— Сма... Что-о-о? — Ванька широко открытыми глазами уставился на Стёпку, и они уже хором вскричали:
— Как ты сказал?!
— Пощади, о раздвоившийся! — заголосил человечек, проворно уползая под стол. — Нету в том моей вины! Это меня деда так назвал! Не губи!
— Врёшь! — страшно прошипел Стёпка. — Врёшь, гад!
— Костями предков моих клянусь, правду говорю! — сквозь слёзы возразил человечек. — Смакла я, Смакла! Серафианов младший слуга. А теперь твори со мной, что пожелаешь! Ничего боле не бою-у-у-усь! — но из-под стола не вылез.
Стёпку с размаху окатила жаркая волна, а потом ещё одна — холодная. В голове сделалось ясно и звонко. Всё разом встало на свои места: и неизвестная книга, и заклинание, и сумасшедшее падение неизвестно куда, и комната эта чужая со свечами... Этого не могло быть, но это было!
СВЕРШИЛОСЬ!
ПРОИЗОШЛО!
С ним произошло, на самом деле, взаправду, не во сне! Он закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание, чтобы унять бешено колотящееся сердце. В груди набухало невыразимое никакими словами пронзительное ощущение огромного счастья. "Всё, сейчас я умру, — подумал он, воспаряя над табуретом, — а говорили, что чудес не бывает". И даже он сам в это почти поверил. А они бывают!
БЫВАЮТ!!!
Стёпка даже засмеялся от небывалого восторга. Это ж надо — угодить в книгу, вернее, в мир, описанный в той, непонятно откуда взявшейся книге. В сказочный мир, в мир фэнтези, в мир магов, колдунов, гоблинов, драконов и чудес! По-настоящему угодить, взаправду, не во сне, не в мечтах, а живьём! Ха-ха!
Он поверил в это сразу и окончательно. Ни на секунду не засомневался. Уж очень ему хотелось в ЭТО поверить. Он прочитал так много сказочных и фантастических повестей, столько раз мысленно переносился в выдуманные миры и страны, так часто мечтал оказаться в них наяву, что теперь ему ничего не стоило принять реальность свершившегося с ним чуда: ну наконец-то произошло! С ним произошло! Дождался! А то ведь казалось, что уже никогда-никогда...
Он протянул руку и коснулся стола. Осторожно, словно боялся спугнуть. Стол был настоящий, кажется, дубовый, очень внушительный, весь в трудовых шрамах — порезах и подпалинах. И всё вокруг тоже было настоящее и совсем не походило на сон или бред воспалённого воображения. Эти стопки тяжёлых манускриптов, эти восковые свечи, незнакомые будоражащие воображение запахи, грубый табурет, каменные плиты пола, непроглядная ночь за узким зарешечённым окном, Смакла, наконец, притаившийся под столом, — всё убеждало Стёпку в том, что они действительно попали... куда-то. Интересно, куда? Книгу он прочитать не успел и совершенно ничего об этом мире не знал, кроме нескольких названий. Таёжное княжество, Великая Весь и что-то там ещё. Но с другой стороны, может, это и к лучшему. Будет что узнавать и чему удивляться.
До Ваньки тоже постепенно начало доходить.
— Это мы что?.. — промямлил он. — Это мы куда? Туда, что ли?
— Туда, туда, — успокоил его Стёпка, поудобнее устраиваясь на табурете. — Куда же ещё!
— Почему? — Ванька иногда бывал на удивление тупым.
— Заклинание надо было потише читать.
— А я знал?!
— Теперь будешь знать.
— А если мне это не нравится? — не слишком решительно попробовал возмутиться Ванька.
— Ха-ха! — безжалостно сказал Стёпка. — Скажи ещё, что ты к маме хочешь.
— Кроссовки хочу, — пожаловался Ванька. — Ногам холодно, а у них тут ковров нет. Ходи теперь в одних носках, простудиться можно.
Он вдруг сильно ущипнул себя за щёку, так что даже слёзы на глазах выступили. Потом подумал и ущипнул себя ещё и за ухо. Для верности. Только ничего у него не получилось: он не проснулся.
