Боконист

Наверное, есть в организме у людей что-то, заставляющее их приниматься за решение непосильных задач. Существуют не менее впечатляющие примеры — проблема вечного двигателя или решение Великой теоремы Ферма... Да мало ли экстремальных проблем можно перечислить. Несомненно, что реализация машины времени или нуль-транспортировки задачи из этого ряда.

А ведь иногда подобного рода предприятия заканчиваются несомненным успехом. Пример — Шлиман отыскал свою Трою. А еще ребята до полюсов планеты добрались и на Луну слетали...

Боконисту не надо лишний раз объяснять, что здесь все дело в вампитере. Так в Учении называют ось всякого карасса. Боконон указывал, что вампитером может служить что угодно — дерево, камень, животное, идея, книга, мелодия, святой Грааль. Но что бы ни служило этим вампитером, члены карасса вращаются вокруг него в величественном хаосе спирального облака... А что, неплохие вампитеры — поиски Атлантиды, изобретение вечного двигателя второго рода или реализация нуль-транспортировки! Если бы Виктор мог заниматься своей работой открыто, дело пошло бы веселее. Естественно, не в страховой компании.

Мечты, мечты, мечты... А что — мечтать не вредно, конституцией не запрещено, как любит повторять его приятель Фимка Гольдберг — доморощенный философ, который в последнее время полностью отдался сочинению афоризмов. Они вылетали из него, как из рога изобилия, но поскольку реального рынка сбыта для своей интеллектуальной продукции он найти не сумел, весь поток обрушивался на Виктора. Он, по крайней мере, был в состоянии оценить проделанную Фимкой работу.

— Виктор Сергеевич, вас к телефону.

Виктор схватил трубку, рассчитывая, что сейчас, наконец, услышит голос своего сына Пашки. Парню уже пора научиться пользоваться телефоном. Но это был Фимка Гольдберг, легок на помине.

— Виктор, — взволнованно зашептал Фимка. — Отныне я знаю, что такое — полная свобода. Если позволишь... Абсолютная свобода, это когда ты никому не нужен. Представь, что о тебе никто ничего не знает, от тебя никто ничего не ждет, никто на тебя не рассчитывает и не принимает в расчет, вот ты и свободен.

— Ты сам это придумал?

— Меня давно интересовала эпитафия на могиле Мартина Лютера Кинга, которая гласит: "Свободен, свободен, наконец, я свободен"... Вот образы могилы и абсолютной свободы и сложились вместе. А потом я вспомнил, как ты постоянно твердишь: стереть личную историю, побороть личную значимость, принять ответственность за свои поступки. И получилось то, что получилось. Абсолютная свобода, это когда ты никому не нужен. Что и требовалось доказать.

— Молодец, Фимка, работай дальше.

— Слушаюсь.

Виктор повесил трубку, и попробовал вернуться к своим размышлениям о судьбе таинственной Атлантиды. Но не получилось, он потерял след, забыл, что поучительного пытался отыскать в этой истории. Впрочем, это произошло удивительно вовремя — наступил обеденный перерыв. Пора было отправляться на встречу с Калугиным.

*

Виктор неторопливо вышел из здания, с удовольствием вдохнул свежий воздух, прочищая легкие, вот чего ему не хватало на рабочем месте. Калугина не было видно, пришлось неторопливо прогуливаться возле автобусной остановки, вглядываясь в лица прохожих.

На тротуаре перечирикивались два воробышка. Ругались или радовались прекрасной погоде, разве их поймешь. Солнце поигрывало своими лучиками в луже, из которой расшалившиеся птички пробовали пить, словно пытаясь придушить их спор в зародыше. О чем можно было спорить, что делить, если само солнце пытается помирить глупых воробьев, устроив для них прямо на асфальте дискотеку. Танцуйте, глупыши, радуйтесь жизни, пока на прогулку не вышли игривые охотницы с пушистыми хвостами и не потрепали ваши перышки...

Виктор с детства не любил ждать и теперь с трудом сдерживал раздражение, ему не понравилось, что Калугин опаздывает. Он не сомневался, что обязательно узнает его, в конце концов, десять лет не такой уж большой срок. Виктора тревожило другое — почему-то предстоящая встреча вызывала у него внутренний протест, ему не хотелось разговаривать с этим человеком, давно уже ставшим чужим. Почему так произошло, он не знал, они ведь дружили в студенческие годы. А потом всё куда-то подевалось. Оборвалось за ненадобностью.

Было бы глупо искать во всей этой истории злой умысел. Настоящая дружба — штука сложная, во многом определяемая общностью интересов, устремлений, схожестью ритма жизни, необычайной духовной тактичностью, что ли...

"Наверное, мне стало в его компании скучно", — предположил Виктор и внезапно вспомнил всё. Краска стыда немедленно прилила к его щекам. Он был благодарен своей памяти, которая так долго охраняла его покой, словно бы вычеркнув неприятные воспоминания обо всём происшедшем. Жаль, что не навсегда.

