Сокрушительные Новости

— Ты... — он довольно громко сглотнул, и при этом практически перебил себя. — Ты фантазируешь обо мне?

Он поморщился, когда Гермиона внезапно топнула ногой по полу, кружась в клубящемся облаке пыли вокруг ее ног. — Что вообще делает мой мозг?! — она сердито прошипела. — Это не то, что я хотела сказать! — Она сделала контролируемый медитативный вдох, который произвел бы впечатление на самого Гаутаму Будду. — Может, не будем превращать это в допрос? Это вообще возможно? Я и так достаточно смущена без того, чтобы обсуждать с тобой мои более жалкие записи в дневнике.

Гарри дал невинный вид разводят руками, медленно подметая пол правой ногой, слегка. Там было много чего подметать. — Просто пытаюсь разобраться в этом, вот и все...

— А что здесь невероятно трудно понять? — Гермиона вспыльчиво накинулась на него с руками, скрещенными ниже груди, немного раздражаясь, но в основном все в порядке. Почти, как Будда. — Я влюблена в тебя. Я думаю, мы уже достаточно установили это. И это значит, что да, я нахожу тебя привлекательным. Вроде как это идет совместно, не так ли? Ты оказываешь на меня притягательную силу. Ты влияешь на меня. Эмоционально, физически, химически... совершенно раздражающе. Да, ты мне нравишься. Так, это достаточно ясно для тебя, или ты хочешь, чтобы я разделась и сказала тебе взять меня прямо здесь, прямо сейчас, на этом отвратительно пыльном полу? Мать Мерлина! Ты хоть представляешь, как это унизительно для меня? (п/п: а Леди знает толк в разврате! Скромницы они такие!)

На этот раз настала очередь Гарри покраснеть, и причин тому было не меньше двух. — Прости, — пробормотал он себе под нос, смущенно почесывая затылок. — Не хотел тебя смущать. — Он сделал паузу, пробормотал еще раз свои извинения, затем немного покопался в своих бурных мыслях. Слабый вздох, казалось, был его завершением. — Дело в том, что... ну, ты сам сказал, что влюбленность — это всего лишь мимолетное увлечение, так? Потому что, на самом деле, это в основном поверхностная вещь, питаемая желаниями и выдумыванием идеальной версии объекта своего желания и всей этой суматохи. Как будто описание влюбленности в книге, верно?

В ответ она лишь уклончиво кивнула, воздерживаясь от прямого взгляда.

— Так... мой вопрос, наверное, в том, как это может относиться к нам двоим, потому что, как ты неоднократно подчеркивала, ты действительно знаешь меня. Тебе не нужно заполнять пробелы, и тебе не просто нравится, как я выгляжу и иду оттуда. Ты... тебе нравится, как я выгляжу, через... ве-верно?

Глаза Гермионы снова поднялись к небу, и снова потолок мешал ей отчаянно просить. — Древние языческие боги, дайте мне силы...

— Извини, — быстро продолжил Гарри, подняв руки в извиняющемся жесте. — Вот, что я хочу сказать... мы уже лучшие друзья, и так было много лет, верно? Никто не знает меня лучше, чем ты... и это не просто расхожая фраза, в моем случае. Невероятно, но это, правда. Так что, когда ты обнаруживаешь, что я нравлюсь тебе и в других отношениях, которые, возможно, выходят за рамки традиционного определения дружбы... ну, разве это автоматически не означает это больше, чем влюбленность?

Гермиона вздохнула с раздражением, ее гнев утих, только чтобы показать что-то гораздо более уязвимое под ним. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — произнесла она дрожащими губами, и ее голос был настолько же твердым, сколько и слабый. — Ты хочешь, чтобы я призналась тебе в своей вечной любви, чтобы я выглядела еще более жалкой, чем сейчас? Я надеялась, что мне как-нибудь удастся пройти через это испытание, с хоть каким-то жалким остатком моего достоинства нетронутым, ты знаешь, но я думаю, что одно из этих окон, разбито вместе с остальными моими, явно горестно, нереалистичными надеждами.

