Гемоды не смотрят в небо

— Удачно пришли, да? Ух, сколько людей сегодня! — шепотом восхищается Лидка. Ее улыбка выглядит натянутой: в короткой юбке, приталенной блузке и лаковых туфлях на каблуке подруга ощущает себя неуместной.

Но тут снова звенит колокольчик над дверью, и лицо Лидки меняется.

— Ааа! Смотри, смотри! — она округляет глаза, хватает меня за руку.

— Добрый вечер, — в помещение заходит невысокий брюнет, снимает светлый пиджак, вешает его на плечики у двери. Под пиджаком оказывается шведка нежно-сиреневого цвета, и тут я этого брюнета узнаю: именно он вещает по телеку о защите прав "граждан с особыми пищевыми потребностями" или как их там.

— Добрый вечер, — Иванна встречает его рукопожатием, переходящим в дружеские объятия. Потом представляет собравшимся: — Известный правозащитник и общественный деятель Мика Савин!

И еще регалии перечисляет: член союзов таких-то, обладатель премий сяких-то. А мне сразу вспоминается вчерашнее утро, и просыпается желание сводить этого Мику на экскурсию по подпольным кухням, которые нам с Максом и Костей довелось увидеть.

Мика присаживается под восторженные овации, улыбается белоснежно — кажется, вот-вот сверкнет зубами, словно в рекламе. И глядит на всех холодными темными глазами. Как у гемода. Улыбка существует отдельно, взгляд отдельно.

— Сейчас каждый, — Иванна добродушно улыбается, поправляет очки, — по желанию, конечно, выскажется, где и как он встречается с проявлениями стереотипных представлений, и как на него это влияет.

И начинается!

В основном, конечно, фриковатые ребята — в шарфиках, в таких же очках, как у Иванны, со смешными галстуками и забавным сочетанием розовых брюк и рубашек в горошек — рассказывают о том, как их не понимает дремучее серое общество. Немного разнообразия вносят девушки, которых якобы не воспринимают всерьез именно из-за пола. Тут я бы их поддержала, если б не вспомнила бывшую начальницу Ольгу Дмитриевну — ее-то попробуй не восприми всерьез! Хотя под мужика не косит, ходит в узких платьях с глубоким декольте, что на ее пятьдесят каком-то размере выглядит внушительно. Так что у этих девочек проблема не пола, а отсутствия дресс-кода. В странной одежде, со спрятанными за огромными очками лицом они просто не похожи на взрослых, на серьезных людей, которым можно доверять серьезные дела.

— Основная масса стереотипов — порождение патриархального общества, — замечает Савин. — Все оттуда: и упреки женщинам, что лезут в дела не их ума, и мужчинам — за недостаточную мужественность. Есть и более древние стереотипы, нормы, утратившие актуальность. Например — дело, которым я занимаюсь сейчас. Использование универсальных помощников, как вы знаете, в основном ограничено нашими представлениями о том, как надо обращаться с человеком. Пусть и низшего сословия, но именно человеком. Штука в том, что гемоды — не люди. И человечеству дается с их помощью уникальный шанс! К примеру, реализовать полезные моменты антропофилии — это новые перспективы в медицине, в диетологии и косметологии. Но стереотипные представления, которые ошибочно распространяются на гемодов, не дают обществу сделать решающий шаг.

Пауза. Некоторые перешептываются с умным видом. Лидка наклоняется ко мне:

— Это он о чем, а?

Дальше речь идет о "методах". Мика Савин оставляет тему гемодов и обсуждает различные глупости, которые предлагают собравшиеся:

— Можно поменяться одеждой с кем-то из коллег другого пола, который тебя поддерживает. На день или два. И таким образом заставить окружающих воспринимать нас всерьез вне зависимости от одежды.

— И еще уговорить начальство ввести веганский день! Почему у мясоедов есть все дни, а у нас ни одного! Так все попробуют и поймут, что ничего ужасного нет! Те же котлеты можно из моркови приготовить или шпината.

