Семейное дело

Господин Халеф решил, что понял намек:

— Не хотите отдавать мне наследство? Отлично, выходите за меня замуж, будем владеть вместе.

Ленн опустила ресницы в притворном смущении. Вместе — до следующего таинственного убийства в Сонной Лощине? Нет уж, благодарим и не нуждаемся... Ленн улыбнулась еще милее:

— Такие предложения порядочными девушками не принимаются... На первом свидании!

Господин Халеф заговорил вовсе иным тоном, а лицом сделался вылитый сокол:

— Всю жизнь я предпочитал риск трусливой осторожности. Ваша красота мне куда важнее пересудов и сплетен.

Только Ленн составила в уме ответ, как зазвенело и кусками посыпалось огромное витринное стекло, всего за два столика от них. Все недоуменно и беспокойно повернулись к окну, кто-то даже крикнул:

— Я видел! Держите мальчишку! Камнем!

— Конкуренты, сволочи.

— Неблагородно. Достойные люди так не поступают...

— В самом деле. Господа! Господа, прошу внимания! Давайте пренебрегать конкурентами сего заведения! Так дела не ведутся, мы же не миррены, в конце-то концов.

Ленн развернулась к собеседнику: что скажет блистательный господин Халеф дерн Асакаб?

Господин Халеф дерн Асакаб сидел статуей, возведя к потолку взор, и в том взоре не хватало правого глаза. Пуля, осыпавшая стекло, вошла точно в глаз, и затем в мозг, там развернулась плашмя и вынесла затылок блистательного Халефа дерн Асакаба на стену позади столика.

* * *

— На стену позади столика... — сержант полиции вздохнул тяжело-тяжело, как тюлень в школьном зоопарке, поставил точку в рапорте и посмотрел на начальника.

Начальник — целый инспектор — беседовал... Что вы, никоим образом не допрашивал! Дворянина допрашивают лишь с разрешения императора или соправителя. Так что инспектор полиции вежливо беседовал с Ленн дерн Тьенд Орродарт, про себя восхищаясь выдержкой молодой совсем девчонки. Мозги на стену — а она даже в обморок не упала.

— ...Только утром прибыла в город. Родственники благородно взяли похороны на себя, так что мне осталось лишь подписать бумаги. Троюродный дядя сообщил, что имеется некий конфликт интересов, и я написала письмо — да, вот оно, у вас под рукой. Спорный вопрос по наследству. Пришла договариваться. Но мы толком не успели побеседовать. Он только озвучил предложение, я задумалась. Тут стекло загремело, я повернулась на звук. Оборачиваюсь — все.

Полицейский согласно наклонил голову:

— Госпожа, если позволите вам посоветовать. Вам лучше на какое-то время скрыться. Совсем недавно найден ваш поверенный...

— Да, я прочла в сегодняшнем экстренном выпуске газеты, еще днем.

— А теперь вот... — инспектор осторожно протянул руку, снял с девушки шляпку и показал на ней сбитый пулей цветок:

— Стреляли, вполне возможно, не в господина Халефа. Он лишь претендент, а фигурант завещания все же вы. Очень может статься, что целили в вас. Но, пробив три слоя толстого стекла, легкая пуля отклонилась от расчетной траектории. А шевельнись вы на половину ладони вправо...

“Не вскакивай,” — вспомнила Ленн, как наяву. — “Не дергайся, не размахивай руками: не на базаре. Держи лицо, что бы там ни случилось!”

До чего же точные инструкции дал Гость!

* * *

Гость захлопнул капот, сунулся в кабину, щелкнул ключом: ухоженный и отрегулированный двигатель завелся с первой искры. Гость удовлетворенно кивнул сам себе и принялся складывать в фанерный чемоданчик запасные свечи, ключи, какие-то пружины; потом долго и тщательно мыл руки — за эти четверть часа мотор ни разу не изменил звучания. Парень с довольным лицом заглушил мотор, достал из багажника кубическую жестянку, вернул обратно. Со сдержаной руганью переставлял так и сяк длинный полированный ящик. Вынул короб аптечки: в подменной машине службы охраны даже малый хирургический набор полагается. Сунул ящик, накрыл этим коробом. Не вошло! Вынул кубическую жестянку, повернул короб аптечки, поскреб затылок. Поставил сначала ящик. Хорошо, но нужно еще место для одежды и термосов. Эх, песня хороша — запевай сначала...