Стёпка щипать себя не собирался. Во-первых, больно, а во-вторых... Во-вторых, вдруг возьмёшь и в самом деле проснёшься! И не будет тогда никакого волшебства, никакого приключения, а одно сплошное разочарование и сожаление, что всё так быстро и неинтересно кончилось. Щипай потом себя хоть защипайся... Нет уж, даже если это и сон, лучше пока не просыпаться и досмотреть до конца.
В комнате было не только темно, но ещё и очень тихо. Дома, например, такой тишины никогда не бывает. Там всегда что-нибудь шумит, холодильник на кухне работает, соседи за стеной ругаются, доносится с улицы гул проезжающих машин, самолёты иногда пролетают. А тут... Стёпка изо всех сил прислушался и не услышал ровным счётом ничего. Словно вату в уши натолкали.
— Тихо как, — прошелестел и Ванька, испуганно тараща глаза в дальний угол, где, как ему почудилось, притаился во мраке кто-то страшный.
Стёпке от такой ненормальной тишины стало неуютно. Приключение приключением, а бояться он пока ещё не разучился. Ему захотелось зажечь потухшие свечи. У него не сразу это получилось, всё же он не привык пользоваться такими древними средствами освещения. Горячий воск ощутимо обжигал пальцы, и Стёпка ещё раз убедился в том, что вокруг них никакой не сон, а самая взаправдашняя явь. Так что зря Ванька себя щипал.
Сразу сделалось заметно светлее. Одна свеча тлела еле-еле, а три — горели ровно и весело. Как лампочки. Свечи были магические, это Стёпка сразу понял, потому что какими же ещё свечами мог пользоваться чародей?
И при ярком свете трёх магических свечей в комнате чародея Серафиана обнаружилось множество интереснейших вещей. Они словно выступили из темноты, обретя очертания, размер, цвет и блеск... и разглядывать их можно было бесконечно.
В дальнем углу никто, разумеется, не таился. Просто стояли у стены высокие рыцарские латы без шлема, без левой руки и с большой оплавленной дырой в выпуклой нагрудной пластине. В неровном свете свечей латы казались живыми, они словно переминались с ноги на ногу и устало поводили плечами.
— Вот это да! — тут же восхитился Ванька. — Вот это мне нравится!
Прямо напротив стола висел на длинной цепи двухметровый меч с неимоверно древним, безжалостно выщербленным волнистым клинком. Людоедский меч! Багровые отблески пробегали по нему от рукояти до кончика и стекали на пол тяжёлыми каплями. Под мечом, на неровных каменных плитах уже расползлась приличная бурая лужа. Кровь съеденных пленников, кровь невинных жертв и незадачливых смельчаков, пытавшихся и не сумевших победить злодея в честном бою.
Стёпка сморгнул — и наваждение исчезло. Не было ни капель, ни крови... Померещилось.
У окна на специальной подставке стоял тяжёлый арбалет с мудрёным механизмом взвода и ослабленной тетивой из драконьих жил. Почему-то Стёпка решил, что жилы именно драконьи. Выточенный из тёмного дерева, отполированный руками и временем, прекрасный в своей завораживающей мощи, арбалет так и просился в руки. Толстые стальные болты с широкими и очень длинными наконечниками лежали рядом — бери и заряжай. Только тетиву натяни, если сил хватит.
Сердце какого мальчишки не дрогнуло бы при виде настоящего боевого арбалета, настоящих рыцарских доспехов и взаправдашнего людоедского меча? Сразу забылся и испуг, и жуткое падение в никуда, и холодный пол под ногами. Ради такого можно и пострадать.
— Как думаешь, далеко бьёт? — спросил Ванька, лаская жадным взором лакированное арбалетное ложе с вырезанной на нём волчьей головой.
— Да уж, наверное, не близко. Видишь, какой здоровенный. Спорим, тебе такой не удержать.
— Ха! — отмахнулся Ванька. — Одной левой. Я батину вертикалку спокойно держу, а она, знаешь, какая тяжёлая.
— Стрельнуть бы, — у Ваньки руки чесались опробовать это чудо средневековой оружейной техники. Куда там дедушкину "настоящему" луку с тетивой из обыкновенной лески!
