Наконец, Марк на своем бусике забрал живописно полуодетых амазонок-победительниц, и зеваки рассосались окончательно. Уехали журналисты и дежурный экипаж скорой помощи. Ушел милицейский сержант с парой подчиненных. У Змея появилась минута, чтобы увидеть, как по редким кустам полигона бродят местные пацаны; поодаль жгут костер пузатые дядьки, тыкая в песок ножки мангала. Совсем далеко, у самой речки, с неба скатился флаер. Приземлился, озарился светомузыкой, забухал сабвуфером, выбросил десант из полудесятка купальщиков. Пески возвращались к обычному ритму жизни.
Если бы не оставленные на завтра трибуны, Змей бы сам не поверил, что они только что провернули этакое мероприятие. Регата готовилась год! Всю зиму собирались колесные корабли — пескопарусом заразился целый город. Это на регату вышло четыре корабля, а случалось, восемь больших выставляли на игру все городские клубы, да одноместных буеров почти десяток! Вот бы всем выйти, куда красочнее бы получилось. С весны катались на этих вот самых песках, чтобы научиться не просто ловить ветер — а ехать при его помощи куда надо. Сколько моментов запоминал Змей на подготовке, на играх! И на самой регате — казалось, уж этого-то никогда не забыть!
А вот сейчас только склонившееся к закату солнце, следы от широких колес на песке, да пластиковые лавки в несколько рядов... Это и все? Ни яркой картинки, ни меткого слова, ни глубокого чувства в памяти? Одно паршивое облегчение, что дело сделано, и можно уже не бояться, что как-нибудь облажаешься, и подведешь сразу весь клуб, куратора и кучу зрителей, купивших билеты за вполне реальные деньги...
Кстати, деньги. Куратор, которого за глаза все зовут Легатом. Сегодня. Уже скоро.
Змей присел на лавку в нижнем ряду, вытянул ноги, обмахнулся шляпой. Вяло порадовался, что утром не поленился пригнать собственный флаер. Не придется потеть в автобусе, выцарапывать проездной из-под кирасы, как однажды влип Винни. Солнце висело еще высоко над речкой — но исполком ждать не будет. Разговор предвидится сложный, не меньше часа. Легат встревал во все городские тусовки, от эмо до сатанистов. Это он перед камерами водил байкеров с подарками в детские дома. Устраивал прохождения клубов с флагами и в костюмах на день города. Подписывал разрешения на концерты подвальных рок-групп. А однажды искал посреди новогодней ночи трезвого Деда Мороза в детский садик райкоопторга — и чисто случайно нашел именно на клубе. С чего, собственно, и началось их сотрудничество. Словом, Легат кой-чего шарил и в движухе, и в своем беспокойном контингенте, так что обдурить Легата Змей надеялся сердцем, не умом.
Парень вздохнул, снял с пояса красивую Тамкарову шпагу. Расщелкнул крючки кирасы, переступил упавший теплый бочонок. Стащил поддоспешник, морщась, избавился от сапог. Сходил к своему флаеру, вытащил чистое полотенце, обтерся. Надел джинсы, рубашку, легкие сандалии. Бегать окунаться ни сил, ни желания, да и времени уже не осталось. Так что Змей просто сложил игровые вещи в багажник. Снова подумал, что надо бы позвонить отцу и поблагодарить за подаренный флаер. Вытащил телефон — только номер отца набрать не успел. Опять невовремя позвонил кто-то еще.
— Слушаю.
— Это молодежный технический клуб “Факел”?
— Да.
— Я представитель фирмы “Интернет и закон”.
Змей напрягся. Клубни чего-то нарушили, или очередной указ, не приведи господи, вышел? Интересоваться законами Змей начал сравнительно недавно, всего три года тому назад. Как зарегистрировали клуб, поневоле пришлось начитаться. Так вот, с тех пор не выходило ни одного закона, который бы разрешал что-нибудь дельное. Все больше полная свобода продавать снег эскимосам и запивать соленые огурцы кислым молоком.
— Слушаю вас.
— Я предлагаю вам приобрести по специальной скидочной ставке доступ к фильтру нежелательных сайтов. Проще говоря, контент-фильтрацию. Представляете, ваши воспитанники никогда не смогут посещать порнографические или экстремистские сайты!
Фразу собеседник выпалил прежде, чем утомленный Змей успел открыть рот. Не проиграй Змей настолько обидно Валенку — то есть, сейчас уже несомненной Валькирии! — он бы отболтался обычным: “Пришлите нам расценки, я сообщу бухгалтеру клуба”. Но тут просто включил самый аристократичный голос, даже бровь поднял — хоть в телефон это и не видно, видеоканал Змей не применял никогда.
