Зовущий из тени

Ничего подозрительного. Ни фонаря, ни кресла. Дверь на месте, занавески привычные. Уф-ф, и приснится же такая пакость!

— Орри!

Голос донесся с улицы. Девочка узнала его и вздрогнула, вспомнив недавний кошмар. Но это же был просто сон!

Она поколебалась немного, но все же выглянула в окно.

— Чего тебе? — она демонстративно зевнула, изо всех сил стараясь унять дрожь. — То болтаешься целый день неизвестно где, то среди ночи будишь.

— Вылезай давай, — поторопил ее Роун.

Он стоял под уличным фонарем и выглядел вполне обычно. Над его головой желтоватым облачком кружились ночные бабочки.

— Зачем это?

— Идем, чего покажу!

— Утром покажешь.

— Не, утром поздно будет.

— Ну, и стирх с ним! Я спать хочу.

Но оказалось, что она уже сидит на подоконнике, свесив ноги наружу. Не собиралась же, когда успе...

Прыжок. Мокрая трава под ногами. Почему? Дождя ведь не было.

— Бежим!

Пальцы Роуна холодные, как сосульки, и такие же твердые.

— Пусти!

Но приятель держит крепко — не вырвешься. И бежит по улице, увлекает девочку за собой.

— Стой, Роун!

Быстрее — мимо спящих домов, мимо ослепших окон, мимо испуганно затаившихся деревьев и кустов.

И собаки снова молчат. Только где-то истошно орет кошка. Или это коты собираются подраться?

Быстрее, еще быстрее. Не споткнуться бы, не упасть! Кажется, что Роун и тогда не остановится — потащит за собой волоком. Орри уже задыхается, но приятель не позволяет замедлить бег. Рука, стиснутая ледяными пальцами, немеет.

Вот и окраина города. Впереди на дороге кто-то есть.

— Пусти меня! Слышишь? — пыхтит девочка.

Надо бы крикнуть, чтобы ночной путник услышал ее, вмешался, помог, но дыхания не хватает.

— Ро... Роун! Пусти... немедленно!

Они равняются с прохожим, и Орри вскрикивает: это не человек. Глиняная фигурка вроде тех, которые любит лепить Роун. Только здоровенная. А вон еще одна, и еще. Они стоят вдоль дороги, их все больше. Люди, лошади, волки, птицы. Вместо глаз у них темные провалы — дырки в глине. Но кажется, что они смотрят. И даже... двигаются?!

Орри из последних сил дергается, пытаясь освободить руку, спотыкается, летит в промозглую слякоть, в черную пустоту...

И просыпается. За окном темно.

Девочке хочется зажмуриться и с головой спрятаться под одеяло, но так еще страшней. Он... оно может подкрасться. Она не увидит и не успеет, не сможет защититься.

Волосы мокрые, по виску ползет струйка пота. Или воды? Там, на улице вроде бы шел дождь?

Орри тянется к столу непослушными пальцами, торопливо ищет огниво, каждое мгновение ожидая, что чужая, мертвенно холодная рука вцепится в запястье.

Глаза девочки широко распахнуты, но в окружающем мраке невозможно ничего разглядеть.

Вот оно! Орри замирает, мучительно пытаясь вспомнить, как зажечь огонь.

Темнота чутко слушает. Темнота ждет.

И наконец-то вспыхнувший огонек свечи кажется слабеньким и тусклым. Еле живым. Но его света достаточно, чтобы разглядеть: комната вокруг незнакомая. Совсем. Огромная, с тяжелыми ставнями на окнах, с большой серой шкурой на полу — голова неизвестного зверя смотрит прямо на Орри кое-как намалеванными черной краской глазами и злорадно скалит длинные синеватые зубы.

— Это сон.

Девочка изо всех сил щиплет себя за руку, дергает за волосы, трет глаза. Вскакивает, снова садится на постель. Пол под босыми ступнями мокрый и вязкий, как грязь.

Снизу, со всех сторон внезапно раздается писк. Мыши. Они бегут к ней, жмутся к ногам, цепляются коготками, будто ища спасения. Потом начинают карабкаться, взбираться, запрыгивать на постель.

