Дотянуться до престола

Пьер сосредоточенно почесал вихрастую голову. Что ему известно? Он находится в России, вернее, на Руси. Время − начало семнадцатого века. Священник сказал, 7121 год, минус 5508... получается, сейчас тысяча шестьсот тринадцатый. Значит, поляков только недавно выгнали, везде разруха... Ну и попал же он!

Богатырь в плаще, безусловно, Пожарский, освободитель Москвы. Помнится, на Красной площади стоит памятник князю, но там он совершенно другой. Видимо, программисты проявили фантазию. А толстяк − боярин Шереметев. Вспомнить бы еще, который из них. А впрочем, кажется, в составе Семибоярщины был кто-то с такой фамилией. Может, это он? Федор Иванович... Да, похоже, так и есть.

Они еще говорили про Земский собор... Выходит, это тот, на котором избрали первого Романова. Интересно... Но что это дает?

− Спи, милок! − раздался настойчивый голос, и к кровати подошла грузная женщина, приставленная к нему мамкой. Ее пухлые румяные щеки улыбались, но глаза смотрели недовольно. Пьер насупился и отвернулся к стене.

Похоже, мадам будет мешать, нужно потребовать, чтоб ее убрали. Впрочем, что значит потребовать? Младенец и есть младенец, к его мнению никто прислушиваться не станет. Но ведь зачем-то Пьера поместили в детское тело? Значит, есть способ воздействовать на этих людей, и он его непременно найдет.

Тишка и другие... они говорили, что малыша Богородица послала. Может, чтобы выдержать испытание, надо убедить их, что он и вправду дар небес? И, кстати, где его конкурент, этот... Шарль Ферре? Ясно, что должен быть в этом же мире.

И тут в голову Пьеру пришла простая мысль, от которой он чуть не ахнул. Ну конечно! Его задача − стать царем, а мсье Ферре как раз и есть Михаил Романов! Жюно говорил, что Шарль − основной кандидат, а Пьера он предложил от безысходности... Значит, условия для Ферре должны быть проще. Все сходится: если Пьер не сможет ничего придумать, то Земский собор выберет Романова, как и было в реальности. По сути, конкуренту надо просто сидеть и ждать, когда за ним в Кострому приедут бояре. А вот как его обойти − в этом и состоит испытание.

Горящими от возбуждения глазами Пьер смотрел на крашеную стену. Мысли лихорадочно прыгали. Поначалу задача показалась несложной, но чем дольше он думал, тем яснее понимал, что будет непросто.

Да уж, придется покрутиться... Что можно противопоставить мсье Ферре? Фаворита этой гонки кинули в тело Михаила Романова − сына всенародно любимого митрополита, а его, Пьера, − в неизвестно откуда взявшегося младенца без роду, без племени, и говорить-то толком не умеющего. Правда, в этом смысле Шарлю еще хуже, он вряд ли вообще по-русски понимает. А Пьер? Может ли он сказать что-то более или менее связное? Интересно, почему младенцы не говорят, ума не хватает слова в предложения связывать или речевой аппарат еще не развит? Эх, попробовать бы втихаря, да мадам рядом... Завтра непременно надо устроить, чтобы ее убрали.

Дрова в печи потрескивали, наводя сладкую дремоту, и глаза Пьера понемногу стали слипаться. Зарывшись с головой в перину, он заснул.

Солнце тускло светило сквозь единственное окно, мешая спать. Пьер открыл глаза и удивленно осмотрелся. Вот это да! Настоящая русская старина! Он с тихим восторгом оглядел крашеные в цвет травы стены и бледно-желтый сводчатый потолок. В углу увидел небольшой, крытый вышитой скатертью стол с резным деревянным креслом, рядом притулилась скамеечка для ног. Над столом на красной полочке были расставлены православные иконы. Свежие, яркие, словно только что написанные. Вдоль стен стояли покрытые рушниками лавки, над ними красовалось слюдяное оконце с разноцветными стеклышками, а рядом прислонился обитый сукном навесной ставень. И это все придумали компьютерщики корпорации?! Просто невероятно! Пьер перевел взгляд на деревянный сине-зеленый шкафчик с золотыми узорами. Красота! Возле него блестели металлическими накладками два больших, окованных железом сундука. А напротив стола потрескивала поленьями изразцовая печь, даря всему вокруг тепло и уют. Рядом с ней стояло железное ведерко с углем.

