Убийца правил. Испытание на прочность.

Так я шёл вдоль русла, автоматически отмечая звериные тропы, которые выглядели как выходящие к воде туннели, проложенные в густых зарослях. По их размеру становилось приблизительно ясно, что звери их проложили совсем небольшие, хотя пару раз встречались и такие, что указывали на наличие крупных копытных. Вон, следующий пролом в зарослях указывает на то, что его проделало совсем немаленькое животное. Или не животное!?

Подойдя поближе, я увидел, что на острие обломанной ветки раскачивается обрывок грубой ткани коричневого цвета! Жадно схватив этот обрывок, я чуть не пустился в пляс — здесь прошёл человек! Хотя постойте, ткань изначально была другого цвета, а имеющийся цвет обрывку придавала попавшая на него кровь! Направление движения человека было понятно даже для такого профана как я. Не было смысла отыскивать следы — путь неизвестного легко прослеживался по сломанным веткам деревьев и кустов, он явно бежал в панике, совсем не разбирая дороги.

От чего он бежал, проверить можно было и позже, поэтому я направился по следу неизвестного. Почти к самому вечеру я его нашёл. Первыми признаками, его расположения были несколько птиц, взлетевшие в десятке метров впереди. Подойдя поближе, я понял, что птицы собрались не просто так. В углублении, оставленным вывороченными корнями большого дерева лежал труп мужчины в когда-то белой, а теперь покрытой многочисленными бурыми пятнами одежде. Рядом валялся кинжал с длинным лезвием и виднелось догоревшее кострище.

Судя по открывшейся картине, перед смертью покойник пробыл в этом убежище несколько дней. Об этом говорили обломанные вокруг и собранные рядом с кострищем ветки, а также свитое из бересты ведерко — к проживанию на дикой природе, покойный явно был подготовлен лучше меня. Но видимо, его раны были слишком серьезны, раз я вижу перед собой его тело, хотя умер он не так давно — ни мелкие зверьки, ни птицы не успели объесть труп. А теперь его смерть давала мне шанс на жизнь.

Спустившись вниз, я приступил к осмотру тела, хотя кто-то назвал бы это мародерством. Ох, поменяться бы с такими чистоплюями местами и посмотреть бы на их поведение в той ситуации, в которой я нахожусь сейчас. Но вернемся к трупу.

Это был крепкий мужчина европеоидной расы возрастом 30-40 лет. Его лицо, как и руки были сильно загорелы, что говорило о том, что умерший довольно много времени проводил на свежем воздухе, а ладони были покрыты мозолями. Как я уже говорил, одет он был в залитый кровью халат, на ногах одеты когда-то красивые кожаные сапоги, сейчас по голенища изгвазданные грязью. Подпоясан он был кожаным же поясом, на котором крепились ножны для кинжала. Также, приблизившись, я нашёл небольшую металлическую флягу, не замеченную мной ранее.

В итоге, у меня в наличии оказался пояс покойного, кинжал, пустая фляга, а ещё коробочка с трутом и огнивом, найденная во внутреннем кармане халата. Как бы не было противно, но я стащил с трупа сапоги. Однако, заставить себя снять с него халат так и не смог. На груди покойного обнаружился непонятный амулет на веревочке. Раскинув мозгами, вспомнив встреченные непонятки, трогать его не стал.

Выбравшись наверх, я сложил вещи на землю и с помощью посоха обвалил на покойника нависающий пласт грунта. А затем, склонив голову, сказал:

— Спасибо тебе за всё. Покойся с миром.

Исполнив таким образом последний долг по отношению к незнакомцу, я одел пояс и прицепил к нему флягу и кинжал. Даже получилось приладить какую-то часть моей юбочки. Одеть сапоги сразу я не решился, и теперь они болтались у меня на плече. За неимением карманов коробочку с огнивом нес в руке, в другой руке у меня был посох.

Вот в таком виде я возвращался по уже пройденному пути, высматривая дерево для ночлега. Найдя подходящее, устроился на нём повыше. Ночь прошла без особых сюрпризов, хотя нормально выспаться не получилось — в этот раз ветки были намного уже и я постоянно просыпался из-за боязни упасть.

Дождавшись рассвета, я вернулся к ручью и после умывания наполнил флягу и немного отмыл сапоги от грязи. Неприятный запах за ночь немного выветрился, поэтому убедить себя в необходимости смены обувки удалось легче. Сапоги были на размер больше, что меня не особо смущало — по сравнению с моими лаптями, они выглядели как порш по сравнению с запорожцем. Убедившись в том, что планета населена людьми привычного вида (сомнения в чем глодали меня последнее время), я приободрился, а положение уже не казалось таким безнадёжным. Правда, смущало то, что первая встреча с местным населением вышла именно такой — где-то поблизости могли находиться нападавшие, от которых ничего хорошего ждать не приходилось.

Но делать было нечего, вся надежда была на то, что следы беглеца приведут куда-нибудь поближе к людям. Через несколько часов пути, когда я начал прикидывать, сколько же мог пробежать израненный человек, мне попался труп лошади, от которого порскнули по кустам какие-то мелкие хищники. Густой запах разложения, окутывающий близлежащие заросли указывал на то, что лошадь умерла значительно раньше, чем её всадник. Стараясь дышать через раз, я бегом проследовал мимо объеденной туши. Обыскивать её желания не возникло.