Пламя свечи дрожит, каждое мгновение грозя погаснуть. Темнота сгущается у пола, обжигает холодом, поднимается вверх, словно вода реки в пору Обновления.

Орри вскакивает на кровать, давя не успевших увернуться грызунов.

Липкое, черное ползет вверх, высасывает, вымывает тепло из тела. Кештиора уже не чувствует ног. Потом отнимаются и руки.

Крохотный язычок пламени умирает окончательно, и свеча падает на пол. Темнота подбирается к судорожно задранному подбородку девочки, к отчаянно сжатым губам.

И тут в памяти начинают всплывать слова. Чужие, странные, всего пару раз увиденные в старой книге. Перевод был понятным, его Орри постаралась тогда запомнить, а он, выученный наизусть, много раз повторенный, вылетел внезапно из головы, подвел, погубил их с Роуном.

— Буттака арихшит ларангал...

Девочка выкрикивает, выталкивает из себя эти незнакомые слова, и они как будто складываются во фразы, в четкий рисунок ритма, и черная грязь, уже готовая залиться в рот, внезапно опадает, отступает, начинает утекать куда-то из комнаты, словно вода из ведра, в котором пробили дырку.

Орри обессиленно опускается на кровать, уже шепотом договаривая оставшееся: почему-то очень важно произнести вслух все, что было на той странице. Она по-прежнему ничего не видит. Или просто не может разомкнуть веки.

* * *

— Кештиора! Кештиора Тхайранги, ты меня слышишь?

Пальцами можно пошевелить. И перед глазами — мягкое, розовое, спокойное.

Орри осторожно приоткрыла веки и тут же сощурилась на свет, струящийся сквозь разноцветные стеклышки витража.

— Тавхоэ Лирсли? Я...

— В храме, — жрица внимательно поглядела на нее синими, неожиданно яркими, словно у юной девушки, глазами и склонила голову набок. — И да, это действительно ты. Живая. Но вот одна ли — еще вопрос.

— В смы... сле? — язык еле ворочался, во рту было сухо.

— На, попей, — сжалилась Посвященная и протянула кувшин.

Орри приподнялась на постели, сделала пару глотков и поморщилась.

— Что это, тавхоэ?

— Вода, — Лирсли смотрела все так же пристально, испытующе, словно ждала чего-то.

"Как охотник, подстерегающий добычу", — подумалось внезапно. Орри поежилась.

— Горькая, — пожаловалась девочка.

И все-таки не вернула кувшин, припала к нему: очень уж сильно хотелось пить.

— Что ты помнишь? — спросила Лирсли, забрав назад почти опустевшую посудину.

— Сны... — Орри нахмурилась.

Пытаться восстановить в памяти увиденное было все равно, что дотронуться до открытой раны. Но решившись, девочка поняла, что и восстанавливать-то почти нечего. Смутные образы, беспорядочная игра света и тени, а больше — эмоции, ощущения. Холод, растерянность, одиночество, страх, отвращение.

— Слова п-помню, — неуверенно сказала она. — Чужие. Из книги.

Жрица прищурилась:

— Повтори. Только не все — три-четыре первых.

Орри послушалась.

— Их не так просто выучить, — покачала седой головой Лирсли. — Особенно, если не знаешь язык древних сийвери. Зачем тебе это понадобилось?

— Я не учила, — призналась девочка. — Просто посмотрела раз или два. Они как-то сами... Я хотела буттака вызвать.

— Зачем?! — жрица резко подалась вперед.

— Так... интересно же. Посмотреть. И потом, в книгах сказано, что Зовущий из тени может клад показать.

Тут глаза Орри округлились.

— Роун! Как же я... Тавхоэ Лирсли, Роун... сын гончара Игийшера Тарфа, нашелся?

— А что с ним случилось? — взгляд синих глаз стал пронзительным, и девочка зябко поежилась.

— Он был со мной, — призналась Орри, комкая одеяло. — Там, на Нижнем лугу.

— Рассказывай, — потребовала жрица. — Что вы делали на Нижнем лугу?

— Тавхоэ Лирсли, только родителям не говорите, пожалуйста, — жалобно попросила Орри, закончив описывать события той злополучной ночи.