— Вот именно, — одобрительно улыбается Савин. — Стоит подтолкнуть человека к тому, чего он никогда не делал, дать попробовать то, чего он пробовать не собирался — и он взглянет на мир другими глазами. Не вашими, да, но поймет, что и ваш взгляд имеет право на существование.

Часа через два мероприятие официально заканчивается, но народ не расходится: собираются небольшими группками, беседуют, кто-то у барной стойки заваривает чай или кофе, бросая денежку в коробку для оплаты. Лидка, улучив момент, подходит к Савину.

— Ой, я ваша поклонница! Можно с вами сфотографироваться? Марта, сфоткай нас, а?

Поворачиваю браслет, навожу на них камеру. Мика так лучезарно улыбается, что затмевает даже красавицу-Лидку.

О гемодах он больше не вспоминает, но слова о "попробовать то, чего он пробовать не собирался" не выходят у меня из головы. Почему-то думается: а все ли клиенты ресторанов, где ребята Векшина вскрывали кухни в подсобках, знали, чем их кормят? А если нет, то чем сейчас платят за молчание тем, кто знал?

Лида вызывает такси, подвозит меня до метро — дальше нам в разные стороны. На улице прохладно после вчерашней грозы.

— Ну, ты как, не жалеешь? Понравилось? — спрашивает Лидка.

— Не жалею.

Махнув рукой напоследок, я запахиваю жакет и спешу к стеклянным дверям станции.

* * *

Поезд гонит по тоннелю затхлый воздух с запахом плесени и металла. Цифры на электронном табло невозмутимо отсчитывают время. Людей немного, они смотрят пустыми взглядами кто на табло, кто в стену напротив. Некоторые, словно кичась, стоят у самой белой черты на краю перрона. Мой взгляд цепляется за парня в куртке с надетым капюшоном — что-то в нем знакомое чудится. Джинсы в пятнах подсохшей грязи, рукава тоже. Он стоит близко к краю, но, ссутулившись, втянув голову в плечи, то и дело покачивается, едва не падает и, вздрагивая, вновь принимает вертикальное положение.

"Обдолбанный", — решаю сразу и смотрю в спину с ленивым любопытством: упадет или нет?

Поезд свистит по рельсам, приближаясь к станции, ветер качает мои волосы и словно толкает парня в плечо.

Я хватаю его за куртку, оттаскиваю назад. Вагоны проносятся мимо, парень испуганно дергается и, обернувшись, глядит на меня из-под капюшона: светлая, почти серая кожа, бледные губы, темные глаза и белоснежные, словно капроновые, пряди волос. Самый обыкновенный гемод.

Или, вернее, самый необыкновенный: в его глазах страх.

Отшатнувшись, гемод оглядывается украдкой — не заметил ли кто? И вновь глядит на меня, словно ждет, что я сделаю, не подниму ли тревогу.

Раньше я узнавала гемодов, даже со спины. Всегда. Безошибочно. По силуэту, развороту плеч. Росту, стандартизированному до миллиметра. По тому мертвому безразличию, ощущению невовлеченности, которое исходит от их поз, сквозит в каждом движении. Сегодня я не узнала гемода впервые, и теперь понятно — почему.

— Ты... — я заглядываю под капюшон, в знакомое до мелочей лицо. — Ты человек?

Поезд останавливается, двери с шипением разъезжаются, приглашая войти. Неизвестный рядом со мной молчит, из-под маски гемода растерянно и испуганно смотрит живое существо.

Гемоды — не люди. Гемоды не могут чувствовать. У гемодов не бывает эмоций.

Так не бывает.

Я хватаю его под локоть:

— Идем!

Скользящий звук за бесполезными окнами. Станция за станцией. Косые взгляды. Мой спутник, обхватив руками голову, наклонился, уткнулся лицом в колени. Пальцы его судорожно комкают ткань куртки. Пассажиры вокруг брезгливо морщатся: "Обдолбанный".

Я сижу рядом, не вплотную — благо, места хватает — и смотрю на бледные запястья этого неизвестно кого: браслета-коммуникатора для связи с хозяином и официальными службами нет. Может, передо мной сломанный гемод? Или краденый? Или... все-таки человек?

