На задворках Галактики

— Мы стараемся лишний раз не упоминать этих людей. Плохая примета, — извиняющимся тоном пояснил он, — не дай Бог, в дом заявятся какие-нибудь мундиры, — при этих словах он даже вздрогнул.

— Шиндсвит в верхах уже давно, во всяком случае, сколько я себя помню, — продолжал Гонтри, — он всегда считался правой рукой Делоиза. А стремительное возвышение Дэнкфорта началось, по-моему, лет пять назад. Солдат в их болотных мундирах встретить нетрудно, правда, мало кто к этому стремится. А вот синие мундиры дело другое, их увидишь нечасто. В распоряжении Дэнкфорта находятся элитные подразделения. Я слышал, что в горах есть секретные базы и лагеря, где люди Дэнкфорта получают специальную подготовку. Может, их и меньше, чем вояк Шиндсвита, но зато это действительно отборные части. Больше я ничего не знаю. И никому об этом толком ничего не известно.

— Порой неизвестное пугает даже больше того, с чем часто встречаешься, — заметил я.

— Да, это верно, — согласился маркиз, — во всяком случае, арестовать могут и те и другие. Вот все, что я знаю. Больше, чем я, вам никто ничего не сможет сказать.

И он оказался прав. Все, к кому я обращался в доме, знали не больше и вообще неохотно поддерживали разговор о Шиндсвите и Дэнкфорте. Люди старались даже не произносить вслух их проклятые имена.

Глава 2

Но вот все, что можно было узнать в гостеприимном доме маркиза, я узнал, "обучение" мое закончилось, и я мог пускаться в дальнейший путь. Признаться, я уже засиделся на одном месте, мне давно не терпелось отправиться навстречу опасностям и неожиданностям чужой планеты. Гонтри сердечно распрощался со мной, пожелав удачи, и его водитель доставил меня к самой границе владений маркиза, которые оказались довольно обширными. Там меня уже ожидали мои проводники, державшие лошадей наготове. Вот когда я в полной мере оценил уроки верховой езды, дававшиеся мне в имении маркиза! Передвигались мы в основном на лошадях. Наш путь проходил по каким-то глухим и безлюдным местам: лощинам, холмам, перелескам. Но об этом путешествии у меня остались приятные воспоминания. Впервые я столкнулся лицом к лицу с дикой, нетронутой человеком природой на далекой малоосвоенной планете. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, глаз ласкали приятные голубые и зеленые тона, ветер доносил какие-то волнующие острые и пряные запахи, воздух был упоительно свежим и бодрящим. Откуда-то все время доносились какие-то трескотание, щебет, пощелкивание, а временами даже ворчание и вой. Но мои проводники относились к этому совершенно равнодушно, и я тоже не стал обращать внимания. На душе было спокойно и легко и можно было никуда не спешить. Особенно мне нравилось рассматривать по вечерам незнакомые созвездия на темном небе. Звезды здесь казались такими яркими и близкими, что чудилось, можно дотянуться до них рукой.

— Я забыл, как называются ваши спутники? — спросил я однажды одного из проводников, глядя на небольшие серебряные диски на ночном небе.

— По-научному, тот, что поменьше, Аид, а побольше — Персефона. Ну а в народе их зовут просто Большой и Малой Луной. Я читал, правда, что вообще-то они одинакового размера, только один из них расположен дальше, а другой ближе, — объяснил проводник.

— Как же вы их используете? — продолжал допытываться я.

— Да никак, — сказал проводник. — На Персефоне когда-то, кажется, была колония для преступников, их там перевоспитывали, а на Аиде в старину вроде велись какие-то разработки...минеральных ресурсов, что ли. Потом все забросили.

— Почему? — удивился я.

— Так сколько же денег надо на эти полеты. К чему эти траты? — равнодушно ответил мой собеседник.

Я был просто шокирован. Что же это за несчастная планета, у которой не хватает средств даже на то, чтобы освоить собственное околопланетное пространство? И даже на то, чтобы слетать на собственные, такие близкие спутники!