В итоге крышка багажника закрылась с третьей или даже с четвертой попытки. Солнце уже заметно зашло к закату, и спину Ленн перестало пригревать.

Ленн смотрела на возню от калитки. Он? Или не он? Что Гость в самом деле думал, требуя от нее на переговорах не вздрагивать? Спросить? Не спрашивать?

Кроме того, если Марина не соврала, с Гостя ведь станется и ответить. А стоит ли знать подобный ответ? Конечно, меньше знаешь — крепче спишь, но тот ли случай сейчас?

На текущую воду, скачущий по веткам огонь, бегущую лошадь и танцующую женщину можно смотреть бесконечно. А еще на корабль под всеми парусами; а еще на то, как работает кто-то другой. Так что Ленн имела все шансы достоять у калитки до предзакатных сумерек, если бы не заорал за спиной все тот же мальчишка-разносчик:

— Экстренный выпуск! Стрельба на центральной улице! Проклятое наследство собирает кровавую дань! Господин полицмейстер обеспокоен! Покупайте экстренный выпуск!

Тут уже и те огородники, что глазели на расфуфыренную столичную в щели заборов, повалили толпой из ворот и калиток, накидали пацану медяков. Не так много, как тот надеялся: огородники жили дружно, и вполне обходились одной газетой на три-четыре дома, которую читали вечерами за общим чаем. Зато Гость, бросивший возню с железяками, подскочил мигом, развернул газету и кинул мальчику целый золотой, стоимость полного бака:

— За такую новость не жаль, именем клянусь! Госпожа, что же вы тут стоите? Простудитесь, вечер сырой. Проходите в дом!

Закрыв калитку за вошедшей, понизил голос:

— Если верить акулам пера, вы наблюдали сцену ближе некуда. И что же полиция?

Ленн опомнилась:

— Меня опрашивали, но у меня-то алиби железное. Даже более того, инспектор думает, что убить хотели именно меня.

Гость скомкал газету нервным движением и обернулся на машину:

— Раз так, нам лучше всего немедленно уехать. Как хорошо, что я промыл свечи! Мы только и успели записку послать, а кто-то уже целую снайперскую засаду организовал.

— До похорон я не уеду.

Подошли к дверям домика. Гость огляделся:

— Так или иначе, ночевать надо где угодно, только не здесь. Если ночью придут сюда — то придут не новички, судя по тому, как чисто исчезли с доски блистательный господин Халеф и ваш поверенный. Одиночка против таких ничто; а будь у вас три-четыре надежных бойца, сама проблема бы просто не возникла.

— Сперва на почту и большую телеграмму Софи. Во-первых, чтобы она не беспокоилась. Во-вторых, на всякий случай. В-третьих, самое время навестить родственников Хейс. Передать привет и книги. Вы говорите, тут недалеко?

Гость прошел к машине, взял атлас дорог. Вернулся в дом, зажег романтическую свечку, опять поморщился от сладкого запаха, перелистал альбом:

— Вот. Черный холм, в скобках Крушиновье. Сейчас вещи в машину, и до темноты будем там.

Ленн вздохнула: опять собираться, переодеваться, тянуться руками крючки на спине застегивать... Не мужчину же просить помочь!

— Надеюсь, там найдется приличная гостиница...

* * *

Приличная гостиница в селе — конечно, не приличный дом свиданий на окраине города; но шик тот же. Строго по заветам великих древних: “все, что не позолочено, расписано розами”. Впрочем, добрались по грунтовке к позднему вечеру, да и перенервничали оба. Красот отделочных не разглядывали, позолоту пальцем не проверяли. Спать повалились сразу после ужина, едва умывшись. Ленн дерн Тьенд в снятой комнате, шофер попросту на сеновале — а чего? Лето же! Чай, не баре!

