Том 3. Древо Иггдрасиль

— Пойдем, что ли.

Кога потянул Май-чан за собой. Она покорно двинулась следом, позволяя ему взять всю ответственность на себя.

— А зачем мы за ней следим? — спросил Кога.

Май потянулась к нему и заговорщически шепнула на ухо:

— У нее последнее свидание!

Кога ни разу о таком не слышал. Май была поражена его невежеством.

— Последнее свидание — это встреча, во время которой разрываются отношения. Щемящая боль в сердце, сожаление, горечь. Решение было неудачным, выбор — неправильным, любовь — фальшивой. Поэтому, чтобы больше не отравлять друг другу жизнь, люди рвут те последние ниточки, что связывают их. Это больно, но — необходимо. И это неимоверно печально, — с романтическим придыханием произнесла Май-чан.

Кога ощутил болезненную тяжесть в груди. Сама мысль о расставании была неприятна, а мысль о неудавшейся любви — тем более.

— Это плохо, — сказал он. — С кем она идет на последнее свидание?

Неужели с Аяо?

— С Кейтаро-куном! — возбужденно произнесла Май.

— А, с Кейтаро-куном, — повторил Кога.

Ему сразу стало неинтересно. Вряд ли Кейтаро так уж сильно нуждался в Тецуне, учитывая количество девушек в его гареме.

Май неожиданно дернула его за рукав. Кога посмотрел в сторону Тецуны и заметил, что к ней присоединился парень в красно-белой футболке. Кейтаро Ичиру, вне всяких сомнений. Низкий, щуплый; стекла очков старательно ловят лунный свет. Кейтаро попытался поцеловать Тецуну, но она не позволила ему этого сделать. Кога стоял слишком далеко, чтобы расслышать хоть что-нибудь из диалога Тецуны и Кейтаро-куна, но примерное содержание он себе представлял.

— Кога-кун, Тецуна такая сильная! — произнесла Май-чан прерывистым голосом. — Я бы на ее месте не удержалась от слез. Вот, я и сейчас вот-вот расплачусь. Ой. Я плачу.

По щеке ее в самом деле пробежала слезинка. Кога, поколебавшись, приобнял Май-чан. Ему казалось, ее надо приободрить, поддержать. Мысль о том, что она плачет от злобной радости, даже не пришла ему в голову.

Кога осторожно двинулся вперед по дорожке, продолжая держать Май-чан в объятиях. Они медленно переступали ногами: нога к ноге, ступня к ступне. Луна тускло поблескивала в небе. Кога полагал, что лицо его скрыто тенью. Он сам не понимал, зачем вообще решился подслушать разговор Тецуны и Кейтаро. Им двигало подсознательное, неосознанное желание.

— ... Ацумори? Тебе он нравится? Это же просто смешно! — сорвался вдруг на крик Кейтаро. — Ты предпочла мне его, этого сумасшедшего? Он же полный псих!

Тецуна неторопливо отвела руку в сторону — и ударила его по лицу. Пощечина прозвучала не хлопком, каким должна быть, а как-то влажно, мокро. Будто кожа на лице Кейтаро-куна лопнула от удара.

— Аяо-кун — единственный нормальный парень в нашем классе, — отчеканила Тецуна. — А ты даже на нормального не тянешь, слабак!

Кейтаро неверяще уставился на нее. Жилы на шее у него конвульсивно подергивались. Место удара покраснело.

— Да ты такая же, как и он! — заявил Кейтаро, сжимая кулаки. — Как я раньше этого не понимал!

— Ты не столько слабак, но и дурак! — расхохоталась Тецуна. — Ну, чего же ты ждешь? Давай, ударь меня в ответ. Тебя унизила девушка, разве ты такое потерпишь? Бей!

Когу замутило. Он представил себе, что будет, если Кейтаро и в самом деле последует совету Тецуны. Сможет ли он удержаться? Стоит ли ему вмешиваться ему, Коге — сейчас, при Май-чан? Слишком много вопросов.

К счастью, Кейтаро оказался лучше, чем Кога о нем думал. Он сказал:

— Я не буду до такого опускаться, — и, развернувшись, ушел.

— Слабак! — крикнула ему вслед Тецуна. — Я окончательно разочаровалась в тебе! Слабак! Слабак!