Да, есть на что посмотреть, прямо как в музее! Не то что его минималистичная квартирка. Пьер протянул руку и с удивлением пощупал тяжелый напольный подсвечник. Настоящий! Как жаль, что все эти вещи − лишь образы в виртуальном мире! Как было бы здорово иметь пару таких вещиц дома, в Париже. Да все антиквары обзавидовались бы!

Заметив, что в комнате никого нет, Пьер принялся изучать свое новое жилище. Откинул перину, потом полотняную простыню и обомлел: под ней лежала шкура с бурым мехом. Медвежья, что ли? А ниже − плотно набитый матрас, на ощупь напоминающий соломенный.

"Похоже, наши программисты собрали в кучу все стереотипы", − усмехнулся Пьер, поглаживая лоснящийся мех.

Сообразив, что не стоит терять времени, он неслышно встал и сделал несколько шагов. Споткнулся с непривычки, но все же устоял. Деревянные половицы, покрытые разноцветными ковриками, тихо скрипнули. Пьер обошел комнату, взобрался на стул, зачем-то заглянул в стоявший на столе кувшин, потрогал лежащее рядом зеркальце в изящной серебряной оправе и полез на лавку, чтобы выглянуть в окно. Он был уверен, что ничего не увидит: не могли же, в самом деле, компьютерщики ради одного конкурса воспроизвести весь мир. Но ошибся: узкое оконце открывало вид на небольшую часть двора, покрытую сугробами, и на деревянный забор-частокол. За ним через узкую улочку возвышалась массивная зубчатая стена, крашенная в белый цвет. Зубцы кое-где обвалились ("Наверняка от пушечных ядер"), а штукатурка облупилась, под ней проглядывал красный кирпич. Пьеру была видна половина четырехугольной башни с колокольней.

Ничего себе − Кремль! Впрочем, чему удивляться, если двор Шереметева находится рядом с Успенским собором, значит, в Кремле. Странно только, что башня без привычного зеленого шатра. Может, еще не построили? И почему стены белые?

Вдоволь насмотревшись, Пьер спрыгнул на пол, едва не поранившись о торчащий из стены рожок для свечи, и вернулся к изучению комнаты. Его "кровать" оказалась широкой лавкой, на которую были положены матрас и постель. Под ней − детский горшок. Подойдя к сундуку, Пьер подергал крышку − не заперто − и с огромным трудом приподнял ее. Одежда, ткани, собольи шкурки...

Нет, это не пригодится. А что в шкафчике? Ух, какая дверца тяжелая, вот как ее ребенку открыть? Угораздило ж этого Жюно запихнуть его в детское тело! Мог бы сделать, к примеру, молодым турецким султаном с гаремом на пару сотен девиц. Вот это было б весело. А то беспомощный младенец. Ну ничего, еще увидите, он и в таком виде не пропадет... Так, что тут у нас? Банка какая-то, надо будет проверить, когда мадам уберут.

Словно в ответ на его мысли, тихо скрипнула низенькая дверь, и в комнату вошла мамка. Увидев открытые сундуки, она запричитала:

− Да что ж ты творишь, а?! Почто тебя Федор Иваныч впустил, чтоб ты по ларям без спросу шарил?

"Пора", − решил Пьер и заголосил что было сил.

Женщина от неожиданности оторопела. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал веснушчатый рыжеволосый парень лет двадцати в перепоясанном кушаком длинном зеленом кафтане, похожем на те, что Пьер видел на фигурах стрельцов в музее Гревен. На боку висела длинная сабля.

− Что с дитем? − обеспокоенно крикнул он.

Мамка всплеснула руками.

