Там тебя никто не ждёт

Дверь снова скрипнула, я на всякий случай зарылась в одеяло. Только вместо золотоволосого юноши в комнату ввалилась (точно, именно так) орава полуголых девиц болезненно-не выспавшегося вида. Вся эта орава замерла перед кроватью — только чтобы обменяться шепотками и смешками... кажется, по поводу меня.

На принцесс дамочки что-то не катили.

— Привет, — протянула я. Ну и что если не поймут. По тону разберутся! — Что-то потеряли?

Дамочки зашептались оживлённее. А одна, наверное, самая смелая, шагнула к кровати.

Нет, я не буйная. Просто денька два (или три?) провела в трущобах. Нет, я приёмами борьбы не владею. Но если кто-то сейчас же, сию минуту не прекратит теребить мои волосы — своих у этой дуры вовсе не останется!

Девицы восхищённо глазели на мои пряди.

Да, я наследственная блондинка в третьем поколении. Ну и что?

Смелая дамочка, получив (пока) шлепок по руке, замерла... и уставилась на мои ногти.

Что? Ну, французский маникюр. Классический. Ну, Шеллак — сел намертво, на скитания в подворотнях ему плевать. И?

Схватив меня за пальцы, дамочка заверещала. Не то восторженно, не то испуганно — так сразу и не поймёшь. Мгновение спустя ей вторили остальные. Учитывая их количество, гомон поднялся — уши заложило.

Вот в разгар этой суматохи и появился мой герой, точнее "принц". Красавчик нёс поднос и очень удивился, увидев в комнате этих. А вот эти не удивились нисколько. Более того — поменяли тональность криков, пристав к моему (моему!) "принцу", точно курицы к единственному на весь курятник петуху.

Надо сказать "петух" справился. Спокойным голосом, в котором слышалась немалая доля привычки, угомонил девочек, и те гуськом, зачарованно оглядываясь на меня, потянулись из комнаты.

Я выдохнула, стоило двери закрыться.

Уф. Дурдом какой-то. Тоже мне, гурии.

Гурии. В мыслях зашевелился червячок подозрения — но быстренько успокоился, когда "принц", забрав с пола поднос, поставил его мне на колени. Что-то тихо сказал, кивая на еду.

Я изучила содержимое. В чашке, больше напоминающей большую кружку, кажется, суп. Пахнет, во всяком случае, приятно. А рядом лежит нечто, напоминающее бутерброд — громадный ломоть хлеба с зёрнышками и шмат не то солёного, не то копчёного мяса с зеленью.

Кажется съедобным. Только где столовые приборы?

Я недоумённо покосилась на юношу. Тот ответил таким же недоумённым взглядом.

Я показала на чашку и честно попыталась изобразить ложку.

Кажется, моя пантомима повергла золотого красавчика в крайнюю степень изумления. Поколебавшись и что-то переспросив, он взял чашку, поднёс ко рту...

А-а-а, так вот как это у вас делается, да?

Мда. Точно скажу: выпивание супа из чашки (даже напоминающей кружку) требует бо-о-ольшой сноровки. У юноши на раз получилось. У меня... ну... не облилась — уже хорошо. Но на суп ушли все силы.

Голова закружилась, когда я примеривалась к бутерброду. В глазах потемнело, грудь сдавило — не вздохнуть. Очнулась я, полулёжа на кровати, а юноша, поддерживая меня за шею одной рукой, другой настойчиво прижимал к моим губам кружку. Почти "уплывая" от слабости, я выпила (что-то пряное) — и сразу же провалилась в сон.

Ну, почти сразу. Взволнованное выражение в зелёных глазах мне, надеюсь, не приснилось.

А он за меня уже волнуется, да?

* * *

Из следующего сна я выпутывалась, точно муха из паутины. Песок в глазах, горько-мятный привкус во рту, потрескавшиеся от жажды губы... Прелесть!

Я привычно потянулась посмотреть который час. Рука всё щупала и щупала бесконечные подушки, простынь и шерстяное одеяло на необъятной кровати.

Что?..