Кога прошел мимо нее. Май-чан молчала, прижатая к его груди. Возникла пауза; оба они стали свидетелями неприятной сцены, и обсуждать ее стеснялись. Наконец Май-чан выговорила:

— Совсем не похоже на романтику.

— Действительно, — согласился с ней Кога.

Может, это и в самом деле не любовь, а пересохший стебель, который можно оборвать без особого сожаления?

Глава вторая.

1.

Аяо снилось, будто он стоит в комнате с деревянными стенами; перед ним — стол, на котором растянута девочка. Она обнажена, и ее нежная розовая кожа поблескивает от пота. Плоская грудь мерно вздымается и опускается. Аяо извлек из кармана нож, провел пальцем по лезвию и довольно ухмыльнулся. Неужели ему наконец-то позволено больше не сдерживать себя, свою страсть?

— Знаешь, ты для меня пустое место, — обратился он к девочке. — Ты скучна. Ты жива лишь потому, что я не испытываю к тебе ненависти.

— Ацумори-сама, — пробормотала Мейда. Ее голос прозвучал умоляюще.

— Но, — сказал Аяо, облизывая губы, — но ты привлекательна для меня физически. Прямо сейчас я чувствую возбуждение. У тебя великолепное тело. Но при этом ты настолько глупа и нелепа в своих проявлениях чувств, что все твое очарование сходит на нет, исчезает. Проблема, да? Что же мне с тобой сделать?

— Ацумори-сама...

— Знаешь легенду о Пигмалионе? — перебил ее Аяо. — Это скульптор из древней Греции. Он создал из слоновой кости прекрасную статую, самое лучшее из его творений, несущее на себе печать его гениальности. И Пигмалион влюбился в нее. Он наряжал ее в лучшие одежды, но статуя оставалась холодной и неживой. Она была неживой! — закричал он, размахивая ножом. — И он не мог любить ее! Не мог присунуть в ее холодную белую дырку! Ты можешь понять его горе, всю степень испытаемого им отчаяния?

Мейда тихо плакала. Это выводило его из себя.

— И знаешь, что он сделал? Он взял большой, очень тяжелый молот — и разбил статую. Он устал от этой безответной любви. Она не мог больше вынести этой муки; он бил до тех пор, пока статуя не пошла трещинами. Размахнувшись, он снес ей голову. Желтовато-белая слоновая кость разлетелась на куски. Пигмалион думал, что со смертью своей возлюбленной он почувствует лишь опустошение. Но он возбудился! Любовь в одночасье его вспыхнула огнем. Никогда еще он не чувствовал себя подобным образом. Отбросив молот в сторону, скульптор начал мастурбировать. И кончил прямо в то место, где у статуи было намечено влагалище. Он был счастлив, Мейда-чан, он был счастлив! Это была его любовь! Любовь всей его жизни, и он уничтожил ее, и лишь в момент ее гибели он почувствовал любовь во всей ее полноте! Испил это чувство до самого края! — Аяо понизил голос. — Я тоже хочу так, Мейда-чан. Я смогу полюбить тебя в момент твоей мучительной гибели. Позволь мне испытать эту страсть.

Помолчав, он добавил:

— А, тебя все равно никто и не спрашивает.

С кристальной ясностью Аяо понял: это и есть закономерный итог их совместной жизни, ее апогей. Он улыбнулся перепуганной Мейде — нежно, ласково, как никогда раньше — и взмахнул ножом.

Проснувшись, Аяо ощутил страшное разочарование. Под боком у него сопела Мейда. Ему хотелось схватить ее — и воплотить сон в жизнь, чтобы вновь почувствовать хоть что-то, вновь попробовать на вкус то чудесное, что явилось ему в темной комнате с деревянными стенами. Но он не мог, и осознание этого факта заставляло его скрежетать зубами от ярости и бессилия.

Ацумори Аяо чувствовал себя обманутым.

2.

Завтракал Аяо вместе с сестрой. У Аяме был отпуск; целыми днями она сидела дома, просматривая телевизионные передачи и лениво посасывая леденцы. По квартире Аяме ходила исключительно в ночной рубашке, волосы не расчесывала и, казалось, окончательно позабыла о косметике.