А впрочем, сейчас, когда я вдыхал полной грудью свежий, пропитанный незнакомыми ароматами воздух и глядел в бездонное звездное небо, мне хотелось думать о них только как о Большой и Малой Луне. Они медленно проплывали над нами в ночной вышине, такие таинственные, непостижимые и прекрасные. И даже казалось невероятным, что где-то есть миры, в которых строят космические корабли и летают к этим красивым манящим звездам.

Путешествие наше проходило благополучно и через несколько дней мы добрались до небольшого поселка, расположенного на территории повстанцев. Мы ни разу не встретили армейских патрулей, и, признаться, я так и не понял, где заканчивалась территория, контролируемая армией, и начинались земли, занятые повстанцами. В поселке нас ждали и быстро связались со своим руководством. Вскоре за мной прилетел флаер, который доставил меня в центральный лагерь восставших, где я и должен был встретиться с Персоной Номер Один в Движении Освобождения — Теодором Роуменом. Теодор Роумен оказался высоким сухопарым человеком с уныло вытянутым гладковыбритым лицом, туго обтянутыми кожей скулами и длинной выдающейся вперед челюстью. Соратники и товарищи могли бы назвать ее волевой, а недоброжелатели — лошадиной. Поскольку я был вроде бы среди друзей, я решил остановиться на первом варианте. Впрочем, в отличие от кругленького повстанца Бэрка и маркиза-подпольшика, Роумен вполне отвечал моим представлениям о руководителе восстания. Он был жилистым и подтянутым. У него был высокий лоб, серые проницательные глаза и в его твердом, пронзительном взгляде читалась неумолимая решимость. Там же, в лагере, я познакомился и с другими вождями освободительного движения: Леоном Гувером, Конрадом Шульцем, Филиппом Дюпеном и Арчибальдом Гленвером.

Теодор Роумен кратко осветил политическую и военную обстановку на планете.

— У вас впечатляющие успехи, — сказал я, глядя на огромную карту, висевшую у него на стене. — Ваши люди овладели значительной территорией.

— Пока мы контролируем в основном малонаселенные районы, — ответил Роумен, — но сейчас благодаря массовому бегству от произвола властей у нас стало намного больше людей и мы надеемся в скором времени существенно расширить зону своего влияния.

— Надеемся?! Мы твердо рассчитываем на это, — проговорил Арчибальд Гленвер, который в этот момент стоял рядом с нами. — Недалек тот день, когда "зоной нашего влияния" будет вся планета!

Приземистый, с квадратным лицом и коротким туловищем, Гленвер представлял собой определенный контраст с Роуменом. Как это ни странно, рядом с долговязой угловатой фигурой Роумена, коренастый и широкоплечий Гленвер выглядел более элегантным, в его движениях проскальзывала какая-то грация, иногда они становились немного порывистыми, а серые глаза начинали лихорадочно гореть. Сейчас Роумен ничего ему не ответил и повернулся ко мне.

— Пребывание у Готфрида Гонтри принесло вам немало пользы, — сказал он. — Но я понимаю, чтобы разобраться в нашей действительности, вам недостаточно сухих цифр и фактов. Вы должны встречаться с людьми. Послушайте, о чем они рассказывают и вам все станет ясно.

Так я получил разрешение свободно передвигаться по всей территории повстанцев и расспрашивать людей о чем угодно. Руководство выделило мне двух сопровождающих: Алана и Джеральда, которые должны были доставлять меня, куда я захочу и разъяснять все, что будет мне непонятно.

