Сослуживцы не любили, за то же самое, из-за меня им приходилось то отжиматься, то совершать марш-броски в полной экипировке. Что никак не способствовало дружеским отношениям. Один раз даже пытались приструнить, но после того как я 'наковылял' десятерым дембелям, смирились.

Больше всех, меня не любил старшина роты, мичман Шубодеров. Как то, во время выдачи сигарет, а тем, кто не курит, сахара, я отказался от своего сахара, по той причине, что хранить его негде.

В прикроватной тумбочки, нельзя хранить съестные продукты, там должны находиться только письменные принадлежности с письмами и 'мыльно-рыльное': зубная щетка, паста, бритва и т. п.

Шубодерову не понравилось, что я отказался от пайка, так как, из-за этого, ему пришлось-бы заниматься бумажной волокитой. И после того, как я стал настаивать на своем, мичман попытался ударить меня в лицо. Я легко уклонился от удара и подтолкнул старшину в спину, придавая ему ускорение. Мичман с силой врезался в стену и разбил нос.

Если бы я тогда знал, к чему это приведет, я бы ни за что не отказался от сахара.

На девятом месяце службы, когда я бегал на плацу, по разрешению командира роты, с вещь мешком набитым песком, я услышал звук приближающегося, со спины, УАЗа. Но не придал этому значения, по плацу периодически кто-то проезжал в сторону КПП и обратно.

Я слышал, как звук нарастал и думал, что водитель просто спешит. И только, когда звук стал совсем близко, я повернулся, но было поздно.

Мне ампутировали левые руку и ногу, удалили часть левого легкого. На правой руке осталось только три пальца: большой, указательный и средний и все это, не считая мелких травм, порезов и ушибов, из-за сахара. Из-за него случился конфликт с мичманом, который не выдержал насмешек за своей спиной. Из-за него мичман напился и решил отомстить срочнику, который его унизил. Из-за него я стал инвалидом, и все мои мысли стали сводится к тому, как покончить собой, так как теперь, я сам даже по нужде сходить не могу.

Но осенью, все изменилось, и у меня появилась надежда, на нормальную, полноценную жизнь.

Самый длинный день.

Я лежал в Московском военном госпитале, на третьем этаже, в отдельной палате с телевизором и тревожной кнопкой.

Лежа на кровати и, так как больше нечего не мог, а телевизор вызывал у меня раздражение, смотрел в окно. За окном шел первый снег и обычно люди радуются этому, но не я. Я вообще не замечал снега, я продумывал, как добраться до окна, разбить его и сбросится в низ. Но моим мыслям помешали крики за дверью, один из голосов принадлежал врачу, а второй, до боли знакомый, из моей прошлой, полноценной жизни.

— Я тебе бумажку дал, чего тебе еще надо — звучал знакомый голос, на все отделение.

— Но так нельзя, ведь человек живой — вторил ему голос врача.

Потом голоса стихли, по-видимому, говорившие зашли в кабинет и через минуту продолжились на тех же повышенных тонах.

— Лечить надо уметь, а не ждать пока парень наложит на себя руки — говорил первый.

— Ты меня еще поучи... — начал было второй, но его перебил первый.

— Надо будет и поучу. Все, харе лясы точить.

И тут врач закричал.

— Не пускайте его в палату, вызовите охрану.

— Бойцы, — заорал первый, прямо возле двери моей палаты.

Я не мог не узнать этот голос, но господи, как же я не хочу, чтобы мой наставник видел меня в таком виде. Ведь он меня учил для чего-то большего, а теперь, увидев меня, он поймет, что все его усилия пропали даром.

— К бою — продолжал кричать мой бывший наставник — никого к двери не подпускать.

Услышав звук передергивания нескольких затворов, мне стало не по себе. Неужели мой наставник настолько отмороженный, что отдаст приказ стрелять по медперсоналу? А его бойцы, они что, больные на голову, чтобы выполнить такой приказ?

Дверь в палату открылась, и в нее вошел, все такой же смуглый и здоровый как гора, дагестанец, по фамилии Мамедов.

