| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Чтобы впредь не отвлекаться на ненужные мысли, граф решил пойти лично встречать гостей. После очередного конфликта с Вахнутием, когда тот прямо отказался подчиняться, Императрица велела махнуть на тайну по поводу самого действа. Эрика всерьез решила заявить, что "морализаторы ей не указ". Не все приглашенные были настроены столь решительно, некоторые прибыли тайно и в масках. В курсе присутствия каждого оставались только он и Эрика.
Каждый считал своим долгом обсудить случившееся с Ирским, выказав свои предположения. Когда явился канцлер, граф приготовился выслушивать очередную версию, однако сразу отвлекся на его спутницу. Валенсий явился в компании племянницы, причем, что удивило, юная леди тоже была с открытым лицом. Гортензий поприветствовал Герцога и окинул взглядом заплаканную испуганную Кальварию.
— Ваша Светлость, прошу вас..., — тихо взмолилась юная леди, но Валенсий перебил её.
— Довольно, — шикнул он и обратился к графу, — Доброй ночи! Ночи великих свершений!
Пустившийся во все тяжкие канцлер в своем духе. Уверенный, что он "знает как лучше", решил силком приобщить племянницу.
— Кальвария, ты не хочешь на оргию? — прямо спросил Гортензий.
— Нет, ваша милость.., — выпалила было она, но Валенсий громогласно перебил её.
— Хочет! Она просто тебя засмущалась!
— Я не хочу! Лучше отправьте меня домой! — выпалила расплакавшаяся Кальвария и обратила взор на него, — Смилуйтесь! Я невинна, не хочу чтобы первый раз был... на оргии! — она окончательно сорвалась в плач.
Гортензий ничего сказать не успел, встрял Валенсий.
— Кому сдалась твоя невинность? Будет приданое, с руками ногами оторвут! Приданое даю я! Уму разуму тоже учу я! Ты не была на оргии, откуда ты знаешь, что там плохо? Слушай старших, потом еще спасибо скажешь! — отчитывал её он.
— Но я... не хочу, — промямлила Кальвария и закрыла лицо руками.
"Понимаю, сам не хочу. Но у меня то нет выбора",— с прискорбием подумал он и обратился к Герцогу.
— Валенсий, пошли отойдем, — поставил перед фактом Гортензий, рассудив, что разговаривать при юной леди нежелательно.
Они вышли и прихожей в холл.
— Ты совсем рехнулся? Зачем её притащил? — возмутился граф.
— Пускай приобщается! Глядишь, нормального жениха найдет! — заявил Валенсий.
— На оргии? — изумился Гортензий.
— Почему бы и нет? В скором времени все достойные господа станут завсегдатаями оргий. Отдавать её морализатору я не намерен, — с гордостью заявил тот.
— Дело твое, но ты забыл, что Ее Величество не жалуют истерики? Мне тоже здесь сопли не нужны. Испортит всем оргию, это во-первых. Во-вторых, это добровольное собрание, истерика твоей племянницы смутит публику, натолкнув на кривотолки. Все решат, мы вынуждаем к оргиям. Ты понимаешь это? — сухо вопрошал Гортензий.
Помимо прочего, он полагал такое принуждение издевательством, но увещевать Мириамского уважать племянницу, только время терять. Тот к врагам более милостив, чем к родне. Проще найти доходчивые аргументы.
— Я велю ей вести себя подобающе, — уверил канцлер.
— Она уже устроила истерику. Я на правах хозяина заведения отказываю ей в участии. Отправляй её назад, — с улыбкой поставил перед фактом Гортензий.
— Ладно, демоны с ней. Можешь велеть ей выделить покои. Время позднее, — уже спокойно попросил Валенсий.
Граф согласился, они вышли обратно. Кальвария сидела в кресле и рыдала. Герцог позвал лакеев с сундуками и пошел с распорядителем. Гортензий уверил юную леди, что на оргию ей идти не придется и велел ей следовать со служанкой...
"Уж не маразм ли подступает?" — в который раз подумал он.