История произошла совершенно дурацкая, без преувеличения можно сказать — позорная. Обычно Виктор старался избегать выяснения отношений и шумных перепалок, но когда пришлось, разошелся ни на шутку и, более того, посчитал, что поступил правильно. По крайней мере, жалеть о случившемся или переживать по поводу своей несдержанности он не собирался.

Астрономическая группа — сообщество на факультете обособленное. Кипучая студенческая жизнь проходила в основном в узком кругу, поэтому не удивительно, что и после окончания учебы связи не прервались, довольно часто (два-три раза в год) народ устраивал "вечера встречи". Регламент был выдержан в традициях того времени — легкий треп в ожидании собирающихся, совместное приготовление закусок, необременительное застолье с минимумом алкоголя, воспоминания о счастливых студенческих годах ("А помнишь на третьем курсе..."), танцы под хорошие пластинки, просмотр слайдов и фотографий, рассказы о наиболее эффектных событиях, случившихся за отчетный период (путешествия, командировки в экзотические места, рождение детей, продвижение по службе и прочее, и прочее...).

Все происходило очень мило, без экзальтации и надрыва. Виктору нравилось, что есть люди, которые будут общаться с ним только потому, что его фамилия значится в списке выпускников. И не важно, какое в настоящее время служебное положение он занимает, и сколько денежек водится в его кармане. А надо сказать, жизнь поразительно быстро развела совсем недавно одинаковых студентов по социальной лестнице. Кто-то подсуетился и сделал карьеру, а кто-то не захотел или не сумел. На встречах подобные глупости не имели значения, и это было прекрасно, потому что позволяло, хотя бы на короткое время, отвлечься от повседневных проблем и вернуться в беззаботное время студенчества.

Порушил идиллию сам Виктор. Не специально, так получилось. Ему не хотелось нарушать сложившиеся правила игры, но... водочка попалась крепкая, и на миг ему показалось, что с этими людьми можно быть откровенным.

— Меня вот что, ребята, удивляет, — спросил он игриво. — Почему вы ни разу еще не помянули добрым словом астрономию? Искренне не понимаю. Сами знаете, чтобы поступить на астрономическое отделение, всем нам пришлось выдержать жесткий отбор — десять человек на место. Зачем это вам понадобилось? На факультет можно было поступить и, не подвергая себя таким испытаниям, на механическом отделении конкурс был значительно меньше. И учиться там легче, и с распределением проще. Чего вы добивались?

Вечер был скомкан. Народ обиделся. Виктора больше на встречи не приглашали. Да он бы и сам не пошел — о чем говорить с людьми, которых не интересует их специальность! Пустая болтовня бывших соратников, с некоторых пор, вызывала у него только глухое раздражение... С той поры прошло семь лет. Но вспомнил он почему-то об этом конфузе только сейчас, когда ожидал появления из прошлого Андрюхи Калугина.

В глубине души Виктор понимал, что виноват перед своей группой, он нарушил правила игры, попытавшись вторгнуться в частный мир людей, которые не просили его об этом и, более того, не нуждались в его советах. За что и был отвергнут. Но сомнений в том, что он поступил правильно, не было. Время рассудило и подтвердило его правоту. Сейчас, когда прошли годы, в аналогичной ситуации он бы уже не сдержался и пустил в ход кулаки, если бы кто-нибудь посмел хихикнуть или возразить.

И вот он стоит возле автобусной остановки и ждет парламентера из своего давно забытого прошлого. Интересно, что заставило Калугина искать с ним встречи? Каким он стал? Чего добился? Занимается ли астрономией? А может быть его заинтересовала другая наука?

... Вот и час пролетел, обеденный перерыв закончился, а Калугин так и не явился. Виктор отправился к себе в контору в расстроенных чувствах.

*

Каждый день неприятен по-своему. Одни не задаются с утра, другие — копят раздражение в течение многих часов. Причины могут быть самые разнообразные: утренняя непогода, необоснованное повышение платы за проезд в метро, очередные изыски "свободной" прессы... А еще бывает, что встанешь не с той ноги, а что, тоже вполне веская причина для пессимизма и уныния. Да мало ли какие сюрпризы готовит наступающий день. Но самое гадкое, что особенно сильно уязвляет самолюбие, это коварная внезапность, с которой неприятности обрушиваются на человека, и их абсолютная не подвластность логике и здравому смыслу. Иногда просто выть хочется от ощущения собственной беззащитности перед лицом мерзких случайностей, подстерегающих на каждом шагу...

— Виктор Сергеевич, подойдите, пожалуйста, ко мне, если, конечно, вас это не затруднит, — раздался вкрадчивый голос господина Конева.

Виктор ни на минуту не сомневался, что хвалить его сегодня не будут, но и вины особой за собой не чувствовал. Вызов скорее удивил, чем встревожил. До чего же глупо выглядит эта бессмысленная борьба начальника с рядовым подчиненным! Но у Конева, надо полагать, были свои резоны... Сказал бы прямо, чего ему нужно, и сберег тем самым массу нервной энергии.

— Присаживайтесь, Кларков, разговор у нас будет долгий и, предполагаю, сложный.