— Эй, — мягко произнес он, делая два непреднамеренных шага навстречу ей и сокращая вдвое расстояние между ними. Неуверенность в себе остановила его. — Даже не думай о такой ерунде. Ты никогда не будешь выглядеть жалкой. Даже через миллион лет. В моих глазах ты как персонифицированная противоположность самой сути слова. Ты моя героиня, разве ты этого не знаешь?

Она горько усмехнулась, но алый оттенок на ее щеках, возможно, противоречил ее резкому отказу от его слов. — Пожалуйста, — сказала она. — Тебе не нужно пытаться меня утешить.

Он сделал еще один шаг вперед, на этот раз более обдуманный; она осталась на месте. — Но я говорю серьезно. Я не играю с тобой здесь, Гермиона. И не пытайся сказать мне, что в глубине души ты не знаешь, что я никогда не сделаю этого с тобой, потому что это было бы оскорблением для нас обоих. Я не играю ни в какие игры, и я тоже не валяю дурака. Иногда я действительно немного глуп, но я редко усугубляю проблему, притворяясь. Мне просто... искренне трудно понять, что ты говоришь, потому что...

Он глубоко и глубоко вздохнул, наблюдая, как она стоит на расстоянии вытянутой руки от него... так близко, так ужасно близко и все же недостаточно близко. Ее лицо было обращено в сторону, одна рука держалась за локоть другой. Ее волосы выглядели замечательно, один дикий кудряшки, с собственным характером торчат за рамки ее плеч. Тайные энергии, высвобождаемые заклинаниями, с которыми они работали в эти дни, имели самые странные эффекты на людей, и в случае Гермионы, к ее большому огорчению, это было влияние, в основном, на ее волосы, в которых они проявлялись. Грязная влажность была ничто по сравнению с явным хаосом, который эти заклинания надежно нанесли на ее волосы.

И в беззвучном уединении собственных мыслей, он просто обожал это.

— Видишь ли, — мягко сказал он, — я слушал тебя все это время, пока ты все твердила и твердила о том, что у тебя есть ко мне, что ты называешь влюбленностью, и снова и снова подчеркивала это... эту неуместность, отвергающая все это, как какой-то тривиальный, бессмысленный маленький полет фантазии, который никому не нужен, и который, в конечном итоге, просто испарится, как невещественная бархатистость. Да, я тоже знаю некоторые слова. В основном слушаю тебя. Я тебя много слушаю, ты в курсе? И я слушал тебя прямо сейчас, внимательно, и все это время я стоял здесь обеспокоенный и сбитый с толку, задаваясь вопросом, действительно ли это все, что есть, или ты просто существуешь... ты знаешь... Снова Гермиона, в твоем уникальном, неповторимом образе. Такой всезнающей, но иногда такой неосознанной. Такой невероятно умной, но такой мучительно неуверенной в себе.

Покачав головой, Гарри слегка улыбнулся про себя, все это время его глаза были устремлены на нее. Ее взгляд все еще отводился от него, Гермиона, к сожалению, упустила эту золотую возможность полностью неверно истолковать выражение его лица и тем самым доказать его правоту.

— Знаешь, — продолжал Гарри задумчиво, — Я не думаю, что когда-либо был по-настоящему влюблен. Не реально. Может быть, в детстве, конечно. Один из подростковых вариантов подходит, что не имеет никакого смысла, как, когда ты видишь Ким Бесинджер в этой странном фильм об инопланетянах с тем, как одноглазый червь ползает, и это заставляет тебя чувствовать у себя немного покалывание внутри... Ким Бесинджер, а не о черве... но ты не знаешь, что происходит и почему. Может быть, это. Может, Вероника Малкольм в начальной школе. Но не более того. И уж точно не про тебя.

Она опустила голову еще ниже. — Конечно же, нет. Я знаю это...