С тех пор, как Эрика поделилась с ним тайной на счет божественных амбиций Валенсия, его все чаще посещало такое подозрение. Начитался ерунды и поверил, что может обрести вечную жизнь и могущество бога. Ладно бы так счел какой-нибудь тупой фанатик или дурак, но Валенсий доселе в таком качестве себя не проявлял. Неожиданная смена отношения к морали тоже выглядит странно. Герцогу немного за пятый десяток, рановато для маразма, но это может быть только начало...
"Не высочайший совет, а обитель Светлый дух. Ни одного вменяемого человека", — про себя сыронизировал граф.
Аренский тоже недалеко ушел. Порошок Игрок, конечно, не всегда нюхает, но имеющий дар Проклятого не может быть нормальным хотя бы потому, что одержим его применением. Нормальна ли сама Императрица? Судя по её решениям и указам, вменяемая, с другой стороны, нормальная леди так наряжаться и вести себя не будет. Он бы счел это самодурством правителя, если бы не знал нюансы её прошлого. В Клеонии Эрика вела себя еще более вызывающе, причем полагала нормальным убить за попытки мешать. Прочие ее приближенные недалеко ушли, один Велльский чего стоит. Чета Клеонских тоже слегка не в себе...
"Они хотя бы не припадочные. Довольно безумцев везде искать, со своим рассудком бы разобраться", — одернул себя граф.
Вот и разберется. Именно для этого он решил пойти на оргию. Что ещё делать Гортензий все равно не знал. К безумию приводит страх, это он понял, однако выяснить, какой страх виноват, оказалось не так просто. Граф никогда не утруждал себя копаниями в душевных терзаниях, полагая это недостойным жеванием соплей. Разумеется, подумал про Ирских, не зря все его припадки так или иначе связаны с родней. Другое дело, если раньше бояться мог, теперь едва ли. Родня уже нагадить не сможет, даже карьеру не испортит. Счел бы, все решилось само собой, но учитывая меланхолию, не решилось. От попыток задуматься захотелось сделать харакири, настолько претило это занятие. Но чего не сделаешь ради избавления от безумия? С горем пополам Гортензий пришел к определенным выводам.
Во-первых, нюансы касающиеся здоровья. Сам факт ему не мешает. Холод как минимум в столице терпит без лихорадок. Дерьмо с удушьем под контролем. Малокровие не всегда досаждает, причем проблему решает кофе. Обычно все тоже под контролем, в позоре на тренировке с Эрикой сам виноват. Даже в лучшем состоянии подобное для него чересчур. Пусть он далеко не слабак, но ненадолго. С этим ничего не поделать, однако, ему и не надо. Тело выглядит приличнее чем у многих, чтобы убить его, надо постараться. Надо быть идиотом и последним нытиком, чтобы сокрушаться в таком случае. Тем не менее, все равно бесится и смущается, но самое ужасное, боится, что его увидят в приступе удушья. Мог ли сойти с ума из-за этого страха? Учитывая, что перед тем как его унесло, он как раз с ним и опозорился, вполне...
Раз такое дело, Гортензий решил довести себя до приступа удушья на публике. Еще и малокровие прошло вовремя, не помешает. Для своей цели граф выбрал фехтовальный клуб. Самое место, тем более, в присутствии Ирских, чтобы наверняка. Попытка не удалась, только довел до истерик Вахнутия и Герру. Приятного мало, вытошнило потом, но как не старался, приступа не добился. Не получилось и на следующий день с Эрикой. Хотя там уж постарался, перед этим нарочно Ника и заодно себя погонял. Под конец уже и толку от него как от противника было немного, а приступа нет. С обвинениями в "бессмысленной показухе" он был послан куда подальше...
Это озадачило, обычно подступало из-за большей ерунды, а как нарочно решил добиться, хоть убивайся. Тогда то графа и осенило, что удушье тоже безумие. Гортензий и раньше задумывался, в мании ведь никогда не беспокоило, чего бы не делал, но предположение казалось слишком немыслимым. Пусть удушье не с рождения, чего бы матушка не утверждала, он помнил, до шести лет не было, но не мог же он тогда... с ума сойти. Другое дело, раньше Гортензий не знал, что в безумии виноват страх и не проверял, что будет, если приступа не бояться. Видать, не зря ничего кроме отрешения не помогало. Какой там страх виноват, демоны уже не разберут. Да и какая разница, если достаточно не бояться приступа и его не будет?
