Мертвые Земли (1-26 главы)

— Заберете? — И такой он был в этот момент расстроенный, тихий, что Тиндэрэ не выдержал и ответил за обоих магов:

— Да. Завтра на рассвете.

— А хозяйке скажешь — продал девочку. За десять золотых. Утром отдадим перед уходом, а если ребенка в дорогу хорошо подготовишь, то золотой сверху дам.

Сива аж задрожал весь от радости и кинулся благодарить эльфов, обещая, что боги их не забудут, и что они не пожалеют. Тин только рукой махнул — будь что будет!

Несколько минут они сидели в тишине, обдумывая рассказ хозяина, да прикидывая — что да как дальше.

— Ольвэ, а ты вообще, с детьми умеешь обращаться? — Первым нарушил тишину Тин.

— Не-е-е-ет, — задумчиво протянул маг, — А ты?

— Ну, теоретически... Немного. У меня сыновья же есть. Трое. Взрослые уже. Ну и внуки — сам же знаешь, вот недавно же вместе на свадьбу к младшему ездили.

— У меня та же песня. И внучек орава... Вроде девять последний раз было... Но что-то как-то мимо меня их воспитание прошло... Я все как-то больше в Академии, или по государственным делам...

Есть как-то резко расхотелось.

— — — — — — —

* Эльфинид — закономерный результат союза полу-эльфа и эльфа. Если полу-эльфов не любят практически все за невероятную наглость, энергичность и возможность (по желанию) прожить как долгую (опять-таки, по человеческим меркам), жизнь, так и стать бессмертным, то эльфинида — почти все. Бессмертные метисы, взяв все самое 'лучшее' от обоих родителей, эльфиниды живые и наглые, обладают, как правило, магическим даром и злопамятны. При этом, как и все метисы, крупнее и сильнее обоих родителей...

Глава 3.

— Утро доброе!—

Раннее утро встретило эльфов, спустившихся в пустой по утру зал, солнечной, жаркой даже в такую рань погодкой, обещающей к полудню превратиться в сухой, не смотря на близость обмелевшей реки, зной, а так же ароматами завтрака и служанкой с починенными и вычищенными вещами. Завтрак они проспали, что не удивительно — после баньки-то, да с долгой дороги, а Альку, как и договорились, подготовили к путешествию. Приодели, причесали вихры — на сколько это вообще было возможно. Выдали ей рюкзак с провизией, да скатку с одеяльцем и куском холстины. Когда эльфы спустились в обеденный зал, девочка как раз стояла, слушая наставление от огромной, высоченной тетки, которые она давала ей резким, тонким голосом, потряхивая её после каждого слова, как тряпичную куклу, за грудки. Сива пытался её образумить, отодрать от Альки, да куда уж ему — он жене дай бог до подмышки был — сразу видно, в кого сыновья пошли такие 'красивые' да 'удалые'.

При виде гостей хозяйка оставила девочку в покое, лишь пару раз тряхнула напоследок — видите ли, лямочку на на плече заботливо поправила. И отошла в сторону, скрестив лапы, каждая толщиной, что бедро у иной женщины, на обширной, как скальный выступ, груди. И зорко бдила — как бы ее мужа-простофилю не обидели, да не обсчитали. Эльфы протянули Сиве заранее, еще с вечера составленную купчую на девочку, которую тут же сграбастала у него из рук хозяйка. Пошевелила с минуту толстыми губищами, кивнула и отдала обратно, не найдя к чему придраться.

Сива быстро, не читая, подписал бумажку, стопочку из одиннадцати золотых монет передали из рук в руки (монеты тут же перекочевали в карман хозяйки), пожали руки, закрепляя сделку. И разошлись — эльфы за вчерашний столик, накрытый для завтрака, хозяйка — 'уплыла' на кухню, а хозяин — ласково, да неумело, провел ладонью по волосам Альки, сказал:

— Ступай, малышка, попрощайся со всем. Больше ведь не увидимся.

И совсем уж неожиданно крепко её обнял на секунду, и резко отстранил от себя — иди, мол, иди! И, шмыгая плоским, широким носом, ушел на свое место.