Впрочем, оружия в комнате было не так уж и много. Всё-таки здесь чародей обитал, а не воевода какой-нибудь, прославленный в боях и сечах. Главным сокровищем Серафиана — это сразу бросалось в глаза — были книги. Вот их-то в комнате имелось как раз много, очень даже много. На столе, на полках, на стульях, в нишах и просто на полу вдоль стен лежали, стояли, валялись и громоздились десятки и десятки книг. Книги в толстых переплётах из свиной кожи с бронзовыми застёжками и без; книги, зачитанные чуть ли не до дыр и совсем новые, только что вышедшие из-под пера переписчика; книги изрядно попорченные крысами и даже огнём; книги большие и маленькие, тонкие, толстые и невероятно толстые; книги, которыми постоянно пользовался чародей, творя заклинания и удивительные магические превращения... И Стёпка проникся уважением к хозяину комнаты, который был, сразу видно, не только очень образованным человеком, почти профессором или даже академиком чародейных наук, но ещё и храбрым воином. Судя по доспеху, чародей Серафиан побывал не в одном бою и получил немало тяжких ран. Вон какая жуткая дыра зияет в нагрудной пластине. Словно бронебойным в упор шарахнуло. И как он только ухитрился выжить после такого попадания. Без магии, разумеется, не обошлось. Да и людоедский меч, можно поспорить, тоже неспроста здесь висит. Наверное, сам Серафиан этого людоеда и победил, а меч на память себе оставил, как честно добытый в бою трофей. Настоящие чародеи всегда так делают.
Стёпка взял с полки первую попавшуюся под руки книгу, раскрыл наугад, поразглядывал с минуту непонятные крючковатые каракули, ничего, разумеется, не понял, перелистнул ещё несколько сделанных из непривычно грубой бумаги страниц... И ему вдруг стало до того не по себе, до того неуютно и страшно, что он захлопнул книгу и поскорее поставил её на место, словно это не книга была, а жаба какая-нибудь или змея ядовитая, которую он по ошибке схватил, и она его едва не укусила. Не сразу до него дошло, что эта книга специально так заколдована была, чтобы её кто попало не открывал и не читал. И на другие книги тоже, видимо, было наложено какое-то заклятие, потому что у него пропало всякое желание не то что открывать их, а и даже просто разглядывать. И когда он нарочно, для того, чтобы уж наверняка убедиться, дотронулся до корешка лежащей на краю стола другой книги, ему опять показалось, что она сейчас вцепится в его палец острыми зубами. Он в испуге отдёрнул руку, затем осторожно вытянул шею и попытался прочитать название. "Яды и противоядия" было написано на обложке затейливой вязью. Понятно почему чародей защищает такие книги заклинаниями.
А вот Ваньку и без защитных заклятий не интересовали чародейские книги. Его интересовал людоедский меч, тем более что разглядывать его не мешали никакие заклинания. Ванька ходил вдоль меча, оценивающе причмокивал, покачивал головой, сверкал глазами, но рукам пока воли не давал, хотя видно было, что ему до смерти хочется потрогать это потрясающее орудие убийства.
Младший слуга, как залез под стол, так и сидел там, не подавая, как говорится, никаких признаков жизни. Даже зубами перестал стучать. Словно испарился или просочился в подпол.
— Эй, хозяин! — окликнул его Стёпка. — Ты куда пропал?
Смакла под столом тяжёло вздохнул, но не отозвался. Он, бедняга, уже было решил, что ужасные демоны о нём забыли, а теперь выяснилось, что нет, не забыли. И он опять застучал зубами. С той самой минуты, когда после заклинания в комнате что-то завыло, загудело и появилось вдруг из ниоткуда кошмарное двухголовое чудовище, орущее дурным голосом, а вовсе не тот безобидный бесплотный демон, на которого было рассчитано по мнению Смаклы заклинание, — с той самой минуты гоблин пребывал во власти неописуемого ужаса. Он уже тысячу раз покаялся, что затеял столь опасное, как выяснилось, дело, что ему вообще пришло в голову вызывать втихомолку демона, и теперь, таясь под столом, об одном лишь молил он всех своих предков до двунадесятого колена — чтобы они помогли ему выбраться из этой передряги живым и по возможности невредимым, и ежели помогут, то он никогда, никогда боле... Даже не взглянет, даже не помыслит...