Вывод, конечно, обрадовал, но в итоге граф разозлился еще сильнее. Сколько он с этой мерзостью мучился, пока грешил на тело, а на деле был полубезумным? Впрочем, на этот раз винить себя Гортензий не собирался. Не от хорошей жизни крыша потекла. Из-за непереносимости холода и болезненного слабого тела к нему едва не с рождения относились с презрением, матушка донимала невменяемой заботой и тревогой. Он тогда был малолетний, все что мог, это терпеть и не ныть. Вот и рехнулся, заодно став для родни совсем бесполезным выродком. Сокрушаться нет смысла, о прошлом, тем более. Не очень то ему помешало, если стал тем, кем является. Однако рвение поскорее расправиться с "вековыми нерушимыми устоями" лишь укрепилось, то же самое касалось самого безумия. Удушье началось раньше, наверняка у мании и меланхолии другая причина. Осталось только решить, какой страх виноват. Пожалуй, это было самым сложным...
Гортензий подумал и решил, в его безумии могут быть повинны страхи, связанные с удовлетворением похоти. По этой части у него всё нормально, другое дело, ведет себя как трус. Со стороны не скажешь, обычный сластолюбец, который меняет любовниц как перчатки. На деле, он один знает, почему так поступает. Аркадийский трактат о божественной любви, конечно, не более чем оправдание для безразличных сластолюбцев, однако если отбросить пафос, аргументы там логичные. Ревность есть проявление страха оказаться хуже другого, тоже самое касается желания быть у девицы первым, а все морализаторство — оправдание трусости... Почему другие так поступают, но рассудок не теряют? Вероятно, с таким унижением не сталкивались. В свое время ему не везло. Да и кто сказал, что с ума не сходят? Скандалят, бросаются с кулаками, даже убивают из-за ревности. Чем не безумие? Пример Альберта тоже показателен. Помешанный на опытах полубезумный Клеонский неспроста близости страшится. Он сам припомнил, что в прошлом уже успел повести себя невменяемо, но самое главное, снова без родни не обошлось.
Произошло все за полгода до отъезда из Ирии. На именинах Маурия выпивший отец привел ему дворовую девку. Мол, пора, братья с тринадцати лет мужчины, а ему семнадцать на носу. Девушка была красивой, однако явно не хотела, а самое мерзкое, отец велел ей сделать это в наказание за пролитые на ковер помои. Гортензий столь унизительную подачку принимать не собирался, к девке не притронулся, безразлично заявив, что не хочет. Маурий с кузенами сочли это очередным поводом для развлечения. Он стал посмешищем на все поместье. Экая потеха, выродок еще и по этой части негоден. Насмешки и намеки он игнорировал, давно понял, если реагировать безразлично, интерес глумиться теряется. Тогда всё быстро затихло, но приятного мало. В итоге, потом всплыло, так боялся опозориться, что вытворил полнейшую дичь.
Императрица решила, он подложил под Ника любовницу, потому что извращенец, однако реальная причина была столь абсурдной, что даже вспоминать стыдно. В Ольмике, как от опиума отошел и разжился средствами, Гортензий задумался о плотских утехах. Спутался с красивой молодой вдовой. Дошло до дела, и он осрамился, закончив не успев начать. Ерунда, всякое случается, но тогда он по глупости решил, что, действительно, бессильный выродок. Посчитав себя умнее других, Гортензий из принципа решил найти любовницу, а чтобы не позориться — схитрить. Наплел девушке ерунды, посулил содержание, та и согласилась, чтобы ее связали и закрыли глаза. Нику он солгал, что извращенец и любит сначала смотреть. Шлюху не хочет, ибо опасается срамной заразы, а приличная не поймет, поэтому она ничего не узнает. Любовницу сначала сношал Ник, а он приступал уже потом. Извращался он так недолго, быстро дошло, что занимается ерундой.
