Манящая корона часть2

-Да смилуются над нами боги!!! Это эсанка!!!

— — — — — — — — — — — — — —

В трактире "Золотой барашек" яблоку негде было упасть, в него набились не только постоянные клиенты, но и их родственники и приятели, а также случайные прохожие, привлеченные громовым ревом: "Да здравствует Хольг! Слава Хольгу!", разносившимся далеко вокруг. Духота стояла невообразимая; тепло, струящееся от потных, распаренных до красноты тел смешивалось с чадящим жаром от кухонных плит, и спертый, влажный воздух буквально застревал в груди. Самые нестойкие, чувствуя, что вот-вот лишатся сознания, время от времени протискивались наружу, чтобы хоть немного перевести дух и прийти в себя. К каждому освободившемуся месту тут же устремлялось несколько желающих, вспыхивала яростная перепалка, но дальше пары подбитых глаз и расквашенных носов пока еще не доходило.

И снова от оглушающего многоголосого вопля: "Да здравствует Хольг!!!" дребезжали плохо протертые окна и тряслась паутина в углах потолка...

Точно такое же зрелище можно было увидеть в любом другом трактире Кольруда.

Имя храброго и умного графа, в одночасье уничтожившего целую шайку разбойников, уже три дня было у всех на устах. Горожане ликовали, превозносили до небес решительность и прозорливость Хольга, огорчались при мысли, что подлые злодеи отделались легкой смертью — "Истыкали стрелами — всего-то! Их бы, демонских отродий, помучить, как следует, раздробить все косточки, вытянуть жилы... ну да ладно, не все сразу!" — и изумленно крутили головами, обсуждая поступок сына графа. (Тут мнения разделились: одни считали, что малыш — настоящий герой, другие до хрипоты утверждали, что такое "геройство" заслуживает хорошего ремня). Все дружно восторгались мужеством и преданностью нового начальника графской стражи, чудом успевшего отвести от ребенка неминуемую гибель, и искренне жалели, что малыш от пережитого потрясения заболел нервной горячкой и до сих пор мечется в бреду, а бедняга Гумар получил такую тяжелую рану, что неизвестно, сумеет ли выжить.

Трактирщики, валившиеся с ног от усталости, благословляли графа не только за уничтожение опасной шайки, но и за резкий приток посетителей. В неполные три дня они заработали больше, чем за иные две недели.

А потом случилась самая естественная вещь. Чью-то голову посетила мысль: если истреблена одна разбойничья шайка, почему нельзя точно так же поступить и с остальными, и навести в Империи долгожданный порядок?!

Она распространилась со скоростью лесного пожара, охватив весь Кольруд. Само собой, разбойниками мечты горожан не ограничились; все как-то сразу вспомнили, что в Империи предостаточно и продажных хапуг-чиновников, и дворян, сдирающих с простого люда три шкуры...

Жители столицы были охвачены таким возбуждением, что требовался лишь самый малый толчок, самый ничтожный повод, чтобы накопившаяся смесь многолетней обиды, бессильной злости и внезапно пробудившейся надежды вскипела и выплеснулась бурлящим, стремительным потоком. Они дошли до такого состояния, когда люди готовы решительно на все: и на светлые свершения, и на гнусные непотребства. Нужен был лишь вожак.

По прихоти судьбы, он отыскался в скромном, ничем не примечательном трактире "Золотой барашек", приняв облик Рамона, когда-то неплохого сапожника, а теперь известного всему кварталу бездельника, драчуна и пьянчуги.

— — — — — — — — — — — — — —

В комнате с плотно задернутыми занавесками за небольшим сервированным столом сидели два человека. Один был пожилой, с изрядно поседевшей шевелюрой и глубокими морщинами на высоком лбу и в уголках рта, другой — в расцвете молодости и силы, стройный, крепко сбитый, с черными, как смоль, густыми и волнистыми кудрями.

-Очень прискорбно, что столь важная информация дошла до меня с большим опозданием, — укоризненно произнес седой. Он говорил на языке Империи, но с заметным акцентом.