— Смакла! — требовательно повторил Стёпка. — Я ведь знаю, что ты здесь. Вылазь!
— Не вылезу! — прошелестело из-под стола.
— Почему?
— Боюся!
— Видали! — возмутился Ванька, отрываясь на миг от созерцания чудовищного меча. — Боится он! Как без спросу в чужие книги нос свой неумытый совать и заклинания всякие нехорошие говорить, так он смелый! А как отвечать за свои дела, так он боится, видите ли! Вылазь сейчас же, а не то как сделаю с тобой сам не знаю что!..
— Я не хотел! — с непритворным отчаянием воскликнул Смакла.
— А мы хотели? Вылазь, кому говорю!
— Вы меня пожрёте!
Ванька только фыркнул в ответ:
— Вообще-то мы гоблинами не питаемся... Но если ты и дальше будешь упрямиться, можем и сожрать.
— Ладно, вылезу, — Смакла завозился и послушно выполз на четвереньках из-под стола, бормоча что-то непонятное, наверное, какое-то заклинание, защищающее от злобных демонов. Словно побитая собака дополз он до середины комнаты и замер, пряча глаза.
— Ты чего трясёшься? — спросил Ванька весело. Свой собственный испуг он уже напрочь забыл. — Боисся?
— Знамо, боюся, — Смакла ещё сильнее застучал зубами.
— А чего ты боисся? Неужели мы страшнее тебя?
— Знамо, страшнее. Все демоны шибко страшные, о двух... о раздвоившийся.
— Какие же мы демоны? — удивился Стёпка, повертев перед собой свои обычные — без когтей, без чешуи и шерсти — руки.
— Знамо, какие. Демоны-исполнители. Сусчества суть потустороннешние, — пояснил Смакла. Он осторожно раздвинул пальцы и одним глазом посмотрел на Ваньку.
Ванька показал ему язык.
У Смаклы отвисла челюсть. Стёпка испугался, что гоблин сейчас упадёт в обморок, но Смакла в обморок не хотел. Некоторое время он отрешённо смотрел на Ваньку, потом в его глазах появилось осмысленное выражение.
— Потустороннешние, — повторил он уже совершенно другим голосом. — Исполнители.
Вскочив на ноги, он метнулся вдруг к столу и уткнулся в раскрытую книгу, разом забыв о присутствии страшных демонов, которых только что боялся чуть ли не до потери сознания.
— "...демон — сусчество суть постусторонн... нешнее, являясь сус... суб... танцией неодушелвённой, воли собственной иметь не могёт и потому подчиняться обязан вызвавшему его, аки... аки пёс преданный, и выполнять должон все его пожелания со всяческим рвением и умением в пределах своего могусчества и компе... конте... нтеции." Во как!
С трудом прочтя этот маловразумительный на Стёпкин взгляд текст, Смакла облегчённо вздохнул, вытер со лба пот и рухнул на стул. Страха в нём как не бывало. Словно вдруг подменили его. Словно бы и не он несколько минут назад стучал под столом перепуганными костями. И теперь Стёпка смог разглядеть его получше.
Смакла был не просто младший слуга. Он был мальчишка. Причём, он был младше мальчишек года примерно на два и имел отчётливую азиатскую внешность, примерно такую, как у Стёпкиного соседа и хорошего друга Витьки Юктешева, который по национальности являлся наполовину хакасом наполовину калмыком. У Смаклы было довольно приятное, слегка лукавое лицо проныры, страшно чумазое и словно бы нарочно вымазанное сажей. Жесткие нечёсаные волосы торчали во все стороны в "художественном беспорядке", как сказала бы мама, доведись ей встретиться со Смаклой лицом к лицу. Под густыми бровями сверкали пронзительные чёрные глаза, а щёки у Смаклы были ещё больше, чем у Ваньки. В общем, это был довольно упитанный слуга и, судя по его отнюдь не измождённому виду, он вовсе не был измучен непосильным трудом. И на гоблина, на такого гоблина, какими их представлял себе Стёпка, он ни в малейшей степени не походил. Уши слегка великоваты, и мелкие зубы во рту непривычно остры, но и только.