Путь, который проложила лошадь, было сложно пропустить, ибо он был значительно заметнее. Лошадь, как и позднее её всадник, неслась не разбирая дороги, не обращая внимания на кусты и ломая по пути следования молодые деревца. Уже почти стемнело, но, в конце концов, я таки вышел на дорогу! Пусть эти две едва угадывающиеся, заросшие колеи и не напоминали наезженный тракт, но это было уже зримое подтверждение человеческой деятельности.

Следы лошади вывели к тому месту, откуда бежал найденный покойник. В сумерках я рассмотрел только напополам сломанный чудовищным ударом фургон, да несколько трупов людей, на которых кормились вороны. Оставаться на ночь в месте, способном привлечь хищников, явно не стоило. Уже в темноте, пройдя больше километра я устроился на очередном дереве, стоящем на обочине, где спокойно переночевал.

Когда рассвело, у вернулся к месту произошедшей бойни. Голые трупы уже порядком объеденные зверями валялись тут и там. Я насчитал четырнадцать мертвецов. Примечательно, что их победители оказались небрезгливыми и после смерти раздели их догола, поскольку на трупах отсутствовали даже малейшие признаки одежды. Фургон выглядел так, как будто он на большой скорости врезался в бетонный столб, хотя для этого ему пришлось бы ехать боком, поскольку удар пришелся именно в боковую часть. Одна перекосившаяся половинка лежала на боку, а о наличии в прошлом второй половины говорило лишь обгорелое пятно. Осмотрев имеющуюся половину фургона, я констатировал, что из него выгребли всё мало-мальски ценное, включая оси фургона. Единственной полезной вещью для меня оказался обрывок тента, в котором я проделал дырку для головы и надел на себя на манер пончо.

Определить в какую сторону направились нападавшие я так и не смог. Оставалось надеяться лишь на удачу, и направиться в ту сторону, куда указывала задняя часть фургона, с мыслью о том, что где-то впереди должен располагаться населенный пункт из которого этот фургон выехал. А поселение мне было просто необходимо, так как моё самочувствие стремительно ухудшалось. Несмотря на то, что было довольно тепло, меня сильно морозило, болела голова, а зрение иногда теряло резкость.

Примерно в полдень я дошёл до деревянного моста через небольшую речку. Его потемневшие от дерева и уже немного съехавшие бревна говорили о том, что за мостом давно никто не следит. С трудом спустившись к воде я напился и набрал воды во флягу. Болезнь стремительно прогрессировала, и мне пришлось присесть, чтобы собраться с силами для того, чтобы вылезти обратно на дорогу. Скорее всего, именно из-за болезни я не заметил подъехавших всадников и обратил на них внимание лишь тогда, когда один из них что-то громко сказал мне.

Лишь тогда я поднял голову. На дороге стояло пять всадников на лошадях, один из которых и обращался ко мне. Одеты они были как средневековые воины. Каждый был одет в кольчугу, а на поясе имел меч. У старшего, который и кричал мне, кроме кольчуги грудь и плечи защищали полосы металла. Долго рассматривать себя всадники не дали и повелительными жестами приказали мне вылезать к ним.

С трудом поднявшись по откосу, я шатаясь встал на дороге. Двое спешились и подошли ко мне. Они что-то спрашивали, но я не понимал не слова. Да и они, судя по всему, не поняли ни слова из сказанного мною, хотя я пытался обращаться на ним как на русском, так на французском и английском языках. Если бы я тогда понимал всеобщий, то услышал бы следующий диалог, которым они обменялись:

— Смотри командир, а, похоже ведь, не дождутся каравана в баронстве, — сказал один, кивнув на меня.

— С чего ты взял? — спросил тот, которого я идентифицировал как старшего.

— Дык, по этой дороге за последний месяц только один караван прошёл, а больше никто и не ездил. Говорил я им, что чертовщина тут творится, и надо побольше охрану брать, так нет, убедил их этот проходимец Воха, что спокойно тут, — ответил тот, сплюнув при этом на дорогу.

— А с чего ты взял, что этот с каравана?

— А откель ему ещё взяться? Смотри, по нашему нифига не понимает — было у них в караване пару таких, то ли купцов, то ли приказчиков — через толмача общались. Сапоги у него тоже приметные, не нашенские. А что не крестьянин и не воин, так то сразу заметно, хоть и грязный да в рванине но вон пузо какое, да ручки белые, — тыкая в меня пальцем обосновал своё мнение первый.

— Эх, судя по всему прав ты. Так что придётся сегодня дальше проехать. Попробуй, может удастся чего выведать из иноземца, — сказал, возвращаясь к коню командир.

С помощью пантомимы воин смог мне объяснить, что интересуется найденным мною караваном. Показав один палец, сделал вид что иду. Потом, склонив набок голову и вывалив язык, показал две открытые, а потом одну ладонь с четырьмя пальцами.