− Да что ему сделается, окаянному? Вон, гляди, все сундуки отомкнул.

Но "стрелец", не слушая ее, рванул к малышу, присел перед ним на корточки и принялся ощупывать. Веснушки на его лице побледнели от волнения.

− Все ладно? Где-нить болит?

Пьер отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в мамку:

− Не хосю!

И, чтобы усилить впечатление, гневно топнул ножкой:

− Уди!

− Ого, и впрямь ровно царь, − удивился парень.

В открытой двери стали появляться привлеченные шумом челядинцы. Глядя на растерявшуюся мамку, кто-то сказал:

− Ступай-ка ты, не гневи дитятю.

− Да что ты, Кузьма, обалдел? − возмутилась она. − Меня ж Федор Иваныч посечет!

Вдруг все разом расступились, и появился сам Шереметев в желтом суконном кафтане, из-под которого виднелись красные сафьяновые сапоги. Без шуб он оказался не таким уж и толстым.

"Приделать Черчиллю бороду − и прямо одно лицо будет, − мысленно фыркнул Пьер. − Сейчас я вам выдам представльеньице, мсье Шереметев".

Между тем тот, нахмурившись, кинул взгляд на Пьера и грозно сказал мамке:

− Я, Агафья, почто тебя сюда поставил? Дабы ты крик на весь двор разводила?

Та сжалась, словно уменьшившись в размерах, и принялась оправдываться:

− Помилуй, батюшка Федор Иваныч, да нешто я...

− Хватит причитать! Сказывай, что тут у вас учинилось!

− Мальцу она не глянулась, − ответил за нее "стрелец". − Требует, чтоб ушла.

− Требует?! − глаза боярина полезли на лоб. − Это как же?

Пьер решил, что настала его очередь вступить в разговор. Он подбежал вплотную к Агафье и, упершись обеими руками в ее бедро, стал выталкивать.

− Уди! Уди!

− Ну, ты погляди, а, − всплеснула она руками, а толпа у двери умиленно заахала.

− А ну, цыц там! − прикрикнул Шереметев и снова накинулся на мамку. − С чего это он серчает?

− Ведать не ведаю, батюшка. Я ставень-то сняла с оконца да отошла по надобности. Вертаюсь − а он тут в ларях твоих шмыгает, вот я и спросила.

− Уди-и! − завопил вдруг Пьер, гневным жестом указав на дверь. − Уди!

− Вот что, братец, − наклонился к нему Федор Иванович, − утихомирься-ка. Агафья − баба душевная, и тебе за няньку будет. Так что свои коленца выкидывать прекращай, а то ведь я и высечь могу!

− Эй-эй, боярин, полегше, − нахмурился "стрелец".

− А ты, Васька, замолчь, − огрызнулся Шереметев. − Коли князь Пожарский силком мне тебя приставил, так не в свое дело не сувайся.

"Что ж, придется дать спектакль, иначе от нее не избавиться", − мысленно улыбнулся Пьер и, придав лицу самое злобное выражение, на какое только был способен, топнул ногой.

− Не хотю! Уди! Уди-и! − крикнул он и заверещал на одной ноте противным, писклявым голосом.

Лицо Федора Ивановича налилось кровью, с минуту он молча смотрел на Пьера, а потом заорал:

− Да нет у меня никого, окромя нее!

− А-а-а!

− Замолчь немедля!

− А-а-а!

− Могет, мою Варвару к нему посадить? − спросил кто-то из толпы.

− Не-е! А-а-а!

Шереметев схватился за голову.

− Царица небесная, дай мне сил! Что тебе надобно, чадо? Нешто один в горнице хочешь жить?

Пьер мгновенно замолчал и улыбнулся. Стоявшие у двери челядинцы зашушукались:

− Почто ему нянька, такому-то умненькому.

− Коли так положено, возражать не должон.

− Да как ты без мамки-то будешь? − начал было Шереметев, но Пьер демонстративно набрал воздуха в легкие, и боярин обреченно махнул рукой:− Господь с тобой, оставайся. Васька, слышь, ты заходи к нему почаще, чтоб чего не вышло.