Впредь таким Гортензий не занимался, однако со следующей любовницей ему попросту не повезло. Рамона, юная белокурая девушка с огромными грустными глазами, продавала цветы на рынке. Сирота бесприданница, на чьей шее после смерти отца оказались малолетние братья не была невинной, жизнь заставила ее возлегать с престарелым хозяином лавки. Поначалу он просто решил, что нуждающаяся сирота вряд ли откажет, как минимум, он лучший вариант, чем сварливый престарелый толстяк. Рамона согласилась. Гортензий и сам не заметил как влюбился. Он привез её с братьями в особняк, где жил сам, заваливал подарками, дошло до того, что собрался жениться, о чем ей даже сообщил. Чтобы будущей карьере не помешало, решил состряпать ей благородное происхождение, выставив беженкой из Мизбарии...
Рамона, казалось, отвечала взаимностью, тем не менее, она стала первой и последней женщиной, которая умудрилась его обмануть. Счастье продлилось четыре месяца, а потом он случайно узнал, что Рамона развлекается с другим. Когда она попросила пристроить Свена помощником в особняк, Гортензий даже предположить не мог, что этот неприглядный юнец был её возлюбленным уже два года. Тогда его изумил сам факт, что ему изменяют с нищим, неграмотным, неотесанным, грязным носильщиком, мало того, еще и уродом с отвратительными зубами. Ладно бы еще был достойным человеком, но нет же. Свен даже пальцем не пошевелил, когда Рамоне, чтобы прокормиться, пришлось возлегать с толстым стариком. Гортензию искренне хотелось понять, как так, и он подослал соглядатая мага иллюзии...
Ничего хорошего не узнал. Они неприкрыто потешались, как обманывают богатенького болвана. Рамона без зазрения совести уверяла, что к такому жалкому любовнику даже ревновать нет смысла. Она не испытывает даже толики удовольствия, возлегая с хилым болезным заморышем, ведущим себя на ложе, как сонная муха. Не мужчина, а подобие, даже на руки поднять не может, охранника просит. Припомнила, как ей стало дурно на прогулке... У него хватало возможностей отомстить, но Гортензий решил иначе. Слишком много чести для шлюхи позволить ей думать, что она его унизила. Он сделал вид, что ничего не знает и выгнал с аргументом: надоела, а все признания ложь. Гортензий с огромным с удовольствием выслушал ее истеричные вопли, какой он бесчувственный мерзавец, подлец и как будет гореть в Бездне. Даже посмеяться не постеснялся...
Правда, потом стало не до смеха. К демонам чувства, те сразу испарились. Предаваться любовным терзаниям в принципе глупо, куда хуже пришлось его самолюбию. Получается, из-за никчемного тела, сколько золота не имей, как себя не веди, для женщины он прежде всего убогий выродок, недостойный даже уважения из благодарности. Хуже нищего недоумка. Страдать, конечно, нет смысла, лезть в петлю из-за этого — тем более, но если ничего не предпринять, это же придется вовсе о женщинах забыть. Позориться даже перед шлюхой Гортензий не собирался. Вроде плевать, какие только уроды в бордель не захаживают, но... он просто не сможет получить удовольствие, зная, что девка видит перед собой выродка.
Как бы смешно не звучало, но пристойным телом вкупе с умением игнорировать удушье он обзавелся во многом из-за девиц. Удушье и так смущало, а тогда вовсе взбесило. С целью решить проблему так и добрался до креонца, которого прежде счел шарлатаном. Другое дело, после Рамоны о похоти, не считая, конечно, безумия, он рискнул задуматься только через два года уже в столице. Да и то, просто надоело воздерживаться. Казалось бы, вроде уже не конченый доходяга, если какой-то дуре принципиально, чтобы на её таскали, не проблема, но тогда будто пелена застелила рассудок. В зеркале Гортензий видел тощего урода. Пусть кости уже не торчали, но мускулы — одно название, еще и на руках стали кровяные жилы выпирать. Не мешало, но казалось, что выглядит не здраво. Он был уверен, стоит ему раздеться и любая девица поймет, что перед ней болезный выродок.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