Правду сказать, настоящие дворяне с гербовыми мечами не останавливались в Крушиновье чуть ли не год. Небольшое село, ничего выдающегося. Виды красивые? Так их до самых Красных Ворот немеряно. Поля-перелески, знаменитая Срединная Равнина. Лес для стройки, луг для скотины, поля для пашни — люди тут жили с незапамятных времен. Года два тому заезжал ученый из самой Столицы. Записывал сказки, песни слушал, снимал на карточки людей в старинных одеждах... Думали-думали, для чего — набрались нахальства и спросили; ответил: ради памяти. Почесали затылки и разошлись как-то сразу, кое-кто и стакана не допил, что на взгляд кабатчика вышло куда удивительнее столичного умника. Умников полная столица, чем кормить, хрен знает. Доуправлялись вон, до войны с мирренами, прострел им в бок, радикулит в спину! А вот чтобы недопитое пиво?

Так что поутру к завтраку смотреть на столичную дворянку — с мечом! С настоящим гербовым! — сбежалось полдеревни. Благо, июнь. Отсеялись; убирать еще не надо. Косить надо, конечно — ну так это же по росе делается. А кто видел дворянку, просыпающуюся с росой? Шофер-то понятно, ссыпался с сеновала и гремит своими железяками возле синего полированного сундука. Тоже диковинка, но не такая. До герба Орродарта далеко!

Новости про гербовый меч приезжей разнесла Веленька, которую дворянка просила помочь с одеждой. Дворянский фасон шьется так, что в одни руки его надеть... Возможно, конечно. Только лучше все же со служанкой.

Ну вот, а с костюмом идет меч. Сейчас война, многие носят. Кто для форса, кто по службе. А кто — фамильный.

За отдельным столиком настороженно передвигали почти пустые стаканчики лучшие люди Крушиновья: староста; владелец этой вот гостиницы; кузнец; государственный лесничий в зеленом кителе с золотыми дубовыми листьями, не поленившийся приволочь тупую форменную секиру; да самый богатый торговец скотом. Что вдруг запонадобилось тут гербовой дворянке? Ладно бы еще почтенная женщина, или там с поверенным — а то девчонка с ветром в голове; что машина дорогая и личный шофер, то преходяще!

Ничего не подозревающая Ленн вышла себе к завтраку. С отменным аппетитом съела и яичницу, и пухлый горячий хлеб с молоком. Вежливо-рассеяным тоном поинтересовалась, где найти семью Ректи... Да-да, именно, приезжие. Родственники семьи Рект из Приморья. Зачем? Привет от сестры передать и небольшую посылку. А, мальчишка проводит? Отлично, пойдемте.

Посылку — обернутую бумагой стопку книг — Ленн понесла сама, совершенно против обычая, потому как сильно задумалась.

Правду сказать, задуматься поводы имелись. Кто стрелял в блистательного Халефа дерн Асакаба? Хорошо, если Гость (хорошо — это так, пришлось к слову)... Но если нет, это ведь насколько хуже!

И что дальше? Дядюшка Ро... Может статься, и мать отравили? Полиция руками разводит: ни следов, ни свидетелей. Когда наследство делят благородные, случайного прохожего может совершенно вдруг поразить молния с ясного неба. Поэтому, если кто чего и видел-слышал, палец в мясорубку не сунет, не проявится...

Нет, все-таки надо прижать Гостя. Пусть честно рассказывает! Сегодня же за обедом, только книжки отдать сестренке Хейс... Как ее там? Линдисфарна, ишь ты.

— Да ее все зовут Линди, — мальчишка запросто распахнул калитку:

— Линди! Бегом сюда! К тебе из самой столицы!

На крыльцо выскочила тонкая девчонка в некрашенной полотнине: почище платье, погрязнее фартук, совсем чистая косынка, волос вообще не видно. Руки длинные, ловкие: мальчишку привычно цапнула за ухо и столь же привычно согнула лицом в ягодник:

— Асси, ты опять! — и тут заметила гостью. Выпустила пацанское ухо, поставила ведро, сошла с косых дощатых ступеней на сухой утоптанный грунт, поклонилась, увидела герб на ножнах школьного меча:

— Госпожа... Орродарт?