Пальцы ее были обмотаны бинтами, а левая рука вдобавок висела на перевязи — давала о себе знать сломанная ключица. По ночам ей снились кошмары; Аяо просыпался от ее криков и потом долго сидел рядом, держа сестру за руку. Но Аяме вела себя так, словно ничего и не произошло.

— Аяо-чан, как дела в школе? — спросила она, наливая ему еще чая. Пальцы плохо слушались ее, однако Аяме старалась.

Аяо пожал плечами. Что он мог сказать? Триместр только начался, и говорить о каких-то новых событиях было еще рано. Михара Касуми, утвержденная главой студсовета, раздавала всем ученикам в Шико листовки — призывала их к гражданской ответственности. Касуми-чан видела в случившемся с Ямамото Фумио знак: эпоха авторитаризма закончилась, настало время для демократии. К сожалению, большинство так и не заметило разницы между этими двумя режимами.

Накахара Рейко, госпожа директриса, до неприличия миниатюрная женщина, вызвала Аяо к себе в кабинет. Там она долго пыталась понять, исправился ли Аяо, и готов ли он к нормальным взаимоотношениям со своими одноклассниками. Накахара-сан до сих пор не забыла, как Аяо угрожал ей. Мысль об ужасном ученике никак не выходила у нее из головы. Пускай с большим трудом, но Аяо все сумел убедить ее в своей полной адекватности.

Но не рассказывать же это нэ-сан?

— У нас новая ученица, — наконец нашелся Аяо. — Минамори Тецуна.

— А, замечательно, — нэ-сан мгновенно утеряла интерес к этой теме. — Знаешь, Аяо-чан, в новостях передавали, что по улицам бродит маньяк.Говорят, он вспарывает жертвам грудь и вытаскивает сердце. А еще он им головы отрезает, ужас какой! Будь осторожнее.

— Хорошо, — сказал Аяо.

"Откуда у нэ-сан такая страсть к мерзким и отвратительным подробностям? Может, у нее подсознательная тяга к подобному? Или это избиение дает знать о себе? Жаль, я не помню нашего общего детства. Может, тогда бы я знал, почему нэ-сан такая, какая она есть," — подумал Аяо.

Маньяк его не особо интересовал. Конечно, тем убийцей, что вытаскивал из жертв кишки, мог оказаться и его старый знакомый, Такамура-младший, как называла его Хироко. Аяо бы не отказался вновь встретиться с Такамурой. У них есть нечто общее. Такамура смог бы понять его, его страсть, его мечту. Наверное.

Кстати, неплохо было бы посетить и Хироко-чан в ее доме на окраине Токио. Аяо не видел ее с самого начала триместра. Май-чан говорила, что с Хироко все в порядке; но как такое может быть, если с ней рядом существо вроде Май-чан?

Аяо вспомнил о подземке, заваленной прахом сгоревших в пламени, и задумался.

— И не забывай о Май-чан, — добавила Аяме. — Не давай ей ходить одной, провожай домой из школы. Мало ли что. От маньяка ты, может, и отобьешься, а что делать бедной Май-чан? В общем, ты меня понял.

— Хорошо, — согласился Аяо. — А Мейду-чан мне тоже охранять?

Аяме посмотрела на него с укоризной. Отчего-то в их разговорах Мейда была запретной темой. Нэ-сан вела себя так, словно никакой Мейды и не существовало. Возможно, это буракон, комплекс младшего брата, или как он там называется.

Или Мейда вызывает у нэ-сан какие-то неприятные ассоциации?

Жаль, она никак не хотела объяснять причину своей неприязни.

— Нэ-сан, — попытался прощупать почву Аяо, — а Мейда тебе никого не напоминает?

— Понятия не имею, о чем ты, — нервно произнесла Аяме. — Кого она должна мне напоминать?

— Ну, допустим, Аю-чан, — сказал Аяо.

Почему, кстати, Аяме никогда не рассказывала ему об их младшей сестре? Может, здесь тоже была некая неприятная история. Во всяком случае, Аяо бы не отказался узнать об этом побольше.

Аяме замерла на одном месте.

А потом вдруг рассмеялась — чисто и искренне.

— Нет, уж точно — нет! — сказала она, давясь смехом.