Рука нащупала занавеску.

Я задержала дыхание, сжимая полог. Нет, ну хватит, это уже, в конце концов, не смешно! Когда я уже проснусь?!

Сквозь щели полога проникал свет. Неяркий, даже какой-то испуганный, но уютный. Электрический таким не бывает.

Я села на кровати, замотавшись в одеяло. Голова немного кружилась, горло словно плёнкой покрылось, но грудь отпустило. Уже хорошо.

Сощурившись со сна, я отодвинула занавеску.

Золотоволосый юноша сидел на охапке сена у камина, вполоборота ко мне, странно (молитвенно?) сложив руки и закрыв глаза. Какое-то время я, не шевелясь, смотрела на него, размышляя.

Нет, в конце концов, язык жестов ещё никто не отменял. Надо же хоть как-то познакомиться да выспросить, где я, чёрт возьми, оказалась. Заодно, может, и пойму, брежу или... Или.

Надо. Не отрывая взгляда от юноши и придерживая одеяло, я свесила ноги на пол, красочно представляя, сколько в сушёных цветочках, его покрывающих, спряталось жуков по мою душу.

Юноша, не шевелясь, продолжал молиться. Я поколебалась с минуту. Вряд ли сейчас подходящий момент для выяснения отношений, но...

Треснуло и со свистом выпустило воздух полено. Юноша не пошевелился, а я медленно встала, кутаясь в одеяло, и, стараясь шуршать посильнее, подошла к камину.

Забавно, меня не услышали и не заметили, хотя простояла я для острастки минуту точно. Кто-то здесь слишком много думает...

Я зашуршала активнее, устраиваясь на соломе рядом, и осторожно коснулась плеча золотоволосого.

Обычно, если я кого-то трогаю, он или спрашивает, что мне нужно, или жмурится от удовольствия, или кричит: "Отстань!". Зависит от того, как трогать (правда, глубокая мысль?). А вот реакцию в виде шараханья от меня точно от привидения что-то не припоминаю.

Юноша содрогнулся всем телом, отпрянул. И только потом посмотрел в мою сторону. У него вырвался вздох и пара очень-очень тихих слов. Хм, может, правда не стоило его беспокоить? Я пожала плечами и попыталась обезоруживающе улыбнуться. Поёрзала на соломе — ничего так, удобненько — устроилась и уставилась на золотоволосого: вроде как "я готова к переговорам и вся внимание". Юноша в ответ абсолютно точно повторил мой взгляд и, чуть погодя, добавил несколько слов — громче и отчётливее:

— Qu'est si aveni?

Я нахмурилась. "Кес"... чего?

— Est-toue enferme?

"Э-ту"... Эту, эту, эту... что-то мне это напоминает. Ой, что-то мне это напоминает...

Поймав мой взгляд, юноша вздохнул и, кивнув на кровать, добавил:

— Dormi un pou.

И вот тут настала моя очередь шарахаться.

Я узнала слова. Почти все, и... мамочки, я их узнала!

Для верности я их даже повторила — с тем самым проносом, на который потратила целый семестр, цистерну воды и три зеркальца. Боже мой, как мне это г'аси'ованное "р" не давалось! Как вспомню — вздрогну, честное слово.

Теперь уже на меня уставились, как на чудо света. И выдали та-а-акую тираду... Я сходу, чувствуя себя попугаем, повторила половину.

Мгновение мы молча пялились друг на друга — я не выдержала первой. Старательно выговаривая звуки (где этот чёртов автоматизм в речи, когда уже придёт?), попыталась спросить:

— Qui es tu? — Кто ты?

"Как тебя зовут?" могло не прокатить, сложнее, а так...

Теперь повторил он, по-своему: "Ki es toue?" Наклонил голову, с интересом и удивлением глянул на меня.

Я указала на грудь и ответила:

— Катя... э-э-э, — пауза, — Катерина.

Если я права, то сейчас он скажет...

И он сказал, указывая на меня:

— Catherine?