Кудрявый брюнет нахмурился, собираясь резко возразить, но собеседник опередил его, быстро добавив:

-Это не в упрек, я прекрасно понимаю, как нелегко было организовать нашу встречу... Повторяю, это очень важная информация, точнее сказать — бесценная, и я от имени его величества даю слово, что ваши заслуги будут должным образом отмечены. Разрешите поднять кубок за ваше здоровье! Или, может быть, вы предпочитаете какой-то другой напиток? Вам стоит только сказать...

-О, нет! — покачал головой черноволосый. — То, что я предпочитаю, вот здесь!

И он с улыбкой указал на хрустальный графин посреди стола.

— — — — — — — — — — — — — —

Лицо Хольга могло вогнать в панический страх даже храбреца. Ну, а отец Нор отвагой никогда не отличался...

-В... Ва... Сия.... — что-то нечленораздельное срывалось с его помертвевших губ, упорно не желая складываться в слова. Ослабевшие ноги противно подгибались, словно в них откуда -то возникло несколько пар лишних суставов. Священник непременно свалился бы, не успей он ухватиться обеими руками за столешницу.

У графа, стоявшего на пороге комнаты, было лицо человека, прошедшего через самые страшные муки, доступные воображению. Особенно пугали его глаза — наполненные беспредельным отчаянием, дикой яростью и бессильной, жуткой тоской.

Медленно ступая, Хольг приблизился к священнику. С каждым его шагом душа отца Нора уходила все ниже и ниже, пока не добралась до пяток.

-Ваш-шшш... — отчаянным усилием он попытался выговорить титул графа, но омертвевший от ужаса язык отказывался повиноваться.

-Мой сын умирает, — деревянным, безжизненным голосом сказал Хольг. — Медики только что признались: они бессильны.

Естественная жалость к несчастному отцу пересилила страх, и священник почувствовал, как охватившее его оцепенение исчезло.

-Ваше... сиятельство! Не теряйте надежды... — все еще с трудом, но уже вполне разборчиво забормотал он. — Божья милость беспредельна...

-Я обещал осыпать их золотом, с ног до головы, — то ли не расслышав, что говорил святой отец, то ли просто пропустив его слова мимо ушей, тем же мертвым голосом продолжал граф. — Я просил, я умолял их спасти мальчика! А они говорят — надежды нет. Я поклялся отдать им половину моих земель, даже... — тут голос графа задрожал — даже фамильный замок, где жили многие поколения Хольгов! Ответ тот же — надежды нет. Тогда я сказал: если не спасете сына, вас подвергнут таким пыткам, что будете просить о смерти, как о величайшей милости... Что, вы думаете, они ответили? Можете делать, что хотите, и боги вам судьи, но надежды все равно нет, потому, что они-то — не боги! Они сделали все, что могли, но мальчик не доживет до утра.

Страшные глаза графа впились в священника.

-Вы обещали молиться, чтобы мой сын выздоровел. Ну, и?..

-Ваше сиятельство!!! — возопил рыдающим голосом отец Нор. — Клянусь всеми святыми, я молился, усердно и без устали! Вот только пару минут назад отвлекся, чтобы весточку жене написать, она ведь волнуется, бедняжка...

-Вы молились усердно и без устали... — повторил граф. — А боги глухи! Почему? Либо вы плохой священник, либо они злые и не любят людей...

-Ох... Сын мой... то есть, прошу прощения, ваше сиятельство... Вас ослепила скорбь, вы не верите в божье милосердие!

-Да, не верю. Нет никакого милосердия в том, чтобы убивать невинного ребенка! Боги жестоки и несправедливы!

-Умоляю вас... Это... это самое настоящее кощунство!

-А прерывать жизнь шестилетнего ребенка — не кощунство, по-вашему?!

-Ваше сиятельство...

-Я знаю наперед все, что вы мне скажете! Мол, пути господни неисповедимы, боги наказывают людей за грехи и так далее... Какие грехи могли быть у моего мальчика? Честно, откровенно — какие?!