Трогаю его за плечо. Не знаю, что у него в голове, но тело гемода: я, оказывается, узнаю его и на ощупь.

Поворачивается. Взгляд "поплывший", растерянный.

— Ты кто? — спрашиваю.

— Алек, — а голос не знаком... просто я ни разу не слышала, чтобы гемоды говорили шепотом, — Алексей Аверин. Двадцать восемь лет. Станция Лесная, Войсковская двадцать один, — голос дрожит, неизвестный переводит дыхание. — У меня семья... жена Элина и сын Сергей... — еще один судорожный вздох. Он словно не мне это говорит, а сам себе. Цепляется, пытаясь удержаться на грани.

— Почему ты здесь?

— Тут это... — поднимает руку, трогает спину, чуть ниже шеи. — Сюда не добивает. Там...

— Передатчик, — подсказываю.

— Да. Не знаю, как его...

Скребет по спине. Выцарапать? Ну-ну... От передатчика "ветки" вниз, до лопаток, и вверх, по шее — не выцарапаешь. Качаю головой. Мой спутник, видно, надеялся на помощь: снова обняв руками голову, он сжимается, прячется от всего мира, что сузился до летящего под землей вагона. Поезд останавливается, открываются двери, впускают новых пассажиров, закрываются. Мы едем дальше. "Обдолбанный", — косятся люди, отодвигаются. А тот, словно подтверждая их догадки, все сильнее скукоживается, покачивается из стороны в сторону. И только мне слышен шепот. Голос гемода, знакомый и незнакомый одновременно, повторяет размеренно, словно мантру: "Алексей Аверин, Войсковская двадцать один"...

Как так случилось, что гемод — ну ведь гемод же! на вид и на ощупь! — считает себя человеком? Нет, я не брошу такую находку! Но рано или поздно полиция заметит подозрительного пассажира и пришлет наряд. К тому же, уверена, и отсюда сигнал передатчика, пусть с перебоями, но поступает наверх.

— Эй, слушай...

Не реагирует.

— Алексей!

Мне трудно оказывается назвать гемода человеческим именем, зато он оборачивается.

— Алексей, слушай внимательно. Здесь повсюду камеры. Тебя наверняка скоро найдут. И пассажиры сообщат, что видели подозрительного, — под этим взглядом, полным надежды, я и сама теряюсь: как цеплялся за собственное имя, так же теперь он цепляется за мои слова. — Я предлагаю тебе пойти со мной. Я — сотрудник отдела по делам искусственных организмов при министерстве соцполитики. Если ты будешь у нас, то, возможно, получится...

"Защитить?" — слишком громко: неизвестно ведь, кто может заявить на него права.

— В общем, я попытаюсь тебе помочь, хотя не обещаю, что получится. Согласен?

— Наверх, да? — Он поджимает губы, хмурится. Вот не гемод, точно же! Они так не умеют! — Меня все равно заберут. Может, самому заявить в полицию? Найти адвоката?

Он не понимает, насколько странно и глупо это звучит.

— Юридически гемод не является человеком. У него не примут заявление, и ему не положен адвокат.

— Но я человек! Я — Алексей Аверин... — черные глаза панически округляются, однако мой спутник тут же берет себя в руки, медленно переводит дыхание. Смотрит серьезно и спокойно: — Хорошо. Я пойду с вами.

Вот и славно. Только бы успеть раньше, чем его засекут по передатчику! Я касаюсь коммуникатора: у него сигнал хороший, в подземке берет почти без перебоев.

— Макс, привет. Слушай, дело жизни и смерти! Езжай к нам в Министерство, предупреди охрану, Рика разбуди, и ждите меня там. Со мной будет кое-кто еще. Главное — чтобы не сообщили в полицию... Что? Нет, конечно, не преступник! Это гемод. Не знаю, чей. Увидишь. Только скорее!

Эскалатор едет наверх.