Лошади вольно паслись около конюшни на травке, а толпа провожающих уже собрались на улице возле коновязи, опасаясь близко подойти к странным, крупным, но тонконогим коням, но и не рисковавшая уйти, 'а вдруг без нас уедуть и все пропустим!'. Альку со всех сторон обступила ребятня — своя и соседская, с хутора, прослышавшая новость, что Альку увозят эльфийские прЫнцы, прибежало несколько разряженных хуторских девиц (а вдруг и в правду — прЫнцы), там же толклась и бедненько одетая служанка, явно сбежавшая из под надзора хозяйки, и старый дед-банщик, и даже несуразный громила-охранник, тоже там же стоял, вытирая рукавом праздничной рубахи подозрительно хлюпающий красный нос.

Толпа, возглавляемая деревенскими красотками — девицами глупыми, горластыми, но на диво фигуристыми да румяными, чуть не затоптала виновницу переполоха, когда из дверей вышли, собственно, 'прЫнцы'. В свете яркого утреннего солнышка вид улыбающихся (от радости, что они наконец-то домой едут), отмытых эльфов, в починенных одеждах, вызвал эффект горсти золотых, брошенных в толпу: передние ряды резко остановились, дивясь на невиданное чудо, средние — тянули шеи и шептали соседям 'ну шо тама?', а задние — напирали, возглавляемые престарелым священником, которого сюда, на хутор, кстати, никто и не звал, и вообще, священник пришлый был и всё за непонятного, Единого бога, уже лет двадцать как тут в пустую вещал, да только деревенских до 'греха рукоприкладства' своими проповедями доводить и умел. Правда, лет десять назад в свою келью однажды заманил деревенского немого дурочка Вешку, да и того только дармовой едой и смог взять. Вешка слушал, кивал да ел постную кашу без маслица или хотя бы смальца, но стоило священнику заикнуться про молебен четыре раза в день, посты, воздержание и прочее, Вешка кивать перестал, но дал тому ложкой по лбу и, забрав еще и ужин, ушел. Теперь при виде священника даже Вешка крутит у виска и грозит жестами, но выразительно так, показывает несостоявшемуся наставнику, что мол он, Вешка, умный, а вот священник — наоборот...

От такой встречи 'прЫнцы' нахмурились и на Сиву недовольно покосились. Мол, твои — сам и разбирайся. Сива гаркнул, что было мочи 'а ну цыць, окаянныя!!!', и толпа, подминая под себя горе-священника, вещающего на сей раз за 'богопротивных нелюдей и их прихвостней', схлынула, оставив после себя только сор, шелуху от семечек, да чей-то валенок, не пойми как тут оказавшийся в разгар лета. На поскуливающего из центры толпы помятого священника цыкнули и, судя по шуму, сообща заткнули ущербному рот, дабы слушать остальным не мешал, и нелюдей, по которым сразу видно, что маги, ибо безоружными только они ходят, не сердил.

Алька, пыльная и тоже помятая, выбралась из толпы, орудуя локтями, и приблизилась к эльфам, хмуро их разглядывая из-под края новой шапки.

— Готова? — спросил Ольвэ у насупленной девочки.

Та кивнула, поправила лямки и замерла в ожидании.

Эльфы, распрощавшись с хозяином, ловко вскочили на спины своих скакунов, и подъехали к замершей в нерешительности девчоночке. Алька порывалась было пойти пешком рядом с всадниками, но Ольвэ, ловко склонившись, цапнул девочку за шкирку и закинул впереди себя на лошадь. Девочка устроилась по-удобнее и затихла — будто ее и нет вовсе.

Вся толпа еще несколько минут брела следом за ними, желая удачи, да весело и похабно напутствуя Альку. А в дверях трактира, тайком утирая кулаком слезы, стоял Толстый Сива.

Глава 4.