Ну что ж, теперь я точно знаю, что брежу. "Катрин" — так зовут меня на занятиях французского. И этот странный, поющий язык очень, очень похож на тот французский (смесь латыни), который мы учили на уроках истории языка.

Господи, неужели в универе мне его не хватило? За что здесь-то?! Я же не знаю его ни черта. Я же в прошлом семестре дифзачёт еле-еле сдала, и то с пересдачей!

Жизнь ужасна и несправедлива.

Я повторила вопрос и указала на юношу. Тот слабо улыбнулся и чётко произнёс:

— иdouard.

В таком антураже имя даже не удивило.

— EnchantИ, — "приятно познакомиться", — машинально отозвалась я, чувствуя, как с непривычки начинает неметь "нижнее нёбо".

Юноша... Эдвард мгновение смотрел на меня — потом расхохотался, громко и беззаботно.

Хм. Я что-то не то сказала?

* * *

Вот так потихонечку я и начала учить язык. Очень потихонечку, потому как большинство знакомых французских слов здесь мистическим образом изменилось, превратившись чёрт знает во что. Зато всегда срабатывали немногие слова и выражения, с трудом зазубренные для дифа по истории языка.

И латынь, которая у нас полгода на первом курсе и я её ни черта, ну вот совсем уже не помню.

Знала бы — вызубрила весь учебник заранее.

Да и грамматические конструкции тут просто рок-н-ролл отплясывали. Времена такое творили — мамочки! От порядка слов я за голову хваталась — говори, что называется, как хочешь, никаких правил. Я говорила, и меня не понимали. Мы полвечера с Эдом проболтали, пока он всё на пальцах объяснял (а вы пытались учить язык на пальцах?). Заодно я слова зубрила. Латинские. А ещё у меня акцент прорезался, потому что здесь было меньше носовых гласных — ура, и почему-то межзубные согласные, и нет таких смягчений... В общем, я банально не узнавала произнесённые, особенно быстро, слова, хотя наверняка бы поняла и значение, если бы увидела написанными. Или не поняла?

Но, честно говоря, это был самый интересный урок языка, который мне когда-либо давали.

Наутро меня снова свалила простуда, и ещё дня три пришлось проваляться в постели. Я молчу про ссадины, шишки и ушибы, которые раздулись, воспалились и изрядно меня мучали.

Странные девицы — по одной, по две или скопом — пытались зайти "в гости" ещё несколько раз, так что я заметила: Эдвард стал запирать дверь. На вопрос: "А это вообще кто?" юноша ответил что-то невразумительное и объяснять, как обычно делал, не стал.

Может, я просто не так спросила? Наверняка.

Язык, хоть и улучшался за эти дни, но всё же не семимильными шагами.

Разговаривать мы с Эдом могли в основном по ночам. Днём и вечером он вечно куда-то исчезал. Куда — тоже пока оставалось секретом.

Я скучала, в одиночестве катаясь по широченной кровати, повторяла слова и фразы, стараясь освежить в голове ну хоть что-нибудь.

Из странного: колокола тут, кажется, звонили постоянно. Ну, почти постоянно — очень часто. Они как-то отмеряют время, что ли, но я с ним ещё не разобралась. И сделала мысленно заметку — спросить у Эда.

А из страшного: в сене были насекомые. Я их видела. А ещё там были мыши. Их я тоже видела. Нет, я мышей не боюсь (в отличие от насекомых). Но есть что-то неправильное в бегающих туда-сюда по комнате мышах. А ещё я пару раз слышала, как они копошатся где-то под кроватью. Было очень страшно.

Кстати о кровати. Ночными рубашками и пижамами здесь, похоже, не пользовались, а в кроватях спали не в одиночку. По крайней мере, Эд без зазрения совести улёгся рядом со мной утром, после той ночи у камина, и безумно удивился, получив подушкой по лбу.

Моего французского (или как этот язык у них называется?) не хватило ни его понять, ни самой объяснить, что, собственно, меня не устраивает. Жесты оказались бессильны. В итоге Эд, приняв это за... хм... забавную странность, принёс откуда-то второе одеяло и преспокойно устроился на другой стороне (учитывая размер кровати — на другой стороне комнаты). Правда, в одежде, хотя здесь это, похоже, не принято.