— Ленн дерн Тьенд Орродарт, — представляясь, Ленн словно бы увидела себя со стороны. Год назад... Всего только год назад ей бы в голову не пришло, что она — дворянка, наследница Великого Дома! — повезет книги от одной крестьянки другой малолетке с босыми ногами в навозе... Да еще и придет к Хейс и предложит ей подобное сама.

— Ты знаешь мой герб?

— Так ведь город Орродарт, и на всех печатях герб, а я, когда в школу приезжал инспектор, видела бумаги. Ой! Госпожа, присядьте вот здесь, в беседке! Я сейчас молока принесу!

Ленн едва не отказалась, но спохватилась: решит, что побрезговала угощением, обидится. Да и молоко тут хорошее.

— А меда у вас нет? — неожиданно для себя спросила Ленн, устраиваясь на выглаженной поколениями лавке перед щелястым столом. Над головой разросся то ли виноград — здесь его разводили только для красоты, ягодам не хватало тепла — то ли хмель; в сельском хозяйстве Ленн особо не разбиралась никогда.

Просто раньше она этой отстраненностью от земных тягот гордилась — а теперь... Уже не гордилась.

Девочка выскочила из двери с кувшином и чашками.

— Вот, угощайтесь. А вы к маме?

— Я к Линдисфарне Ректи.

— Ой. Это я. А зачем?

Ленн похлопала по стопке книг:

— Хейс Рект просила передать. Ей уже не надо. Да ты не стой столбом, садись.

— А почему ей не надо?

— Потому что Хейс уже выпускница, и поступает в университет. Она просила тебе передать.

— Вы правда от сестры?

Из дверей домика показались родители девочки: заспанный мужчина в том же сером, домотканом, некрашеном — и треснувшая его по шее тетка в алом, шелковом, парадном:

— Оденься пристойно, горе мое! Гости у нас! Из-под столицы гости!

Ленн поглядела на собеседницу. Глазки острые, умные. Волосы под косынкой, тело под платьем — ничего не понять.

Мать подошла и тоже присела на краешек скамейки, подбирая шелковый подол повыше, от пыли:

— Госпожа, а вы откуда знаете Хейс?

Ленн постучала ногтями по рукоятке школьного меча:

— Мы учимся вместе. Она старше на год.

Вышел мужчина — уже в черных брюках, белой рубашке, расшитом жилете, с шейным платком, в покупных туфлях.

— Госпожа... — глянул на герб, почесал затылок.

— Орродарт, — подсказала дочь.

— Меня звать Аталик, это моя жена Хина, это старшая дочь Линдисфарна.

— Ленн дерн Тьенд Орродарт.

Мужчина тоже примостился за столом, бросив угрожающий взгляд на подслушивающего за низкой оградкой мальчика-проводника:

— Кыш, Велень! Семейное тут, не твое.

Мальчик, не выказывая обиды, крутанулся на пятке и убежал. Чего пыхтеть, когда уже назавтра девки у колодца все расскажут в подробностях. Добрешут, правда, с три короба — так в том же половина удовольствия.

Ленн глотнула молока: холодное. Спросить, не кладут ли в молоко для прохлады жабу? Или Хейс тогда пошутила так?

Девочка осторожно развернула бумагу:

— Как много всего! Геометрия... Риторика... Грамматика... Математика! И даже астрономия! И это все мне? Честно?

— Хейс просила передать.

— И она все это выучила?

— Ну, — мужчина поскреб затылок, — родичи писали про нее, но я вот никогда не верил, уж не обижайтесь, госпожа. Чтобы Хейс, вот прямо так из коровника...

— Из свинарника, — поправила Ленн. — Она как-то рассказывала.

— Ну... — девочка округлила глаза, — это же сама Хейс! Она может!

— И ты не хуже сможешь, — отрезала Ленн. — Главное, что ты будешь решать сама.

Девочка вздохнула. Мать ее огладила красное шелковое платье, разбросав тревожные багровые отблески, и сказала неожиданно-мягко: