подарках не рассказал. Старшей дочери отец привёз ком каучука. Слегка упругий, немного липкий, вязкий и неохотно позволяющий себя резать, потому что нож прилипал к неподатливой массе. Для себя я знаю, что на морозе эта субстанция твердеет, а от тепла размягчается. То есть, в принципе, её и расплавить можно, только нужно следить, чтобы не загорелась, потому что вещество органическое и против огня не стойкое. А ещё подарил несколько самородков серебришка. То есть, как бы серебра, но несколько более твёрдого и не желающего расплавляться при даже сильном нагревании. Это платина, которая пока не в цене, но уже очень скоро станет весьма нужным металлом. Не очень удобным для ювелиров, но полезным для химиков следующих веков.

Характер этих гостинцев даёт понять, что прибыл отец откуда-то из Южной или Центральной Америки и знает — удивить старшую дочь непросто. Ведь не перья попугайские привёз, не цветастые шали — не так уж сильно он не знает свою старшенькую.

— Просто прекрасные серебришки! — с моей подсказки одобрила подарок Софи. — Если снова такие встретишь, буду рада получить ещё. А можно я по ним молотком постучу? Интересно ведь, можно ли эти комки расплющить!

Мне-то известно, что платина куётся хоть горячей, хоть холодной, что из неё штамповали монеты, но при этом она не только тугоплавка, но ещё и очень устойчива к коррозии и химическим воздействиям. Правда, в самородном виде обычно встречается в виде сплава с другими металлами, присутствие которых эти самые пластичность и ковкость ухудшают. Так что для некоторых технических устройств, о которых мои теперешние современники даже не подозревают — исключительно удобный материал. Да хоть бы и для свечи каления, которым я пока не вижу альтернативы в двигателях внутреннего сгорания.

Почему, уловив эти мысли, Софочка не засыпала меня вопросами? Да она о большинстве терминов даже понятия не имеет. Вот и не парится, рассчитывая узнать всё постепенно в более удобоваримой форме. Удачно, всё-таки, я попал. Умница-мама, умница дочка и очень умный папа. Только вот что-то они насчёт церкви темнят... если воспитанная в испанских традициях маменька — католичка, то отец или к англиканской церкви принадлежит, или к пуританам, если я ничего не путаю. И как они с этим разбираются? Ведь святые отцы всегда боролись друг с другом за паству, неодобрительно отзываясь о конкурирующих вариантах отправления религиозных обрядов. Хотя, я тут недавно и пока ещё далеко не во всех ситуациях побывал. Церкви мы не посещали, и ни один падре ни разу на глаза не попадался. Правда, в городе какой-то храм маячил в конце улицы.

Мои растёкшиеся по древу мысли встряхнула маленькая хозяйка:

— Пока я буду спать, подумай, что взять с собой в Лондон из платьев, и как одеться, чтобы удобно путешествовать по морю на корабле. Ты же умный, а, внутренний голос! Дурного не посоветуешь. И как мы будем жить у тёти Аннабель? Я же её полжизни не видела!

Полжизни, это три года. Что? Софи знает арифметическое действие деления?

* * *

Собираться в дорогу Софи и Мэри начали на следующий день с самого утра. И чем же они занялись? Ни за что не угадаете. Шитьём. Всё-таки в девочках очень сильно стремление правильно выглядеть в любых ситуациях. Дело в том, что они полагали необходимым непременно вскарабкаться на мачту, что при ношении юбок или платьев может поставить их в неудобное положение, открыв обзор на их... ну... разные места снизу. То есть требовались штаны. Естественно, я подсказал идею самых простых, которые в восьмидесятых называли "бананами", а в исторической литературе и на фотодокументах пятидесятых годов упоминали в качестве шаровар, удобных для занятий туризмом.

В процесс дискуссии о методах раскроя вмешалась матушка Мэри и в два счёта склонила нас в пользу тех простецких штанов, которые носят и её супруг, и сыновья. Она же снабдила нас рубашками и куртками, из которых эти самые сыновья выросли. Кстати, верхнюю часть гардероба мужчин, живших в эти времена, в литературе обычно упоминали как камзол. Так вот, ни накладных карманов, ни отворотов рукавов, ни блестящих пуговиц на наших куртках не имелось — всё простенько и демократично. То есть, никакие это не камзолы, а просто тужурки. На ноги были предложены башмаки с каблуками, заметно поношенные, но не дырявые — стали малы старшим братьям.

На старые штаны Ника и Майкла пришлось аккуратнейшим образом накладывать заплаты, с чем обе девочки справились вполне прилично. Ну а все остальные мелочи вроде капоров, плащей, ночных рубашек, шарфов, перчаток, носовых платков... да кто же всё это запомнит?.. уложили в дорожный сундук мама Агата и мама Бетти.

* * *

На этот раз Джон правил каретой, время от времени понукая лошадку, отчего до города мы добрались заметно быстрее. Сразу подкатили к причалу, где стоял папин корабль. Вроде бы барк*, если мне не изменяет память. Не то, чтобы я в этом шибко разбираюсь, но некоторое представление имею, потому что ещё мальчишкой разглядывал картинки с изображениями парусников. Правда, запомнил мало что.

Вот прямо сейчас никаких парусов не было, к трапу подкатывали повозки, с которых снимали тюки и опускали в трюм. Папа поцеловал маму в щёчку, обнял Консуэллку и погладил по голове Кэти, после чего взял за руки нас с Мэри и взошёл на борт. Провёл нас в сторону кормы и велел спускаться в открытый люк. Лестница здесь была крутая — градусов тридцать от вертикали, поэтому слезали мы спинами вперёд, держась руками за поручни.

— Это пространство называется "опердек", — объяснил папа, почти мгновенно оказавшись рядом с нами. Казалось, что стёк вниз, словно вода. Мы невольно осмотрелись. Впереди через раскрытый люк сюда поступали тюки, которые складывали в штабель между мачтами, проходящими через это помещение сверху вниз. Собственно, прямо тут же и закончили, начав закреплять груз канатами. Вслед за этим сверху на тех же верёвках спустили наш дорожный сундук, который два матроса занесли за дверь в переборке, отделявшей кормовую часть от всего остального.

Всего таких дверей имелось три. Маленького размера с высоким порогом-комингсом и крепким запором, открываемым поворотом блестящей медью рукоятью.

— Ваша каюта, леди, — отец распахнул перед нами дверь в узкую каморку с двухэтажными нарами, под нижними из которых как раз и уместился наш сундук. К стене был приделан светильник с сальной свечой, не зажженной, но попахивающей горелым жиром. Иллюминаторов здесь не было и в помине. Но тюфяки мягкие, похрустывающие свежей соломой. Больше и рассказать-то нечего.

Разумеется, ни для чего, кроме ночлега, эта конурка решительно непригодна. Поэтому мы с Мэри решительно распаковали сундук и принялись приводить себя в вид, пригодный для внимательного осмотра корабля. Штаны, рубашки, тужурки, башмаки — и косы наши под шляпы убрать, чтобы не зацепиться ненароком за какую-нибудь неожиданность. Переоделись мы быстро и поторопились вернуться на палубу, но не тут-то было — люк, через который мы сюда спустились, оказался закрыт, как и тот проём, через который грузили тюки. Темнотища кругом и лишь далеко впереди проблеск света. Поскольку наши глаза привыкли к потёмкам еще в каюте, то дорогу мы отыскали — прошли вдоль борта, пересчитывая руками шпангоуты. Здесь, пробравшись между подвешенными на манер гамаков койками, отыскали и открытый люк, ведущий на верхнюю палубу. Он располагался в сильно зауженном месте. По такой же, как и около кормы, крутой лестнице поднялись наверх — тут все были очень заняты. Кто-то отдавал концы, кто-то принимал, травили какой-то брас, подбирали булинь и куда-то направляли шкентель. Корпус корабля отодвигался от причала и потихоньку разворачивался. Незнакомый дядька послал нас на ют, после чего другой дядька, вращая ворот, поднял блинд на самом носу, а трое других потянули его за нижний угол. Судно перестало поворачиваться и двинулось на выход из эстуария реки в сторону недалёкого моря. Экипаж засуетился и шустро, словно тараканы, полез на нижние реи ставить главные паруса. Вроде бы их называют фоком и гротом, но тут я не уверен. А вскоре настала очередь и косого паруса. Его нижний брус — гик — как раз находился над нашими головами. Деятельность на палубе поутихла, кое-кто даже спустился вниз, под палубу и, как-то незаметно, мы вышли в открытое море. Потому что началась качка.

* Внутренний голос ошибается, до барков еще как минимум полтора века, и вообще парусное вооружение пока что отличается редкостным разнообразием и отсутствием четкой классификации. А так это флейт, правда, весьма передовой.

Глава 4. Тяготы и лишения

На нижней кормовой надстройке, которая, как мне известно, называется ютом*, перед задней мачтой из палубы одна за другой торчали две крепкие тумбы. К задней был приделан штурвал, а на вершине передней располагался компас. Периметр этой площадки ограждался крепкими перилами поверх высокого и крепкого заборчика, именуемого, если я правильно помню, фальшбортом. Тем не менее, ветерок на высоте ног гулял беспрепятственно, вызывая радость тем обстоятельством, что на нас с Мэри не юбки — вот бы их потрепало! И ещё было огорчение — заборчик мешал смотреть вокруг. Когда из виду пропали вершины деревьев, показалось, будто мы посреди необъятного океана. Пришлось пройти вперёд к лесенке, ведущей на палубу — отсюда стало видно больше — мы двигались вдоль берега, медленно удаляясь от него. Хорошо взрослым — они высокие.

Между тем берег постепенно отодвинулся за корму, отец уступил место у штурвала матросу и, назначив курс, стёк по трапу и нырнул в люк, который легко открыл, а потом и закрыл. Не уверена, что мы даже вдвоём с Мэри справимся с этой крышкой — на вид её толщина больше двух дюймов. Тут и мышцы рук надобны крепкие, и пресс требует некоторого развития. Хотя, более всего необходимо подрасти и веса поднабрать.

Словом, связываться с люками следует только при крайней нужде, чтобы не надорваться. Зато никто не мешает нам вскарабкаться на мачту.

Сильные руки сняли наше с Софи тельце с нижних выбленок — верёвочных ступенек вант — и вернули на наклонную плоскость палубы. Жалко! Чтобы до них добраться, нам пришлось, помогая друг другу, карабкаться на этот самый фальшборт.

Возрастной такой дядька укоризненно смотрел на рассерженную меня и отдирающую ладонь от тех же вант Мэри. Тут всё оказалось просмолено, но подружка прилипла крепче.

— Без дела маетесь, — констатировал незнакомец. — А ну бегом драить палубу на квартердеке** у штирборта

* * *

! — и указал на тот самый люк, куда минуту назад нырнул папа. Конечно, девочки бы растерялись в столь непривычной для них ситуации, потому что этот люк находился ближе к носу, чем средняя мачта, то есть располагался на шкафуте

* * *

. Хотя и перед самым кормовым возвышением, который, собственно, ютом и считался. Или полуютом

* * *

*, раз надстройки две, ступенькой? Провались она, эта недоступная мирному жителю морская терминология. Так что я подсказал Софочке, что в люк нас послали за инвентарём, а не палубу драить. Вдвоём с подружкой они справились с крышкой, нырнули вниз и выволокли на палубу деревянное ведро-ушат и палку, к концу которой был прикреплён пучок верёвок — похожими швабрами в последние годы моей жизни в том мире полы в офисах мыли. Что касается фронта работ, так это как раз место, через которое при погрузке таскали тюки от трапа к проёму трюма, сейчас надёжно закрытому. Это почти точно посерёдке между задними мачтами, что оставляет надежду на то, что этот участок корабля считается именно квартердеком. Но где тогда шканцы

* * *

**? Да не важно — здесь действительно натоптано, и рулевой за штурвалом продолжает размазывать грязь по доскам.

Воды за бортом сколько угодно, но при том, что судно движется, нет никаких сомнений, что набегающий поток вырвет посудину из слабых детских рук — Софи с Мэри это прекрасно поняли и выглядят озадаченно. Вернее, я вижу только то, как выглядит Мэри, а чувства Соньки воспринимаю непосредственно. И, разумеется, готов помочь. Ведь, действительно, не опускать же ведро за борт на верёвке, которая всю кожу с ладоней сорвёт.