Всё это не помешало мне проснуться где-то в районе полудня, обнимая его плечи и прижимаясь грудью к спине.

Опять же Эд нисколько не удивился. Пробормотав, что-то про "холод с улицы", он оставил краснеющую меня дожидаться завтрака.

А ещё Эдвард не знал слов "ложка" и "вилка". Заинтересовавшись моими сумбурными объяснениями, принёс порядком исписанную бумагу и... (чёрт, каменный век какой-то!) перо с чернильницей. Попросил нарисовать.

Я и перо оказались несовместимы, и наше жалкое сотрудничество в результате выдало только проколотую в нескольких местах бумагу да пару клякс.

Эд с интересом смотрел на мои попытки совладать с "доисторической ручкой" и сначала молчал. Потом осторожно спросил, умею ли я писать. Я обиделась, сказав, что, естественно, умею, только не этим.

Надо ли говорить, что рассказ о ручке или хотя бы карандаше не прокатил. Хотя я в доказательство устроила "наскальную" живопись угольком на стене. Вывела своё имя по-французски. Эд, склонив голову, постоял, посмотрел. И, забрав у меня уголь, исправил две буквы, а одну добавил.

Так стыдно мне не было даже на пересдаче.

* * *

Спустя три дня мне полегчало: горло успокоилось, кашель больше не мучал и даже многочисленные синяки и ссадины перестали отзываться ноющей болью — но, конечно, выглядели всё ещё неаппетитно. Посовещавшись с Эдом, мы решили, что пора бы мне вставать.

В честь этого Эдвард принёс мне охапку одежды. Те самые разноцветные капустные костюмы. Разложил на кровати и, оценив мою перекошенную физиономию, предложил помочь.

Проблема усугублялась тем, что я абсолютно не понимала назначения все этих платьев — штуки три, между прочим — и не хотела отказываться от одеяла, в которое куталась в присутствии Эда.

На первых порах ограничились устными объяснениями. Спокойный, как удав, Эд разобрал платья, разложил их в рядок и, указывая на каждое, сосчитал: "Первое, второе, третье...". Потом покорно отвернулся.

На белом и тонком возникли некоторые проблемы — но! — я его натянула. Напоминало оно сорочку, только присборенную, с рукавами, воротничками и манжетами.

Я крутила в руках нечто широкое и тряпкоподобное, но жёсткое, когда Эд (наверное, не выдержав), обернулся. Посмотрел на меня с тряпкой, улыбнулся. И в следующую минуту уже оборачивал тряпку вокруг моей груди и талии, сноровисто шнуруя. Я обалдело втянула животик, сзади Эд затянул — получилось что-то вроде корсета.

Какая жалость, что здесь нет зеркала!

Следующим шло платье, украшенное вышивкой, с подолом до середины икры. Что-то вроде туники только с широкой лентой-поясом и широкой же горловиной, в которую вытащились воротнички из "сорочки".

— Симпатичное платье, — озвучила я, поправляя юбку и рассматривая вышивку на рукавах.

— Блио, — улыбнулся Эд, указав на моё платье и на...хм... его. (У Эдварда — короче, темнее и без ленты. Вот и всё отличие).

Блио, так блио.

А вот дальше шли... хм... чулки. С подвязками. Нет, не ажурными. И не капроновыми. Вообще, бред какой-то — не то чулки, не то панталончики. Эд обозвал их шоссами. Гадость.

Ну хоть туфли оказались привычными. Только каблук маленький. Зато удобный!

Порывшись в сундуке, Эд извлёк гребень и золотой (или золотистый?) обруч. Усадил меня на кровать и спокойно, ни слова не говоря, принялся расчёсывать мне волосы.

Я удивлялась минуту, потом не выдержала и спросила, зачем он здесь-то помогает. Не прерываясь, Эд усмехнулся, осторожно приглаживая мне чёлку. И сказал что-то вроде:

— Если уж ты с одеждой не справилась...