— Гномы —

Всю первую неделю Алька вела себя, как безупречная прислуга: заботилась о сильфах, бегала за водой, хотя ее никто об этом не просил, кашеварила, мыла посуду. Вгоняя магов, привыкших заботится о себе самостоятельно, в крайне смущенное состояние. И почти не разговаривала, стараясь Отвечать тихо, односложно, не подымая на нечаянных благодетелей глаз. На ночлег устраивалась подле магов, но чуть в сторонке — развернет скатку, залезет, холстинкой сверху накроется, и все — затихла до рассвета.

Первым, на шестой день пути, не выдержал Ольвэ: девочка как раз снова оказалась на спине его коня — они её по очереди везли ради разнообразия:

— Аль, а я — тоже эльфинид. У меня папа полу-эльф, а мама — эльфийка. И оба — маги, в гарнизонах служат.

Девочка никак не прореагировала, только чуть-чуть напряглась, как и каждый раз, когда к ней обращались, Ольвэ осторожно и спокойно продолжил:

— И жена, Майра, кстати, тоже полуэльф. И у меня две правнучки есть, близняшки, твоих лет почти. Мэй и Айри, им вроде пятнадцать должно летом исполнится, и они в Школе магии у нас с осени будут учится. Очень веселые и озорные девчушки, мне на них вечно соседи жалуются при встрече, — в голосе эльфинида сквозила неподдельная гордость за шалости своих отпрысков, — Представляешь, у меня три дочери, два сына, восемь внучек, и вроде как было одиннадцать правнучек последний раз, когда я дома был! И все — маги, кроме сыновей! И ни одного внука или правнука — все девчоночки!

— Мне тоже почти пятнадцать, — девушка чуть обернулась и впервые за неделю подняла на него глаза, — Я им сказала тогда, что мне три года. А на самом деле — четыре было. Не знаю, зачем я тогда соврала, но мне казалось это правильным.

Ольве хитро улыбнулся и подмигнул девочке:

— Ну и хорошо, что соврала. Сказала бы правду — уже пару лет, как чьей-то женой бы была, и мы бы тебя не нашли.

— Зачем вы меня купили? — девочка снова отвернулась, голос стал бесцветным.

— Так не купили, глупышка, а выкупили! Понимаешь разницу? Мы откупились от этой... Троллихи. Чтобы тебя отпустила и в дорогу собрала. Мы же не могли тебя просто у них отнять? А она же за тебя мечтала выкуп от женихов взять по осени. С пяток серебрушек. Может золотой.

— Знаю...

— Ну так чего ты боишься? Мы с Тином тебя к нашим отвезем, с правнучками моими познакомишься, а там в школу пристроим, будешь жить среди таких же, как ты, и учиться. А там, глядишь, и магом тоже станешь, как мы с Тином...

Спина девочки, напряженная, как струна, вдруг задрожала. Ольвэ сначала не понял что происходит, а потом догадался — плачет девчушка. Ее страх, опасения, боль и обиды выходят со слезами. Он тихо ее обнял, прижал к себе и начал чуть укачивая, напевая старую, красивую песню, которую еще от матери слышал малышом. Алька, продолжая беззвучно всхлипывать, обмякла, прижалась спиной к эльфиниду, и тихо плакала, а позже, убаюканная мерной, ровной рысью сильфа, уснула.

С этого дня она потихоньку начала оживать. Медленно но верно девочка отогревалась, уже меньше дичилась, но все равно была очень тихой и молчаливой для эльфинида.

Вечером, на привале, архимаг торжественно вручил ей купчую, и они её с той же торжественностью, порвали и сожгли, решив, что как только доберутся до ближайшего эльфийского города, переоденут её и отдадут на растерзание цирюльнику и портнихам, и документы для нее выправят. В этот вечер она не спряталась от них под одеялом, как от ночных кошмаров, а остаток вечера просидела, с сияющими от восторга глазами расспрашивая эльфов обо всем разом, вызывая у тех то взрывы хохота, то глубокую задумчивость, а то и сами эльфы, перебивая друг друга, как мальчишки, принимались рассказывать легенды или просто шутки и байки из жизни.

Девчушка оказалась хорошим слушателем, живо и эмоционально реагировала и сопереживала рассказчику, но о своей прежней жизни не распространялась, предпочитая больше слушать, а не рассказывать. Но эльфы не особо расстраивались — нечего торопить события, всему свое время.