— Посмотрим, — сухо ответила Посвященная. — Рассказывай дальше. Что случилось на следующий день? Ты искала Роуна?

Орри наморщила лоб и некоторое время молчала.

— Не помню, — беспомощно пробормотала наконец. — Только как домой прибежала... а потом сразу проснулась здесь. Было что-то плохое... страшное. И Роун пропал, — она всхлипнула.

— Ладно, отдыхай, — жрица поднялась со стула, озабоченно хмуря светлые брови.

— Тавхоэ Лирсли, Роун... С ним ведь все будет хорошо?

Комната кружилась, подрагивала, плыла куда-то, и от этого девочку начало подташнивать.

— Спи, — жрица, подтянула одеяло к самому подбородку Орри.

Это было кстати: по телу ползли волны холода, даже кончики пальцев начали неметь.

— Тебе нужно поспать, — сказала Лирсли уже мягче. — Позже поговорим.

* * *

— Ну, как она? — сидевшая за столом невысокая полноватая женщина в темно-синем платье подняла голову на звук открывшейся двери и отложила перо.

— Похоже, что-то к ней все-таки прицепилось, тавхоэни, — вошедшая Лирсли опустилась в кресло напротив Эрисеи.

— Что-то? — поморщилась Верховная жрица.

— Пока не могу определить, что это. Точнее, кто, — Лирсли озабоченно покачала головой. — Но юного Тарфа так и не удалось найти. Ни живым, ни мертвым. А он был с Кештиорой. И они попытались ночью вызвать буттака совсем рядом с городом. Вычитали старинное заклинание в книге.

— Глупая затея, — фыркнула Верховная. — Но в целом безопасная.

— Для обычных детей — да. Но похоже, эта девочка...

— Одаренная? — Эрисея недоверчиво приподняла брови.

— Возможно. Или же у нее невероятная память, тавхоэни.

— Если даже сказать нужные слова, надо быть сийвери, чтобы они сработали, — заметила Эрисея. — Если ты, например, произнесешь их... или я, они же останутся пустым звуком. Ведь так, Лирсли?

— Да, тавхоэни Эрисея, — седая жрица сдержанно кивнула. — Но у Кештиоры Тхайранги заклинание получилось, хотя она его просто выучила по книге, не зная языка и ничего не понимая.

— Надо будет сказать Айхе, чтобы внимательнее следила за детьми, которых пускает в библиотеку, — покачала головой Верховная жрица.

— Туда мало кто заходит из учеников. В сущности, только Кештиора... Но я передам Хранительнице свитков твое распоряжение, тавхоэни.

— Как бы то ни было, если девочка действительно сийвери, придется что-то с этим делать, — нахмурилась Эрисея. — Одаренный ребенок без наставника — все равно, что горшок с огнеродной смесью: достаточно одной искры, и пожар уже не потушишь... Так что там произошло ночью? Она тебе рассказала?

— Не все. Она помнит, что буттак явился, и они с Роуном бросились бежать. На этом воспоминания обрываются. Похоже, что-то напугало ее так сильно, что она воздвигла стену в своем сознании.

— Если они действительно приманили Зовущего, плохо дело, — Верховная жрица совсем помрачнела. — Подчинить тварь они естественно не смогли. Девчонка сбежала, а буттак захватил того, кто слабее, — Роуна Тарфа. Это в лучшем случае. А в худшем — поменялся с мальчишкой обликами.

— Но если бы Зовущий из тени занял тело Роуна, тот бы "вернулся" домой, разве нет? А паренька никто не видел с прошлой декады.

— Если бы этот буттак был из низших, то да, захватил бы, сразу попытался бы выдать себя за мальчика и попался, — возразила Верховная. — Они и разговаривать толком не способны. Но эта тварь, похоже, умная, из тех, кто уже сумел поглотить несколько жертв. Нам повезет, если она просто явится за Кештиорой, утащит ее и на этом успокоится. Но Зовущий может начать охоту и на других детей. И даже на взрослых, если попадется старик, больной или пьяный.

— До Ночи Одиночества больше половины цикла, — усомнилась Лирсли. — Нечисть станет ждать столько времени?