Гемод стоит на ступеньку выше: высокий, по сравнению с окружающими, но сутулится так, что рост не заметен. Изредка оборачивается и растерянно глядит на меня из-под капюшона. Линия подбородка, губ — все так знакомо, и даже странно, что кроме меня никто этого не видит, не опознает универсального помощника. С другой стороны, люди по сторонам не смотрят. Пока движется лестница — виртуальные экраны коммуникаторов подсвечивают одинаково сосредоточенные лица.

За стеклянными дверями — чернильная темнота. Еще раз обернувшись, гемод поправляет капюшон и, толкнув дверь, ныряет в ночь.

— Стоять! Руки вверх! — свет фар ослепляет в мгновение. Темная фигура впереди тает в нем, я пытаюсь проморгаться, разглядеть хоть что-нибудь и, конечно же, поднимаю руки.

— Номер А-46, — голос, искаженный микрофоном, эхом отражается от стен высоток. — Ты на прицеле, резких движений не делать! Подними руки и отойди от человека.

У меня едва получается рассмотреть темную фигуру поблизости. Гемод поднимает руки, делает шаг в сторону. И, покачнувшись, хватается за голову.

— Нет, не может быть, — он садится прямо на асфальт. — Я Алексей Аверин...

— Руки подними! — теперь голос кажется мне знакомым. — Уйди оттуда, Смирнова!

Подбегают полицейские, целясь в беглеца из пистолетов, один хватает его за плечо:

— Эй, вставай!

Беглец отмахивается, словно от мухи. Слышится хруст, полицейский, вскрикнув, хватается за руку, его коллега замахивается дубинкой.

— Назад! — из слепящего света фар выплывает плечистая фигура Кости Векшина. — Всем назад! Спокойно!

Полицейские отступают на пару шагов.

— Смирнова, отойди.

— Вы что здесь устроили? — отступаю немного, просто чтобы не злить. — С какой стати?

— Ориентировка пришла, — Векшин смотрит на моего спутника, щурит светлые глаза. — Не мешай. Видишь, он опасен... Эй, ты! — это уже гемоду. — Не дергайся, понял? В следующий раз башку прострелю, без разговоров!

Тот, наконец, поднимает голову.

— Твою ж мать! — Костя оборачивается ко мне: — Смирнова, это что такое?

Векшин тоже очень хорошо знаком с гемодами, и прекрасно понимает, что такого растерянного и несчастного лица, такого красноречивого взгляда у них попросту не бывает.

— Я это как раз пыталась выяснить, — жаль, что не добрались до Министерства — на помощь Макса можно не рассчитывать, придется свою находку выцарапывать самой. — Гемоды — это по моей части. Официально я все-таки сотрудник...

— Гемоды? Ему явно что-то не то в башку положили. Вон как глядит, тварь!

Словно в ответ на это беглец подбирается, поднимается неторопливо. Отряхивает штаны — спокойно, будто не замечая нацеленных на него пистолетов.

— Руки подними! — рычит Костя.

Мне становится не по себе: мало ли что происходит в этой белобрысой голове? До того, как его расстреляют, гемод вполне успеет свернуть мне шею, например. Универсальный помощник может ударить человека, только защищая хозяина, и то — не убить, а лишь обезвредить. Строго в пределах необходимости. Но если беглец считает себя человеком, ограничение насилия на него не распространяется.

Теперь фары не так слепят, видно широкий проспект. До министерской высотки еще пара кварталов, но я замечаю в отдалении грузную фигуру Макса и подтянутую — Рика: услышали шум и торопятся мне на выручку.

— Кость, мы забираем его в министерство.

— Нет. В розыск его объявили нам, так что...

— От кого заявление?

— Как это от кого? От "Гемода". В смысле, от производителя. Это у них типа опытный образец, — Костя меряет взглядом высокую фигуру перед собой. — Заявили о пропаже, но, по ходу, сбежал.

— Аверина звонила вчера, так что я в курсе.

— Нет, Смирнова, — на мою импровизацию Костя не покупается. — Прости, но у меня инструкции. Забираем.

— Я — человек, — вдруг подает голос беглец, он так и стоит с поднятыми руками в нескольких шагах от меня. — Я могу доказать.