Вторая неделя пути прошла тихо-мирно — обычные дорожные неприятности в прямом смысле слова обходили магов за версту. Или даже за две. Волки, облизываясь на коней, тоже предпочитали поискать добычу попроще, распевая свои ночные песни в сторонке от лагеря. Животные, они умнее людей, и всяко умнее нежити и нечисти, и хорошо чуют — на кого можно напасть, а на кого — нет, не следует. И компания из магистра высшего круга, да архимага, при том, что оба еще и эльфы, им не казалась такой уж съедобной. Разве только лошадей пугнуть, только те что-то не пугались, а наоборот, злобно ощерив крупные белые зубы, низкими голосами ржали в темноту.

К середине второй недели пути лес закончился, тропа вильнула в последний раз, и влилась в широкий, мощеный серыми плитами тракт с вычищенными по обе стороны от него деревьями и кустарниками. Ехать стало гораздо легче, хотя жара по-прежнему стояла невыносимая, а днем позже начали попадаться первые островки из трактиров, забегаловок и магазинчиков-лавочек. И чем дальше, тем оживленнее становилась дорога. Сновали туда-сюда верховые, тянулись в обе стороны груженные телеги, запряженные волами или тяжеловозами, шел пеший люд, груженый скарбом или так, налегке. Народ был самый что ни на есть разномастный, и все они, не зависимо от рода деятельности, по пути обсуждал только одну тему: Засуха. В каждой таверне, в каждом трактире или едальне была только одна тема разговоров: что делать? Торговцы из Южных Степей, обильно перемежая быструю стрекочущую речь бранью, жаловались на то, что Степи уже выгорели, что там засуха уже второй месяц, и табуны и стада отогнали ближе к горам, но и там было не сильно лучше. Ругались они на своих правителей, отказавшихся раскошелиться на хотя бы человеческих магов для изменения погоды, но стоивших себе новую столицу, оплачивая работу нанятых гномов полновесными платиновыми монетками...

Когда Ольве с Тином обогнали шумную кавалькаду гномов — две ровные колонны пеших воинов, подымая облака пыли, шли, окружив тройку длинных телег, которые усердно тянули низкорослые, но широкие и крупные пони гнедой масти. Алька чуть с коня не свалилась — вся извернулась и совсем уж неприлично распахнув рот, глазела на гномий караван, когда они его обгоняли. Только когда гномы остались за изгибом тракта, девочка нехотя отвернулась, доверительно сообщив Тину — на сей раз его очередь была её вести: 'Совсем как настоящие! Только все сплющенные какие-то!' Тин усмехнулся и поправил девочку: 'Это гномы были.' Чем вызвал еще одну попытку Альки вывалится на дорогу под заразительный смех товарища. К исходу двенадцатого дня пути они достигли первого приличного трактира, который держал их старый знакомец.

Тут уже не расшаркивались с гостями, как в хуторах или деревнях, не гнули низко спины при виде белого балахона архимага, просто любезно здоровались и приглашали во внутрь. На Альку почти не косились, тем более, что она натянула капюшон и вела себя тихо-тихо, как мышка, лишь жалась к ногам Ольве, которому доверяла все-таки больше, чем Тину. Только когда пришел мальчик с конюшни — забрать лошадей, Алька гордо задрала нос и повела жеребцов сама. Мальчишка же пожал плечами и поплелся следом — сама-то, может, и сама, а присмотреть не мешает.

Эльфы уже успели заказать еду и единственные свободные сейчас комнаты — их оказалось только две, да и обошлось это удовольствие в три золотых и обещанный Тином в ночь дождь на пол-часа. Посовещавшись, решили Альку поселить отдельно, а самим — вместе разместиться, когда девочка вернулась с конюшни и нерешительно встала у стола. Ольвэ ей махнул на место между ними, куда она с удовольствием забралась, усевшись на высокую лавку. Все трое накинулись на еду, не забывая запивать её вином — даже Альке чуть-чуть налили, разбавив водой. Вино ей категорически не понравилось, молока не оказалось, и пришлось заказывать квас.