— Здорова лежебока — радостно сказал он.

— Здравия желаю, товарищ полковник — попытался я изобразить улыбку.

В руке полковник держал большую клетчатую сумку, чем-то набитую настолько, что она напоминала большой мяч с гранями.

— Обижаешь — Мамедов кивнул на свои погоны, на которых сияли генеральские звезды. — Не устал здесь отдыхать? — спросил он, ставя сумку на пол.

Я не успел ему ничего ответить. За дверью началась, какая то суета и полковник... то есть уже генерал-майор начал спешно извлекать из сумки теплые вещи, бушлат, ватные штаны, вязаную шапочку и один ботинок.

— А можно узнать, что происходит?

— По ходу дела все узнаешь — ответил Мамедов и принялся меня одевать.

— Мне кажется я слишком тепло одет, для этого времени года — сказал я, после того как Мамедов меня одел — сейчас идет только первый снег и больших морозов не предвидится.

— Там, куда мы направляемся, уже далеко не первый снег — ответил он и взял меня на руки, как жених невесту.

— А куда мы направляемся? — снова спросил я.

— Мы — на его лице появилась довольная гримаса — отправляемся на тот свет.

Я и так ничего не понимаю, а теперь вообще склонен считать, что мой бывший наставник сбрендил. Я, конечно, помню, что говорил отец, о том кому из наставников я могу доверять как ему. Это гусар Матвеевич и вояка Мамедов. Но после того, как последний вынес меня в коридор, мои сомнения, на счет его умственных способностей, усилились.

В коридоре стояло четыре бойца, в полной экипировки спецназа, с Калашниковыми и держали под прицелом, лежащий на полу, медперсонал.

— Вы не террористы?

Мамедов посмотрел на меня так, как смотрят на дебилов.

— Охренел, что ли — говорил он, спускаясь со мной по лестнице, впереди своих бойцов — этот придурок, главврач, не хотел тебя отпускать. Даже после того как я показал ему свидетельство о твоей смерти.

Вот это новость, прямо груз с плеч. Так глядишь, точно, на тот свет попрем, всем скопом, вместе с Мамедовым и его шизанутыми бойцами. Что вообще происходит, что, мать вашу, за ересь несет этот смуглый увалень.

На первом этаже ситуация была примерно такая же как и на третьем, за исключением того, что бойцов было больше и медперсонал не лежал, а стоял с поднятыми руками.

У входа в госпиталь стояло четыре бронеавтомобиля 'тигр'. Два из которых, первый и последний, с пулеметными турелями, в которых сидело по бойцу.

Выйдя из госпиталя, Мамедов подошел к задней двери второго 'тигра', один из бойцов открыл дверь, и он меня усадил на заднее сидение. Рядом сидел еще один инвалид, но у него не было лишь правой ноги, по колено. Этот парень помог мне пристегнуться ремнем безопасности.

— По коням — крикнул Мамедов.

Бойцы погрузились в остальные машины, сам Мамедов сел за руль 'тигра', в котором сидел я и парень без ноги, и колонна тронулась.

— Тебя так же забирали? — поинтересовался я у парня, надеясь, что у него с головой все в порядке.

Парень был невысокого роста, от силы метр шестьдесят, темные волосы, голубые глаза — что редкость — ровный нос, худощавого телосложения. И еще, у него не было всего лишь правой ноги.

— Нет, меня дядька из дома забрал — ответил парень, кивая в сторону Мамедова.

Странно, Мамедов вроде смуглый представитель гор, а этот, хоть и брюнет, но все-ж-таки, представитель белой расы. Ну, может они родня через десатое колено и мама белокожая, волосы все-таки черные.

— Кстати, Николай Курохтин бывший лейтенант спецназа, а ныне, двадцати пяти летний инвалид, — он показал на остатки своей ноги — характер вспыльчивый, но быстро отходчивый, всегда говорю то, что думаю. Ногу потерял при охране особо важной персоны, — вот так коротко и емко представился парень.