-Ваше сиятельство... Вам больно, вы страдаете, потому не отдаете себе отчета в своих словах... Я могу сказать лишь одно: не теряйте надежды! Боги милостивы, и нет предела их чудесам. Искренне покайтесь в грехах своих, и они спасут молодого графа...

Слова отца Нора произвели эффект, прямо противоположный тому, на который он рассчитывал.

-Так и знал! — с презрением и ненавистью воскликнул Хольг, будто окатив священника целым ушатом ледяной воды. — Вы, святоши, все одинаковые! Несете один и тот же бред! Мол, я сам виноват, это наказание за мои грехи. Да, я грешен, так накажите меня, за что страдает мой мальчик? Как можно убивать ребенка, чтобы устыдить отца?! Не всякий душегуб решится на такое злодейство, а вашим богам хоть бы что!..

-Ваше сиятельство!!! — чуть не завыл отец Нор, чувствуя, как душа снова уходит в пятки при мысли, что сейчас грянет гром небесный и богохульник падет хладным трупом.

-Наберитесь мужества и признайтесь, что я прав! — прорычал Хольг, прожигая священника ненавидящим взглядом. — Или возразите! Только без дурацкого скулежа: "На все воля божья, пути господни неисповедимы..." Можете ли вы хоть что-то сказать?! Ну??!

Ужас, охвативший священника, парализовал его ум, и в обычных-то условиях не слишком глубокий и острый. Трясясь и клацая зубами, святой отец, не отдавая отчета словам, залепетал:

-Ваш сын выживет, боги троицу любят... Его спасут, боги троицу любят... Да, боги троицу любят... любят.... Очень любят...

При чем тут была троица, как всплыла она в его помутившемся рассудке, он не смог бы объяснить даже под угрозой казни.

А потом, когда отец Нор пришел в себя и прислушался к тому, что лепечет, он сдавленно охнул и зажмурился.

Несколько невыносимо долгих секунд прошли в мертвой, жуткой тишине. Потом священник, собрав последние остатки храбрости, рискнул слегка приоткрыть один глаз.

И тут же, ойкнув, захлопнул его снова. Даже лютая ярость на лице графа испугала бы его меньше, чем эта рассеянная, добрая улыбка.

Священнику все стало ясно: несчастный отец от горя тронулся умом. И одним богам ведомо, что он сейчас примется делать, и какие приказы будет отдавать...

-Боги троицу любят! — послышался веселый, бодрый голос Хольга. — Как же я сам не догадался! Это же так просто!

Одежда отца Нора насквозь пропиталась ледяным потом от смертного ужаса.

Он чувствовал, как крепкие руки графа обнимают его, слышал восторженные слова: "Святой отец, вы — гений! Я приближу вас к себе, вы будете моим духовником!". Но вместо ликующей радости от осознания того, что безумно дерзкая мечта, возникшая считанные минуты назад, по какому-то волшебству или бесконечному милосердию божьему может осуществиться, испытывал лишь животный, панический страх. Больше всего ему хотелось проснуться и обнаружить, что все это — лишь кошмарный, затянувшийся сон.

Объятия разжались, потом хлопнула дверь. Судя по звукам, донесшимся из коридора, граф куда-то удалялся с большой скоростью, почти бегом.

Священник, бессильно всхлипнув, повалился на колени и стал читать первую пришедшую на ум молитву.

— — — — — — — — — — — —

-И у вас нет никаких догадок?

-Увы, никаких.

-Жаль... — Седой человек задумчиво покачал головой, потом медленно поднялся, прошелся взад-вперед по комнате, сцепив за спиной руки. — Все-таки постарайтесь вспомнить, может, он хоть намекал...

-Господин посол, о чем, по-вашему, я думал в эти дни? — как ни старался сдержаться жгучий брюнет, в его голосе все-таки прозвучали раздраженные нотки. — Я перебирал в памяти всю нашу беседу, много раз! Ни имени, ни намека — даже самого малого! Джервис — хитрый лис, из него слова клещами не вытянешь.

-Полагаю, вы все-таки преувеличиваете, — усмехнулся тот, кого назвали послом. — Сомневаюсь, чтобы нашелся хоть один человек, который выдержит допрос с пристрастием. Впрочем, допускаю, что у вас в Вельсе их и проводить-то толком не умеют... А у нас мастера-допросчики даром хлеб не едят. Попади господин Джервис к ним в руки, выложил бы все, что знает, и даже то, что не знает.

Брюнет чуть заметно поморщился — собеседник вольно или невольно задел чувствительную струнку, не назвав его родину Империей, как предпочитали говорить сами вельсцы.

Поскольку, с точки зрения любого эсана, Вельса была слишком мала и слаба, чтобы претендовать на столь почетное и величественное определение...

-Впрочем, это неважно! — решительно воскликнул седоволосый, снова присаживаясь к столу. — Кого бы он ни выбрал на должность Наместника, его будет ждать разочарование... И весьма горькое!

-А вы, господин посол, знаете имя будущего Наместника Империи? — с многозначительной улыбкой спросил брюнет, слегка подчеркнув последнее слово.

-Разумеется, знаю, поскольку в данный момент я имею честь находиться в его обществе. Вы позволите еще раз поднять кубок за ваше здоровье, господин Борк?

-Благодарю вас, господин посол! Признаться, обожаю ваши ликеры...

— — — — — — — — — — — —

-Это эсанка! — с благоговейным ужасом повторил отец Дик, глядя на маленький позолоченный кружочек, выбившийся из-под расстегнутого ворота нижней сорочки женщины.

На тонкой цепочке висело изображение Маррнока — верховного бога Эсаны, существа, которое могло привидеться любому добропорядочному жителю Империи только в кошмарном сне, либо после затянувшейся пьянки: крылатого полубыка-получеловека, с огромными кинжаловидными рогами и столь же чудовищно огромным, неприлично вздыбленным фаллосом.

-Эсанка! — машинально повторила Эйрис, чувствуя, как инстинктивное отвращение борется в ее душе с жалостью.

-О боги! — раздался истошный визг. — Где эсанка? Сюда идут эсаны?! Прячьте столовое серебро, прячьте все ценное, быстро! Эйрис, бездельница, шевелись!

-Замолчи!!! — топнув ногой, заорала служанка с таким бешенством, что чуть не сорвала голос. Отец Дик, испуганно отшатнувшись, покачал головой, и его толстощекое, мокрое от пота лицо приняло укоризненный вид.

Госпожа Мелона горько всхлипнула:

-О боги, за что? Вы видите, святой отец, в собственном доме уже оскорбляют! Если бы мой бедный муж...

-Вы принесли воды? — переведя дух, спросила Эйрис. — Ах, да, спасибо...

Столовое серебро... Она бы еще вспомнила про фамильные бриллианты, несчастная и проклятая дурочка...

Все когда-то было! И красивый, уютный дом, славившийся своим гостеприимством на всю округу, и поля, и огороженные тучные пастбища, и амбары, и конюшня... Было и схлынуло, развеялось по ветру пеплом пожарища. От всей процветающей усадьбы рыцаря Тобина остался только чудом уцелевший крохотный домик привратника, где они и поселились, и живут по сей день.

Если бы хоть молодые господа не погибли! Какие демоны подбили их искать ратной славы! Тайком сбежали из дому, солгали сюзерену, графу Сауорту, будто отец сам благословил их и послал к нему на службу вместо себя...

-Что ты делаешь?! — испуганно прошептал отец Дик.

-Разве вы сами не видите, святой отец? Раздеваю ее, чтобы обмыть!

-Эсанку?!

-Да кто бы она ни была! — яростно выдохнула Эйрис. — Ей плохо, это-то вы понимаете?! Помогли бы лучше, я уже не молоденькая, рук и поясницы вообще не чую!

-Ой... Конечно, боги велят нам быть милосердными... Но... ты вовлекаешь меня в грех!!!