Кивнув, воин убежал к старшему.

— Всё выведал, — доложил он, — побили их в дневном переходе отсюда, показал, что четырнадцать человек убили.

— Ах, плохо. Давненько в окрестностях такого не случалось. Копателей били, а вот на обозы раньше-то не замахивались, — произнёс командир, и с чувством выругался. — Так, Смешко, остаёшься с иноземцем, а мы по-быстрому проверим.

— А почему я, — заныл молодой воин, за что заработал от затрещину от старшего.

— Это тебе за пререкания. А как возвратимся, ещё пять дежурств на башне, ясно? — с угрозой в голосе спросил командир отряда.

— Ясно, — мрачно ответил провинившийся, соскакивая с лошади.

— А раз ясно, отведешь его в ближайшее село — там ещё постоялый двор есть, и будешь нас там ждать, — и, не дожидаясь ответа, махнул рукой отряду: — Вперед!

Путь до деревни мне запомнился плохо. Температура повышалась, а состояние ухудшалось, и через несколько часов я просто не мог идти. Плюнув на провалившиеся попытки довезти меня на лошади, Смешко сгонял в деревню и вернулся с мужичком на разваливающейся бричке, в которую меня и погрузили. К моменту прибытия в деревню я уже находился в полубреду, и практически не отличал реальность от бреда, так что приехавшие поздно вечером стражники лишь посмотрели на пышущее жаром лицо, посочувствовали, да отбыли восвояси, позднее выдав руководству отчет о гибели каравана и одном выжившем.

Мне повезло, и опеку надо мной взяла владелица постоялого двора, которая была вдовой и управлялась с постоялым двором с помощью двух взрослых сыновей. Как позже выяснилось, вдова услышала мнение стражников о том, что я являюсь купцом или приказчиком, и надеялась, что я щедро отблагодарю её за своё спасение. Меня определили в один из пустующих номеров, обмыли, напоили целебными отварами и намазали заживляющими мазями.

Провалявшись в постели около недели, я выздоровел и постепенно приходил в норму. Большую часть своего времени я проводил сидя в уголке общего зала и слушая незнакомую речь, пытаясь выучить новые слова. Хозяйка постоялого двора была так любезна, что кормила меня завтраком и ужином бесплатно.

Вся её любезность закончилась в один день, когда я выучил несколько десятков слов на всеобщем, и смог пояснить, что у меня ничего нет, кроме того, что на мне. Меня тут же вышибли из номера, поселили в чулан под лестницей и выставили счёт за лечение. Так как особых навыков у меня не имелось, отрабатывать пришлось в роли уборщика, сторожа и принеси-подай. С более квалифицированной работой вдова с сыновьями справлялись сами.

Так потекли неспешные дни. Я мыл пол, скоблил ножом жирные доски столов, ночевал в конюшне в качестве сторожа, когда на постоялый двор заезжали путешественники с лошадьми, меня звали, когда надо было помочь что-то перетащить. Мой живот сильно уменьшился в объёме, а руки значительно огрубели. Зато я внимательно слушал и узнавал всё больше информации о том мире, в который попал, и, что радовало, всё лучше понимал язык.

Вкратце расскажу то, что узнал из осторожных расспросов. Местные называют свой мир Димеон, и в этом мире, в отличие от мира Земли, действует магия. Спутник, так поразивший меня своим видом в первую ночь, имел название очень похожее на греческое имя Луны и звался Зиленой. Государственное устройство Тройской империи, на территорию которой я находился, было похоже на устройство средневековых государств в Европе, за исключением того, что некоторые вопросы, император мог решать только после одобрения этих изменений Советом дворян, Советом магов и Церковным советом. Перечень этих законов был очень узок и касался престолонаследия, государственной религии и привилегий дворян. Все остальные вопросы, в том числе и объявление войны, император решал самостоятельно (хотя поговаривали, что при принятии решений, император всё чаще полагается на мнение своих советников).

Империя была разделена на герцогства, графства и баронства. Также, существовали вольные города, которые получили от императора право самостоятельно решать местные вопросы и взимать налоги. Общий имперский налог был установлен в размере десяти процентов, и каждый владетель местности должен был собирать и безоговорочно перечислять этот налог в имперскую казну. Сверх этого налога владетели имели право устанавливать свой налог, который не должен был превышать половины имперского налога. Интересен тот факт, что вольные города не имели права устанавливать свой налог более двух процентов, поэтому в этом мире торговцы предпочитали селиться именно в таких городах, отчего последние превратились в мощный двигатель имперской торговли.

Таможенная служба была централизованной и приносила наибольший доход в бюджет империи. Купцы, прибывающие со всего мира заплатив пошлину на таможне и получив соответствующую отметку в подорожную, передвигались по всей территории империи невозбранно. О глупостях, вроде платы за въезд в город тут и не слыхали. Хоть таможенные пошлины были довольно высоки, огромные караваны товаров постоянно перемещались через границы, поскольку империя являлась не только огромным рынком сбыта для иностранных товаров, но и была родиной искусных ремесленников и магов, чьи изделия можно было перепродать втридорога.