Обнаружив в своем сердце пламя мужества, зажженное ее признанием и подогретое видом ее хрупкости, когда она стояла перед ним, такая открытая и незащищенная, Гарри сделал последний шаг, сокращая расстояние между ними. Он осторожно положил правую руку на ее левую, которая свободно висела у ее бедра; его прикосновение было наполовину вопросом и наполовину заявлением, ни один из которых Гермиона не могла понять в этот момент. В ошеломленном изумлении, ее голова перекатывалась из стороны в сторону, а глаза фиксировали ее пальцы, переплетенные с его, в странной интимной манере: загадочное зрелище, если оно вообще было...

— Нет, Гермиона, — сказал он ей, — я могу заверить тебя в недвусмысленных выражениях, что я не влюблен в тебя, и что, на самом деле, ты последний человек в мире, в которого я мог бы влюбиться. И все твои разработки по этой теме очень помогли мне сделать это недвусмысленно ясным. Потому что ты прав. Конечно, ты права. Ты просто не знаешь, насколько ты прав. Само слово слишком маленькое и мелочное, не так ли? В самом деле, влюбилась? Да ладно тебе, это не про нас. Этого недостаточно. Нет, Гермиона, моя лучшая подруга, моя постоянная спутница... в течение последних двух лет, может быть, с того дня, как мы встретились, до этого самого момента, я просто, а может быть, и неизбежно, видел, как все глубже влюблялся в тебя, и это единственный верный способ выразить это.

При этом склонившаяся голова Гермионы закружилась быстрее, чем мог дернуться Файерболт, и она уставилась на него, как будто он только что спонтанно решил прочитать случайные отрывки из математических принципов Исаака Ньютона на Парселтанге, без какой-либо видимой причины. Ее зрачки играли в пинг-понг между его глазами, пока в какой-то момент не застряли где-то посередине. И вся наиболее ясная активность ее мозга в тот момент была сформулирована следующим образом:

— Хах?

Едва заметное подобие улыбки мелькнуло в уголках рта Гарри, когда он пожал плечами. — Во всяком случае, это то, что я должен сказать по этому поводу. Но если говорить об этом слишком рано, учитывая, что мы знаем друг друга всего пять лет и все такое, я полностью понимаю.

Ее глаза сузились в щели, она зажала половину нижней губы зубами и нервно покусывала ее, некоторое время. Пристально разглядывая его, она начала качать головой быстрыми, хотя и минимальными движениями. Ее диагноз был завершенным, — ты... ты не имеешь никакого смысла.

Его губы дерзко изогнулись вверх. — Надеюсь, ты знаешь, что я обычно безоговорочно доверяю твоим суждениям, но у меня такое чувство, что у тебя сегодня выходной... Боюсь, мне придется с тобой не согласиться. На самом деле, я думаю, что, возможно, я просто вижу больше смысла, который мне когда-либо удавалось понять в чем-либо.

Очень мало из всего этого предполагаемого чувства в настоящее время переводилось на дезориентированном лице Гермионы Грейнджер, обычно одного из главных источников смысла в Великобритании и в более широком районе Млечного Пути. — Но...но..... но... что?! Этого не должно было случиться!

— Не должно было случиться? — спросил он, и нарождающееся веселье, скрытое в его чертах, наконец, расцвело. — Ты снова решила научиться гадать? Профессор Трелони будет рада это услышать.

— Фу, нет, — она отвергла эту ужасную мысль. — Нет, Я... Я просто хотел сказать... что я имел в виду? На чем мы остановились?

Это все уладило. Гарри в этот момент был уверен, что никогда не видел Гермиону Грейнджер, которая стояла в тупике, такой полностью и безнадежно потерянной. Втайне, в меру, он наслаждался ее новизной, и сам вид ее был настолько обезоруживающе милым, что не было никакой силы, которой он обладал, которая могла бы остановить его от этого: он рассмеялся.

— Я, — любезно продолжал он, чтобы помочь ей, — рассказывал тебе о своей любви к тебе, в то время, как ты пыталась обмануть меня своей глупой влюбленностью.