— Олег Серов бывший сержант роты ДШБ, девятнадцать лет, попал под колеса пьяного мичмана на УАЗике. Характер спокойный, рассудительный не вспыльчивый — в ответ, также коротко, представился я.

— Вот падла — выразился Николай.

— Кто? — не понял я.

— Да тот 'сундук', что на тебя наехал, все беды в армии от них — Николай хлопнул себя ладонью по здоровой ноге.

Что не говори, а он в чем-то прав, но отчасти. Прапорщики действительно считаются, в некоторой степени, вредителями, с их постоянным воровством и пьянством, а что вы хотели, ведь прапорщиками становятся бывшие срочники. Но все забывают о той полезности, которую они приносят, взять хотя бы должность начальника склада, будь то продуктовый или вещевой. Если бы не было прапорщиков, то кого ставить на эту должность, офицера? Нет, слишком накладно получится. И не надо думать, что все подряд такие, есть механики, старшины, да, в конце концов, тот же российский спецназ, на десять процентов, состоит из прапорщиков. Так что я склонен считать, что мне просто не повезло. А то, что прапорщики постоянно попадаются на косяках, так попадаются и офицеры, но это замалчивается по той причине, что в их обучение вложено слишком много сил, времени и денег.

— Кстати Олег, — заговорил Мамедов — это сын твоего крестного.

Я был крещен в раннем детстве и не мог помнить этот процесс. Про крестного, вообще нечего не знаю и отец, как-то, об этом не говорил. Да и сам я никогда не задавался таким вопросом, не до этого мне было.

— А кто мой крестный? — Спросил я у глаз Мамедова, в зеркале заднего вида.

— А ты догадайся, — шутливо заговорил генерал — невысокого роста, на коне, убийца 'зеленного змея'?

Тоже мне вопрос, да после таких подсказок, я бы не догадался только, если-бы у меня отшибло голову.

— Ты сын Степана Матвеевича? — я посмотрел на Николая.

Тот кивнул, а генерал добавил.

— Ты учти Олег — говорил он, не отрывая взгляда от дороги — характер у моего крестника, не такой, как и у его отца. Палец в рот не клади, откусит.

— Я думал, товарищ генерал-майор, что Николай ваш племянник? — и ведь действительно так думал.

— Так — в голосе Мамедова появилась жесткость и нотки раздражения — перестань меня звать по званию. Зови дядя Руслан или дядя Русик — и уже спокойно — не чужие, твой отец, всё-таки, крестил моего сына.

Да ладно, у меня есть родственники, не по крови, но все же и отец это скрывал. Зачем??? Для чего???

Блин, голова начинает болеть, от всяких догадок. Кстати, что с отцом, где он? Ведь его, когда меня сбил Шубодеров, так и не нашли. Мало того, на том месте, где стоял наш дом, остался только фундамент. Все исчезло и даже 'дружбаны', не знали, кто и когда разобрал и вывез, в неизвестном направлении, все наше подворье.

Когда мне об этом сообщили, я думал, что остался один в этом мире. Тогда-то я и решил, что не хочу доживать свою жизнь инвалидом и покончу собой, при первой же возможности. А оказалось, что у меня есть семья, которая, все это время, была рядом со мной.

— Вы не знаете, что с моим отцом? — спросил я, конкретно не к кому не обращаясь.

— Не переживай братан, с ним все в порядке, он уже 'на том свете' — говоря это Николай улыбался.

Господи, какой же сволочью нужно быть, чтобы с таким довольным видом, сообщать такие вещи. Я, конечно, предполагал, что с отцом могло, что-то подобное случиться и морально готовился к этому, но услышать, что это действительно так, оказалось тяжело.

Мой изможденный, морально и физически, организм не выдержал.

— Ты что несешь, дубина — услышал я крик Мамедова, перед тем как потерять сознание — он же ничего не знает.

Очнулся я от того, что Николай хлестал меня по щекам, как рыбина хвостом, по морде нерадивого рыбака.