— Вы хотите детей лишить удовольствия, да еще и денег за это просите?
Продавец поперхнулся:
— Но вы же обязаны принимать меры! Вы же официально зарегистрированная детская организация! Вас же проверяют! У вас могут быть проблемы!
Тут Змей имел что сказать:
— В таком случае мой куратор, зам начальника исполкома по идеологии, Сергей Павлович Крашенинников... — для пущей важности Змей сделал паузу и перестарался. Договаривал он уже вслед отключившемуся абоненту:
— ...Дал бы мне соответствующие инструкции.
Фыркнул, привесил телефон обратно на пояс и вынул из кабины флаера планшет с листом взлетного контроля. Обошел машину по часовой стрелке, ставя птички: подшипники винтов не подтекали, кожухи винтов не разболтались, лопасти под пальцами не люфтили. Запах горелой изоляции отсутствовал. На несущих балках не заметно трещин, под машиной не валяются выпавшие детали и не блестят подозрительные масляные лужицы. Больше откладывать сложную беседу повода не нашлось, так что парень залез на пилотское место, сунул планшет с таблицей в зажим. Пристегнулся, ткнул стилом в точку на экране, и сразу тыльным концом стила вдавил зеленую клавишу пуска.
Флаер тихонько зажужжал всеми восемью винтами, подмигнул зелеными огоньками контроля: все в полной исправности, заряда достаточно. Змей выдохнул и решительно прижал стартовый сенсор, настроенный на его отпечатки пальцев.
* * *
Отпечатки пальцев на полированном столе выглядели сюрреалистически. Стол комиссара в кои-то веки сиял клинической чистотой; с непривычки де Бриак даже покрутил головой: в своем ли он кабинете? Но вокруг блестели застекленные рамки, а в них знакомые сертификаты, грамоты. Наконец, карта Парижа ручной работы в стиле того самого Людовика с мушкетерами — сувенир на десятилетие службы от сотрудников. Такой точно никто иной не мог похвастаться.
Значит, уборка в кабинете наконец-то сделана, и можно спокойно ждать самолет.
Выключив лампы, Де Бриак некоторое время любовался на огни ночного Парижа за окном. Потом присел к удивительно чистому столу, словно к чужому: несколько боком. Вытащил из кармана любимый планшет, нашел фантастический рассказ — но толком погрузиться не успел.
Пластиковая дверь открылась. Вошедший успел придержать ее, и ручка не ударилась о стену. Де Бриак увидел в освещенном проеме рослого блондина, которому синяя форма Генерального Управления шла столь же хорошо, как и самому де Бриаку. Только вошедший оказался моложе комиссара лет на десять, выше на пол-головы, стройнее килограммов на двадцать, и беззаботнее на всю разницу в званиях.
— Где вас носило, Альберт? Когда наш рейс?
— Билеты через четверть часа. А до самолета часа три. Покурить успеем.
Блондин подошел к окну, поднял створку — та не удержалась на защелке и упала обратно.
— Я уже вызвал ремонтников, — де Бриак прикрыл веки. — А в чем задержка с билетами?
— Наш гений поймал меня за копированием загранпаспорта. Ухмыльнулся: использование служебного ксерокса в личных целях. А я сказал: теперь, мсье, мне придется вас убрать. Его поймали только на входе. И то, совсем чуть-чуть не перескочил вертушку. Каблуком зацепился, транс несчастный, жертва толерастов. Пока убедили, что шутка...
— Надо же, от каких мелочей зависят судьбы мира.
— Рассвятое имя, да что с этой створкой! Курить охота до смерти!
Комиссар привычно двинул пальцами по планшету:
— Сейчас посмотрю в сети, как в этой модели откручивается фурнитура. Там, наверное, язычок запал.
Альберт вынул из кармана знаменитую “Нокию”-кирпич:
— Не стоит возни.
Подставил телефон под приличного веса раму. Из других карманов достал зажигалку и пачку сигарет. Закурил, с наслаждением выпуская дым в приоткрытое окно.
Де Бриак отмер, фыркнул, засмеялся. Альберт подмигнул и погладил “Нокию”. Спросил:
— Шеф, пока ждем... Не пришло ли вам в голову какой интересной мысли по нашему делу?
— Пришло. Только не по нашему делу. А вот насколько интересная, судить не мне.