Больше, как Аяо ни старался, разузнать не удалось.

3.

Папа Римский, Климент XV, в миру — Севериано Марцелл, висел вверх головой на деревянном кресте. Эшли не могла стереть эту картину из памяти: белая громада Латеранской базилики, надпись "MATER ET CAPUT OMNIUM ECCLESIARUM URBIS ET ORBIS" над входом, потолок, расписанный Пирро Лигорио, вдоль стен — статуи двенадцати апостолов, выполненные по эскизам Борромини — и величественный пресвитериум, в глубине которого стоит на возвышении папский престол из белого мрамора, украшенный мозаикой драгоценных камней; трон этот, попирающим свои бесстыдным величием саму суть христианства, разбит, и сквозь трещины во мраморе проросла сорная трава. Над ним навис перевернутый крест из гладко выструганных досок — символ римского епископства. Седобородый, худой Климент XV приколочен к нему специальными гвоздями; они продезинфицированы спиртом и получили благословение Божье. Эшли, которой было всего десять лет, боялась смотреть на Папу, поэтому взгляд ее переместился к потолку. Над папским алтарем, отгороженные от мира решеткой, в серебряных реликвариях хранились головы апостолов Петра и Павла. На мгновенье Эшли ощутила вонь их прогнившей плоти — но это, разумеется, было самовнушение, а может, и происки демонов.

"Папа страшный," — подумала она, и эта мысль была богохульством.

Во всяком случае, она вздохнула с облегчением, когда аудиенция подошла к концу. Его Высокопреосвященство положил свою унизанную кольцами руку на ее плечо, давая знак — можно идти. Солдаты швейцарской гвардии, высокие, выше обычного человека, в трехцветной форме, расступились в стороны, и архиепископ Джеремия Кавендиш вместе с своей воспитанницей покинули пресвитериум. Папа Римский, столь сильно испугавший Эшли, остался позади.

— Ой, какое милое дитя! — воскликнул кто-то, едва они вошли в неф. Говорили на итальянском; этот язык Эшли достаточно хорошо воспринимала на слух. Его Высокопреосвященство позаботился, что она овладела, помимо английского, иными языками — французским, итальянским, русским и, почему-то, японским. Эшли, как и любой ребенок, быстро сумела разобраться, что значит то или иное слово в чужой речи. Пройдет всего пять лет, и выучить новый язык для нее станет непосильной задачей.

— Томмазо, познакомь нас! — нетерпеливо обратилась к Его Высокопреосвященству незнакомая женщина. Она носила тяжелое бархатное платье; юбка спускалась до самых стоп, а на груди был четырехугольный вырез, прикрытый собранной в складки рубашкой. Темно-синие волосы стянуты на затылке; они удерживаются при помощи сеточки, сплетенной из золотых нитей. Один глаз у нее был зеленый, а другой — красный.

Эшли не знала, почему женщина называет Его Высокопреосвященство странным именем "Томмазо". Ведь его звали Джереми, Джеремией, Иеремией — но никак не Томмазо.

Его Высокопреосвященство слегка поклонился.

— Ваше Святейшество, вы ничуть не изменились, — произнес он и подтолкнул Эшли к незнакомке. — Ее имя Эшли Лавджой. Она моя воспитанница.

— Воспитанница? — воскликнула женщина. — Неужели ты с мальчиков перешел на девочек, Томмазо? Не стоит: целибат по-прежнему в силе. Лучше уж и дальше пользуйся услугами проститутов.

— Хорошо, Ваше Святейшество.

Женщина взяла Эшли за подбородок и заставила приподнять голову. Гетерохромные глаза пытливо уставились в лицо девочки.

— Salve, милое дитя. Меня зовут Франческа ли Риенцо. Сможешь запомнить?

Эшли кивнула.

— Какая она у тебя умная, Томмазо! — пришла в восторг Франческа. — Все понимает.

— Разумеется, Ваше Святейшество, — сказал Его Высокопреосвященство. — В глупой воспитаннице я не нуждаюсь.

Франческа ди Риенцо иронично улыбнулась.

— Можно, я ее у тебя заберу на некоторое время, Томмазо?

— Хорошо, Ваше Святейшество, — вновь поклонился Джеремия Кавендиш.