Виктор непроизвольно заулыбался, ему трудно было представить себе тему, которую он мог бы долго и сложно обсуждать с Коневым. До сих пор беседы между ними неизбежно затихали на пятой-шестой фразе, поскольку не вызывали интереса ни одной из сторон.

— Вчера я ознакомился с вашим последним статистическим отчетом, у меня появились вопросы. Почему здесь 79? Должно же быть 83!

Виктор давно дал себе слово не волноваться по пустякам, сдержался он и на этот раз, молча достал спорную ведомость и указал на нужное место. Число 83 было исправлено на 79 рукой самого Конева, о чем имелась заверенная подписями пометка.

Конев замолчал, он терпеть не мог возражений, поскольку не любил импровизации при разборках с сотрудниками. Его рот ритмично открывался и закрывался словно у большой рыбы, волей судеб выброшенной штормом на берег.

— Вы так долго работаете в нашем коллективе, испытательный срок давно закончился, но понять специфику нашей работы вы так и не смогли.

— Какую специфику? У вас нет никакой специфики.

— Как это?

— Специфика появится, если вы начнете подсчитывать деньги в юанях, а цифры станете использовать римские. Но это же не так. Денежные поступления у вас в отчетности проходят в рублях.

Конев снова тяжело задышал, сходство с дохлой рыбиной усилилось.

— Вы, Кларков, человек в нашем учреждении новый, попали к нам случайно, когда лишились работы в своем научно-исследовательском институте. А наши сотрудники пришли к страхованию осознанно, накрепко связав всю свою жизнь с конкретным родом человеческой деятельности. Вы вполне можете найти себе другую работу, а они ничего больше делать не умеют. Не могу умолчать также о том, что не в пример вам, они несут на своих плечах огромный объем работы. У них от непосильного труда буквально головы раскалываются!

— Попробуйте выдавать им анальгин, — нашелся Виктор.

— Все, хватит, — провозгласил Конев, — наш разговор зашел в тупик. Не вижу причин продолжать его. Мы не понимаем друг друга и, ко всему прочему, я не нахожу с вашей стороны осознанного стремления стать полноправным членом нашего коллектива.

— Но с работой я справляюсь!

— Этого не достаточно. Но не будем ссориться. Быстренько напишите заявление по собственному желанию, расстанемся по-хорошему, а?

— А если...

— Уволю по статье.

— Я смогу восстановиться через суд.

— А зачем вам это надо?

— Логично.

— Значит, мы договорились? Получите хорошее выходное пособие. Отдохнете пару месяцев. Честно говоря, я вам немного завидую. Работаешь, работаешь, а когда удастся уйти в отпуск, не знаешь... А вы уже завтра сможете вдохнуть воздух свободы.

Спорить было глупо. Виктор написал заявление, собрал вещи и уже через полчаса после столь необычно долгой беседы с начальником оказался на улице. Едва за ним захлопнулась дверь, Конев повел себя странно. Он кинулся к телефону и, с трудом поборов охвативший его страх, набрал заветный номер.

— Ваше приказание выполнено. Кларков уволился. Сам. Больше ноги его у нас не будет. Благодарю. Готов к выполнению нового задания.

*

Не часто за последние три года Виктору удавалось попасть домой в то время суток, которое принято называть рабочим. И он удивился чувству дискомфорта, охватившего каждую клеточку его тела. Нет, не прошли бесследно годы, проведенные в штате различных режимных контор, где борьба за трудовую дисциплину всегда была важным элементом повседневной жизни. И вот теперь его организм настойчиво требовал, чтобы в будние дни в светлое время суток научный сотрудник Кларков находился в казенном помещении и был приставлен к выполнению государственных обязанностей. Бороться с этой привычкой было крайне сложно. Снова стать работоспособным человеком, готовым что-то делать, не рассчитывая при этом на денежное вознаграждение, можно было только одним способом — предаваться неге, безделью и разгильдяйству, по крайней мере, не менее полугода, как следует отоспаться и выбросить из головы слово "надо".

А пока, несмотря на то, что больше всего на свете Виктор любил свой дом, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Надо было себя чем-то занять. Он сварил кофе. Включил телевизор. Выпил кофе, стараясь делать маленькие глотки. Кто-то сказал, что так можно лучше почувствовать аромат напитка. Чушь. Не подтвердилось. Выключил телевизор. Улегся на диване и стал думать.

Неожиданное увольнение, кроме явной потери стабильного финансового положения, принесло и надежды, можно было рассчитывать, что отныне ему удастся больше времени уделять работе над нуль-транспортировкой. Но в голове вертелось — "волшебник, волшебник, волшебник..."

Виктор не сдержался и громко расхохотался. "Вот тебе и волшебник — вылетел с работы, сам себя не защитил"! Впрочем, что-то подсказывало ему, что нуль-транспортировка и волшебство обязательно должны быть связаны. Более того, создавалось впечатление, что история с потерей работы — подсказка, неминуемо приводящая к реализации. Надо было только понять, в чем она состоит.

Легче всего было двигаться от термина "волшебник". Давно пора было понять, какой смысл вкладывают в него разные люди, после этого можно будет перейти к установлению, какое отношение к этому понятию имеет он.