— Прекрати так говорить! — она сразу потребовала, но вскоре передумала. — Или... или, может быть, пока я, наконец, начинаю верить, что я слышу. Что, во имя Основателей, я слышу?

Он ухмыльнулся ей так, что сам того не подозревая, серьезно угрожал структурной целостности ее колен, зная о чем, он, возможно, вежливо воздержался бы от ухмылки, таким опасным способом. Возможно.

— Что вы имеете в виду? — он спросил ее, в фальшивой невинности. — Что я влюблена в тебя?

— Да... да, это, — ответила она, словно в трансе, глядя на него с удивлением. — А ты?.. ты действительно так думаешь?

— Моя дорогая Гермиона, — произнес он, качая головой. — Как ты думаешь, почему меня так часто можно встретить в твоем личном пространстве?

Это выражение ее лица, которое редко заставляло его улыбаться? Тот, который она всегда получала, когда знала ответ на вопрос в классе, который был почти все время, когда она участвовала в одном? Почти недостижимое волнение в ее сосредоточенных глазах, яростная решимость в бороздах на лбу? Этот взгляд бодрящего знания и интеллектуального восторга? Тогда его там не было.

И поэтому Гарри, пристально глядя... к ее благословенной гибели... с неприкрытой любовью в ее глубокие, темные глаза, вздохнул, как увертюра к ответу на его собственный вопрос. — Потому что, — тихо прошептал он, — это мое любимое место.

Гермиона уставилась на него, затем на него, прежде чем ее остекленевшие глаза медленно начали блуждать по его лицу и дрейфовать совершенно никуда, в частности, идти... пока она вдруг не хлопнула себя свободной рукой по лбу. — И я сказал тебе держаться от этого подальше?! Что со мной сейчас не так?!

— По-моему, ты уже достаточно подробно это обсудила,— сказал он радостно.

— Я так и сделал, не так ли? — Она убрала руку со лба и положила ее на плечо Гарри, даже не осознавая, что делает. Это было просто очень удобное место для руки, так как, несомненно, все согласятся. — Значит, мы оба можем согласиться, что это полностью твоя вина?

Он усмехнулся. — Ничего другого, естественно, не ожидал.

Что-то вроде дуновения призрака намека на смех коснулось ее губ, но она уже качала головой, все еще не на одной волне с собой. — Мерлин, эти глупые, ужасные вещи, которые я бросил в тебя в коридоре... — С закрытыми глазами она слегка подалась вперед, и, возможно, только из-за того, что Гарри неосознанно делал то же самое, ее лоб слегка уперся в его подбородок. — О, мне так жаль, Гарри! Не знаю, о чем я только думала! Не думаю, что когда-либо чувствовала себя такой глупой. Это совершенно не соответствует моим приоритетам. Откровенно говоря, это оскорбление моей любви к тебе. Хотела бы я вернуться и сказать тебе правду, которую ты заслуживаешь. Извини...

— Эй, — успокоил он ее, и его левая рука скользнула в сторону ее лица, и большой палец мягко уперся в уголок ее щеки. Ведомая его прикосновением, ее глаза снова встретились с его глазами, и мягкий вздох вырвался из ее раздвинутых губ от его интенсивной близости. Насколько близко окажутся два тела, прежде чем не останется места для еще большего сближения, говоря научным языком?

— Все в порядке, — сказал он. — Сейчас здесь никому не больно. И мы оба были примерно одинаково глупы в той или иной степени, не так ли?

— Пожалуй, да, — согласилась она. Она задумчиво посмотрела на его галстук. — Как давно ты испытываешь чувства... ко мне? — Казалось, девяносто процентов вопроса содержались в этих последних двух словах как недоверие. — Я имею в виду, что ты действительно это осознал.

— Некоторое время, — ответил он и криво улыбнулся. — Может быть, уже пару лет, постепенно.

Она выдохнула дрожащим вздохом с едва заметным смешком, скрытым среди вибраций. — Почему ты раньше ничего не сказал?