— Буттаку, захватившему душу человека, а, скорее всего, не одну, ждать не придется. При солнечном свете он, конечно, не вылезет, но Страж ему уже не помеха. — Верховная поднялась. — Идем. Надо провести обряд.

— Ты имеешь в виду Разделение памяти? — встревоженно уточнила седая жрица. — Тавхоэни, девочка еще очень слаба. Она может повредиться рассудком.

— Будь у нас время, я подождала бы, пока Кештиора придет в себя и окрепнет. А еще лучше — вовсе обошлась бы без обряда. Но буттак ищет ее, Лирсли, и пока она здесь, не сумеет до нее добраться. Зато ему может попасться другая добыча. Тогда он станет еще сильнее и придет снова. Зовущего из тени будет очень трудно остановить, и количество жертв... В общем, девочку жаль, но другого выхода у нас нет.

* * *

— Ну, что, идем?

"Нет! — хочется крикнуть Орри. — Туда нельзя! Не знаю, почему, но нельзя. Случится что-то плохое, страшное".

Но вместо этого она спрашивает про фонарь, перелезает через подоконник и спрыгивает на землю.

Мокрые после недавнего дождя кусты, пустынные улицы, дорога к Нижнему лугу.

— Орри... может, вернемся?

Ты прав, Роун! Пойдем домой. Что мы, совсем дураки, соваться в пасть к...

— Ты что? Мы уже пришли! — слышит девочка свой голос.

Но она же не хотела это говорить, язык сам... А непослушные ноги уже несут ее дальше, и не остановиться, не повернуть назад.

Стрекот кузнечиков. Шелест листвы. Кошачьи вопли.

Пропитанная влагой земля под ногами вздрагивает, качается. Ночной луг плывет перед глазами, сквозь него просвечивают огоньки свечей, белеют лица.

— Дальше, Кештиора! Ты должна вспомнить все. Не останавливайся. Иди дальше.

Темнота снова сгущается. Зябкая. Неумолимая. Реальная.

Девочка сжимает кулаки и идет вперед. Она не видит Роуна, но знает, что приятель держится рядом. Пока рядом.

От холода Орри начинает трясти. А черный силуэт уже выделяется уродливой кляксой на фоне звездного неба. Шевелится, поскрипывает, скользит навстречу незваным гостям.

— Роун, беги! Беги отсюда! — но крик застревает в горле.

— Лирсли, подбрось липкого когтя в чашу. Она просыпается.

Чужой голос — чей? — доносится откуда-то из-за неба, из-за изнанки мира. И тут же растворяется в темноте.

Буттак уже рядом — смотрит бесформенными буркалами, скалит в ухмылке синеватые, отчетливо высвеченные фонарем зубы.

Надо вспомнить слова — те, правильные. Но вместо этого в голову лезут только стихи перевода — бессмысленные, губительные.

— Бежи-им! — наконец Орри удается заставить язык послушаться.

Поздно! Призрачный коготь уже зацепил ботинок Роуна, оставил невидимую отметину.

Фонарь летит в голову проклятой твари. Орри мчится прочь. Роун бежит следом... нет, отстает! Его топот становится тише, и надо остановиться, повернуть назад, защитить...

— Кештиора, дальше!

Гонит ли вперед приказ или острое чувство опасности: враг настигает, когти вот-вот коснутся лопаток, вцепятся в волосы — остановиться невозможно.

— Лирсли, змеиный глаз добавь! Нет, три штуки. Скорее!

Воздух горчит, воняет какой-то дрянью. Осклизлая земля луга остается позади, а дорога уже не такая скользкая, только лужи кое-где остались. Роун бежит следом, его еще слышно, но обернуться нельзя.

Город. Пустые улицы. Онемевшие собаки. Пение петуха. Дом.

Роуна нет, и теперь это ощущается, как мучительная пустота, как дыра в реальности, как болезнь.

— Дальше, Кештиора.

Дальше... Обычный день, лишенный теперь всякого смысла. Вечерняя вылазка на поиски друга. Паническое бегство.

Сны.

— Дальше! Кештиора, не смей останавливаться! Ты должна...

Кештиора? Это еще кто?

— Вот свадебный венок для тебя. Я возвращаюсь домой. Ты остаешься.