Пьер улыбнулся еще шире и дернул Федора Ивановича за длинный рукав:

− Ам-ам!

− Ох ты, Господи, он же не жрамши, − всполошился Шереметев. − Сейчас принесут.

Несколько человек тут же сорвались с места, но Пьер решительно заявил:

− Сам! − и потопал к двери.

Люди, улыбаясь, расступились, он вышел из комнаты и вопросительно оглянулся. Мужичок лет сорока, стоявший ближе других, кивнул и протянул руку:

− Туда. Ступай со мной.

Пьер сунул кулачок в его теплую ладонь и решительно зашагал за мужиком.

Глава 5

Василий Григорьевич Телепнев, думный дьяк Посольского приказа, ехал в обитых дорогим сукном санях через Кулишки, что на востоке Белого Города, и, кутаясь в подбитую мехом ферязь, лениво смотрел по сторонам.

Тусклое зимнее солнце размытым кругом виднелось из-за низких туч, скупо освещая сугробы и заметенные снегом крыши.

Вокруг стоял адский шум: стук молотков, визг пил, крики, ругань. Москва, лишь недавно освобожденная от поляков, строилась заново. Горожане буравили промерзлую землю, пилили, кололи, и их жилища потихоньку росли. Тут и там виднелись новенькие срубы, кое-где еще без крыш, но уже чувствовалось, что вскоре сожженная столица восстанет из пепла.

Через Покровские ворота сани въехали в Китай-город, где жили церковники, дворяне, купцы. Здесь разрушений было меньше, лишь кое-где виднелись припорошенные снегом пробоины в досках мостовых − следы от пушечных ядер осаждавшего Москву ополчения. Заметенные деревянные терема с резными наличниками посреди обширных дворов, церквушки с блестящими маковками на каждом углу, лавки и кабаки − все теперь было обыденным и мирным. Словно и не пожирали Русь голод и разруха, последствия войн и бесцарствия.

"Ничего, − размышлял Василий Григорьевич, − даст Бог, выберем самодержца на Земском соборе да заживем по-прежнему, тихо и благочестиво".

По улицам сновал народ: степенно шествовали монахи в торчащих из-под шуб рясах, на перекрестках дежурили стрельцы и казаки, бегали ободранные мальчишки, неспешно прохаживались торговцы с висящими на груди лотками, в которых лежали прикрытые тряпкой пироги. Перед каждой церквушкой с дюжину нищих и юродивых вопили, требуя милостыни и демонстрируя всем желающим заскорузлые раны. Василий Григорьевич, брезгливо поджав губы, отворачивался от них и прятал бороду в меховой воротник.

Между тем, миновав Ильинку, сани выехали на Пожар. Площадь была полна: здесь раскинулись торговые ряды. В воздухе плыли запахи свежеиспеченного хлеба, чеснока и жареных куропаток, которых готовили здесь же, на костре. Продавцы, притоптывая от холода, расхваливали свой товар, а румяные бабы, бородатые мужики, оборванные дети толпами бродили между рядами, крича, споря, торгуясь.

Сани замедлились, а потом и вовсе остановились.

− Что там? − крикнул Телепнев вознице.

− Кажись, драка, Василь Григорьич.

И в самом деле, два мужичка в тулупах азартно пинали бродягу в дырявом зипуне. Тот закрывался руками и верещал:

− Больно же, ироды!

− Ниче, тебе наука, вдругорядь не будешь воровать!

− Ладно, нехристи, вмале попляшете, вот выберут царя-батюшку, он вам живо покажет, как втридорога драть!

− Эва, сказанул. Да бояре век промеж себя не договорятся, − засмеялся стоящий у лотка старик.

Отпихнув нападавших, бедолага в зипуне торжественно поднял багровый от мороза палец:

− Истинно, Царица небесная послала ужо заступника нам! Надысь[4] нашли на алтаре Успенском младенца с державою в руках и скипетром, и бысть ему царем!