— Расскажите. Пьер допечатает билеты минут через десять. И еще останется добрый час до отъезда в Орли. А я как-то привык слушать ваши экскурсы в непонятное.
— Скоро мы будем в непонятном по уши.
— Это... Как сказать... Реальное непонятное. Мерзкое и корявое. Не приключение. Отвлечься бы. О чем читаете?
— Об эльфах.
— Хм. Да, у нас по работе все больше орки с гоблинами. Кстати, шеф. Я тут накопал в одной газетенке приемлемой желтизны, будто бы на Оркнейских островах долго жили неандертальцы, и вроде как они выглядели сущими орками. Как в кино у Джексона. Что думаете? Могло быть?
Де Бриак тоже подошел к приоткрытому окну, пожал плечами:
— Цивилизация охотников-кроманьонцев существовала свыше ста тысяч лет. Пережила знаменитое “бутылочное горлышко”, когда из-за вулкана Тама случилось похолодание, и вымерли почти все люди. Генетики определили, там всего тысяч двадцать оставалось на всю планету. Потом люди опять размножились и опять заселили Землю, переживая кошмарные перемены в климате каждые тринадцать тысяч лет. Ученые говорят, что-то там с земной осью, наклонение меняется, что ли, и все вымерзает напрочь. Видно, поэтому, земледелием кроманьонцы не занимались. И потому проблемы с государствами — эксплуатация там, принуждение, прибавочный продукт, марксизм-феминизм — их не беспокоили. А вот на каннибализм, к примеру, даже не завели табу.
— А тут вопрос, шеф. Не завели табу потому, что никто никого не ел — или потому, что бесполезно, все вокруг людоеды? Или запрещали все же — но до нас просто не дошло?
— Бог весть, я подумал о другом. Если провести некие аналогии, то передача информации об этой вот бессмертной цивилизации кроманьонцев, где мир стабилен, богат, открыт — и остается таким неимоверное число поколений! — воплощается в образе эльфов и в их бессмертии. Возможно, эльфы бессмертны не лично, а в форме культуры. В мифах же их представляли как некоего унифицированного эльфа, а-ля Большой Бухарец из книги этого русского про Ходжу Насреддина. Откуда и пошел миф о бессмертии эльфов. Ну и прочих там оркнейских орков. Даже никакой особый палеоконтакт не нужно придумывать.
Альберт докурил первую сигарету и очевидно задумался, стоит ли начинать вторую.
— ...А государства людей, конечно, по сравнению с эльфами — однодневки. Особенно первые земледельческие общины. Каких-то триста-четыреста лет, и все: переворот, новая династия, новые законы. К тому же — истощают земли, засоляют ландшафты, осушают болота, уничтожают кормовую базу хищников — а заодно и эльфов-охотников.
— И вы об этом читаете? О таких вот эльфах?
— Нет. Совсем о других. Просто по ассоциации.
— С эльфами?
Де Бриак поежился. Помолчал и сказал нехотя:
— Почему-то с оледенением. К черту это!
— Тогда скажите, хороший рассказ читаете?
— До конца пока не дошел, сказать не могу.
— Как так?
— Как... Лежер, ваш любимый анекдот?
Альберт хмыкнул:
— Идут две монашки вечером в монастырь и слышат за спиной шаги. Одна другой: “Шаги уверенные, не боится ходить по ночам в одиночку. Значит, это мужчина. Логично?” Вторая: “Логично”... Шеф, знаете, или рассказывать весь?
— Как же, знаю. “А монашка с поднятым подолом бегает быстрее мужчины со спущенными штанами!” Ну вот, представьте, что он оборван на середине. Или, напротив, читатель сразу заглянул в конец, а середины не видел. Останется ли анекдот смешным? Точно так же и текст. Сперва его следует дочитать, а уж потом оценивать.
— Но, шеф, текст же так велик!
— Это у некоторых голова слишком мала, только анекдоты и вмещает. На пяти-семи сюжетных линиях уже ломается. Ну да это их дело, а для нас неумение установить связи между десятком фигурантов — или железно доказать, что таких связей нет — попросту профнепригодность. Мы — четвертый департамент. Мы те самые “интеллектуалы из контрразведки”, которых так любят показывать в шпионском кино. Запомните, Лежер! Сейчас мы ловим человека, который пытается создать свой мир. И уже поэтому мы его не понимаем. Он действует вне стандарта просто желающих золота. И вне стандарта фанатиков. Фанатики тоже работают на кого-то большого за ними, и в конце все равно вылезают все те же деньги. Эти схемы с набором подвариантов изучены, на них есть методики. У нас — нечто третье.