— Откуда я знал, надо было предупредить — увидев, что я пришел в себя, Николай перестал 'угощать' меня рыбой и сказал — жив твой отец, слышишь меня, жив.

— Ты же сказал что он 'на том свете'? — кое-как оклемавшись, спросил я.

— Да это место такое, так мы его называем — кричал Мамедов с водительского места.

Проводя по лицу единственной ладонью с тремя пальцами, я уставился на нее. — 'Зачем все это, для чего я им такой? Когда был здоровый и сильный, родня скрывалась, а отец не спешил мне о ней рассказывать. Теперь же, когда меня, и за человека принять сложно, они зачем-то за мной пришли и говорят, что есть место под названием 'тот свет', где находится отец, куда мы направляемся и где, судя по моей одежде, довольно холодно'.

Николай рассудил мое молчание и разглядывание руки, по-своему.

— Ты это брось — сказал он — даже не думай о своих увечьях, — он кивнул на мою руку и показал на свою ногу, точнее ее отсутствие — это все излечимо.

Хм, как же излечимо, наука пока не дошла до такого, чтобы сделать возможным регенерацию рук и ног. Про пересадку и говорить нечего, тут такой же непролазный лес, как и с регенерацией.

— Ты имеешь в виду протезы?

Николай широко улыбнулся, хлопнул меня по плечу и приобнял, как 'закадычного корешка'.

— Нет. Я имею в виду, что к нам вернутся наши конечности, на том свете — Николай ткнул пальцем в крышу машины.

После этих слов и указания Николаем правильного направления того места, о котором он говорил, я стал подозревать, что мои похитители, а по совместительству родичи, сумасшедшие или массовые самоубийцы. Что не мешает им быть и теми и другими одновременно. И лишь один аргумент мешал мне быть уверенным в этом на сто процентов, это заявление Николая, что отец жив и находится именно там, куда он показывал. Не представляю, как это возможно, но, думаю, когда доберемся туда, все может оказаться гораздо проще, чем я предполагаю.

— Батя, — в 'тигре', неожиданно ожил динамик рации — у нас компания, три полицейских 'бибики'.

— Придерживаемся плана, — отвечал Мамедов — головной машине сменить маршрут, остальные за ней.

Через несколько секунд до меня дошел вой сирены и голос из громкоговорителя, но разобрать слова, под броней армейского внедорожника, не получалось.

— Четвертый, что они там 'чирикают' — спросил Мамедов в микрофон рации.

— Требуют, чтобы мы остановились или откроют огонь — ответил тот же голос.

— Отправь их сходить по большому — без раздумий велел Мамедов.

В динамике послышался смех, а через пару секунд звук сирены резко начал отдалятся, и вовсе пропал, а Николай пояснил. Что выражение, отправить 'полисменов' по с..ть, значить припугнуть. А чем военный может напугать полицейского, правильно, более мощным вооружение. Короче говоря, четвертый, навел на них пулемет, установленный в турели.

Вот уж действительно, отправил по большому, да только все это лишь усугубит положение нашей колонны. Так просто от нас не отстанут.

— А нужно ли было, так, забирать меня из госпиталя?

Я уже смирился с тем, что мои похитители немного 'того' и не стал их расспрашивать о том месте, куда они меня везут, и которое называлось 'тот свет'. Но мне не понятно, зачем было поднимать столько шума. Мамедов профессионал и мог бы сделать все тихо, без лишнего шума.

— Я только два дня как узнал о произошедшем с тобой несчастье — Мамедов вытащил из своего внутреннего кармана сложенный лист бумаги и протянул его мне. Николай перехватил лист и развернул его так чтобы я смог его прочитать. Это было свидетельство о смерти, на мое имя. Причем, дата смерти была указана та, когда меня сбил Шубодеров — на дату смерти не смотри, ее сегодня, по просьбе рода, подкорректировали. — Говорил генерал, посылая машину влево, вслед за первым 'тигром' — а два дня назад я отправил Евсеева в госпиталь с многочисленными переломами лицевых костей, за то, что не сообщил мне сразу о произошедшем с тобой.