Высокий и статный, смуглолицый Алан Маклински был, как говорится, "парнем из народа" и первое время ужасно смущался в присутствии руководителей восстания. По природе он был скорее молчуном и предпочитал лишний раз не высказываться, пока его не спросят. Но он толково все объяснял и очень интересно рассказывал, только говорить о себе не любил. И если, давая мне в спутники Алана, лидеры Движения хотели, чтобы я получил четкое представление о страданиях и мытарствах простого люда на Деметре, то они достигли этой цели. Джеральд Гаррис был городским, из вполне благополучной семьи и я так и не понял, как он оказался среди восставших. Однако он быстро добился здесь признания своих талантов и, по-моему, идея как доставить на планету агента Галактической Службы Безопасности принадлежала ему. Мы быстро нашли друг с другом общий язык и стали просто неразлучной троицей. Мы общались не только с повстанцами. Я мотался из конца в конец в разные поселки и разговаривал с беженцами. Просто и безыскусно они рассказывали мне свои истории. Я узнавал про несправедливость, жестокость, нужду и лишения. Многие вещи меня буквально поражали, и нормального человека все это надолго могло лишить покоя. Немедленное вмешательство было явно необходимо. Я не сомневался, что такие факты и в кабинетах начальства произведут впечатление. Но я ведь знал и то, как у нас наверху принимают решения. Так что, я не раз думал, скоро ли люди Деметры дождутся помощи, на которую рассчитывал Роумен. А может, пока у нас там будут размышлять да все взвешивать, начнется всеобщее восстание и "буря народного негодования сметет бесчеловечный режим", как выражался Гленвер? И когда они там в верхах примут, наконец, какое-то решение, знамя восстания будет уже развеваться над резиденцией Делоиза. Или, наоборот, к тому времени восстание жестоко подавят?!

Глава 3

— Кажется, вы не слишком разделяете оптимизм Гленвера, — сказал я как-то Роумену. — Вы расходитесь с ним во мнениях, или я ошибаюсь?

— Вы ошибаетесь, — ответил Роумен. — Мы с маркизом Гленвером единомышленники. Конечно, у нас могут быть незначительные тактические разногласия, это естественно. Но в главном мы едины. Мы с ним служим одному делу, и мы уважаем друг друга.

"Ого, еще один маркиз", — мелькнуло у меня в голове.

— Так Арчибальд Гленвер из дворян? — вслух спросил я.

— Да, он знатного рода, — спокойно ответил Роумен.

— Похоже, у вас есть основания утверждать, что вы пользуетесь поддержкой у всех слоев населения, — заметил я и, смеясь, спросил, остались ли еще среди высшей аристократии сторонники режима Делоиза.

— Да, разумеется, — усмехнулся Роумен, — и немало. Но сейчас у нас действительно становится все больше приверженцев среди дворянства. Давно прошли те времена, когда наиболее богатые и влиятельные семейства были основной опорой Делоиза. Теперь богатство не может защитить его обладателя как прежде. Наша экономика настолько развалена, у власти стало так туго со средствами, что она стала залезать в карман не только к беднякам, но и к богатым. Каждого из них могут арестовать в любой момент по ложному обвинению, даже казнить, только чтобы конфисковать и забрать в казну все имущество. Чем крупнее состояние, тем больше опасность. Поэтому многие из них, откупаясь от власти взносами во всевозможные фонды, в то же время перечисляют деньги тайком и нам. Жизнь при нынешней власти стала для них беспокойной.

— А у маркиза Гонтри большое состояние? — спросил я.

— Он один из самых богатых людей на планете, — ответил Роумен.

— Значит, над ним тоже нависла серьезная опасность, — встревожился я.

— В принципе, да. Пока он живет тихо и его не трогают. Но печальная участь не миновала и семью Гонтри. Несколько лет назад какой-то неназвавшийся доброжелатель предупредил маркиза, отца Готфрида Гонтри, что его собираются арестовать. Правда то была или нет, так и осталось неизвестным, потому что маркиза от этого сообщения хватил удар. Его жена так и не смогла оправиться от горя и ненадолго пережила супруга, — рассказал Роумен.

— И маркиз Гонтри считает режим виновным в смерти его родителей, — догадался я.

— Совершенно верно, — подтвердил мой собеседник.— И он самый крупный и бескорыстный наш жертвователь. Его сдерживает лишь необходимость соблюдать осторожность.

— У Арчибальда Гленвера тоже были, наверное, веские причины остаться с вами, — заметил я. — Или он бросил все ради идеи?

— Он начинал как Гонтри. Вносил крупные суммы денег, в остальное особенно не вникал, но, видно, был не слишком осторожен и пять лет назад его разоблачили. Он просто чудом избежал ареста и скрылся от властей, но потерял все имущество.

— И с маркизом Гонтри может произойти такое, — вздохнул я.

— Не дай бог! Это было бы ужасно. Ведь он жертвует нам больше всех остальных! — воскликнул Роумен. — Но, конечно, я не хотел бы этого и ради самого маркиза, — торопливо добавил он. — Арчибальд Гленвер потерял все. Маркиз Гонтри, хотя бы и остался цел, такого удара перенести не смог бы. Он совсем не боец. Да, не боец, — задумчиво повторил Роумен.

Вспомнив нежное лицо и кроткий взгляд маркиза, я мысленно согласился с этим. Впрочем, я искренне надеялся, что бойцовские качества не пригодятся ему в жизни.

А в общем, если послушать беженцев, про дворянское сословие складывалось невыгодное впечатление. Я немало узнал про бесчинства военных, бездушие чиновников, несправедливые законы и алчность властей. Но многие бежали от жестокости и притеснений местной знати. Похоже, те, кто жил во владениях аристократов, были совсем беззащитны перед своими господами. Я никак не мог это понять.

— Ведь маркиз Гонтри говорил, что рабов у вас мало.

— Возможно, с его точки зрения, — усмехнулся Джерри. — Но даже если тебя официально не считают рабом, не продают, ты совершенно бесправен.

— Да те, у кого деньги и власть, могут делать с простым человеком все, что хотят. Кому ты пожалуешься? Все равно, что те же рабы, никакой разницы, — доказывал Алан. Неудивительно, что он дворян на дух не переносил.

— Но ведь среди них есть и другие, те, кто на вашей стороне, — напомнил как-то я. — Вот Арчибальд Гленвер, кажется, серьезно пострадал за свою деятельность.

— Да, они забрали у него Гленвер, дом, поместья, все, — подтвердил Джерри. — С тех пор он среди нас. Ну, такой революционер стал.

— Гленвер, он наш. И я его уважаю, — согласился Алан. — Он такой умный, толковый, и так увлекательно говорит.

— Порой даже слишком увлекательно, — усмехнулся Джерри. — Но он, конечно, не только хороший оратор. Гленвер, и правда, очень умен, — вдруг посерьезнев, добавил он. — У иных за душой ничего нет, останься такие без своих капиталов и сразу будет видно, что они ничего не стоят. А Гленвер обладает большими способностями. И он искренне предан нашему делу.

— Но ведь он один такой, — сказал Алан.

— А маркиз Гонтри? — напомнил я.

— Да, он нравится всем, кто его знает, — согласился Джерри. — Такие, как Гонтри, могут даже Алана примирить с существованием дворянства.

Сам Алан промолчал.

— Ну, конечно, не все они такие негодяи. Ведь у нас здесь можно встретить только тех, кто сбежал от жестокости и произвола знати, как Алан. Ну а те, кому живется более-менее сносно, сидят себе на месте, — заключил Джерри.

Когда мы остались с Джерри наедине, я попросил его рассказать мне историю Алана. В общем, для Деметры в ней не было ничего необычного. По приказанию господина его высекли за ничтожную провинность так, что мать выхаживала его потом целый месяц. "Она у него травница", — с уважением сказал Джерри. Как только Алан оправился, семейство Маклински немедленно решило бежать в область, занятую повстанцами. Убедившись, что мать и сестра благополучно устроились на новом месте, Алан с братьями сразу же отправились в действующие части повстанческой армии.